|
Леонтий Автономович Травин Записки
Писарь 1757-м году, августа 5 дня, прислан на место Сучкина в управители Михаила Тимофеев, сын Прокудин, из лакеев же; в то время я по-прежнему возвратился в Велье и причислен в число писарей. В том же году прислан от графа для закупки льна поручик Василий Агеевич Лялин, прапорщик Петр Григорьевич Попов и к ним присовокуплен бывший управитель Залевский, то ж и вышеозначенный Прокудин, а по прошествии короткого времени препоручено и управление судопроизводства им же вообще. В то время трудно мне было угождать на четырех командиров, быв первоначальным писарем, тем более, что они между собою несогласны были и почасту один про другого из меня любопытствовали, но я, за помощиею Божиею, утвердился отнюдь не пересказывать речей, кои случалось мне слышать у одного на другого, а еще старался сколько можно восстановлять между ими согласие, что и Стр. 16 самым делом уменьшал между ими вражду, а сам наипаче избавился от их каждого негодования, за прилежность же к делам заслуживал от них похвалу и доверие, почему и довольствие имел в своем содержании без нужды; таковое мое благополучие продолжалось 1758 года сентября по 3-е число. Так на свете все превратно, особливо грех ради наших, то и меня искушение постигло. На оное число виделось мне во сне, будто я держу в руках скрыпку и хочу играть, однако ж струны ослабевают и весьма несогласны, кои сколько ни стараюся поправить, но они издают глас весьма неприятный, и я проснулся скучен, будто бы ожидая несчастия. По наступлении того дня приехал в Велье вышеписанный служитель, а мой кум Иван Федоров, с таким от графа повелением, чтобы взять ему из писарей двух человек, кого он изберет, и с женами и с детьми отправить в Москву, для чего ж оное - не открыто; притом примечено, что отправление будет в Оренбург. Сия весть произвела во мне крайнее смущение и отчаяние, поелику он объявил, что он не иного кого возьмет, как только меня и Максима Ворсулева, и представлялось, что когда завезены будем в такую отдаленность, то к возвращению в отечество никакой надежды иметь не можно, ко избавлению ж от того упросить его я отчаялся, хотя он мне и кум был, но нрав его непреклонен; к тому ж Максим Ворсулев, со обещанием подарить ему пятьдесят рублев, к нему ходил, но также никакой милости от него не получил. Я, ведая его неблагосклонность, просить его оставил, а, положась на волю Божию, приготовлялся к отъезду, и хотя я о разлуке с матерью (да и жену вознамерился сам собою оставить) и со всеми домашними сродниками и знаемыми сердечно скорбел, но им виду печального не подавал и в горьких их слезах уговоривал, и с тем точно, чтоб они чрез угадывание о возврате от негодных баб их хитростями узнавать не дерзали, а молились бы Богу, то и надеялись бы без сомнения моего возвращения. Сам же я, прибегая под покровительство всемогущей руки Божией и защиту Пренепорочныя Его Матери, Владычицы нашей Богородицы, про- Стр. 17 сил священника Григорья Иванова, моего отца духовного, отправить Божественную службу, которую служил в церкви Воздвижения Честнаго Креста, празднику Входа во Храм Пресвятыя Богородицы, и когда на утрени читано Евангелие, покончано такими словами: "пребысть же Мариам с нею яко три месяцы и возвратися в дом свой", я с восторгом заметил сии слова и, сложивши в сердце своем, ожидал, что будет напоследок. Исходя же из церкви последним, взял я образ медный маленький Святителя и Чудотворца Николая, веруя, что, конечно, меня Господь Бог, молитвами Пресвятыя Матери Своея и Угодника Своего Чудотворца Николая, возвратит во отечество, в какой надежде и не погрешил, как о том ниже изъяснится. Выезд наш был того ж сентября 5 дня. Жены обоих нас проводили до Пскова, а Иван Федоров уехал на почтовых вперед в Петербург, отправя особо мать свою и сестру прямо в Москву, с коими и мы ехали. Во Псков приехали мы 6 сентября в понедельник. Переночевав, пришло мне на мысль, что нужно и нам быть у графа; то хотя позволения не было, но я пустился на отвагу, не сказав никому, ниже своему товарищу Максиму Ворсулеву; пошел к воеводе Павлу Яковлевичу Побединскому и просил о подорожной для почтовых подвод, и хотя случился в тот день праздник Рождества Пресвятыя Богородицы, в который присутствия не бывает, к тому ж обыкновенно бывает крестное хождение в Святогорский монастырь, однако ж Господь, управляя путь наш, паче надежды явил неизреченную Свою милость, ибо воевода, быв в доме своем, приказал написать и запечатать подорожную и, подписав, мне вручил, кою я со удивлением о благоуспешном промысле Творца нашего, с неизреченною радостью получил, и тогда, пришед на квартиру, открылся вышесказанным матери приказчиковой и товарищу своему, и с коим мать оставил ехать в Москву, а товарища взяв с собою, поехал к Петербургу благополучно. Приехали мы в Петербург в пятницу 11 числа сентября, а к графу спрошены 13<-го> в воскресенье, и тут открылось нам, что отправляли нас в Сибирь на железные заводы для письменных дел; обещал же нам граф жалованья в год по шестидесяти рублев (там же положенный оклад получают из казны писари только по двадцати рублев); в то число, по приказу его, по двадцати рублев и выдали да на подводу до Новагорода шесть рублев; и так мы в понедельник, в день Воздвижения Честнаго Креста, отправились; повозки же свои, отпущенные из Пскова с вышесказанными женщинами, догнали на почтовых под Тверью, за кабаком, в селе Медном. Тут, оставя почтовых, ехали до Москвы на своих; по приезде в Москву, в Стр. 18 ожидании Ивана Федорова, который остался в Петербурге жениться, прожили мы три недели. о прибытии его отправились мы из Москвы до Казани на наемных подводах, коих было семь пар. Октября 18-го, в осеннюю неспокойную погоду, претерпевая стужу и мокроту, к тому ж проезжая чрез городы Козмодемь-янск и Чебоксары, лежащие по берегу Волги, скучно было ехать уездами, в коих жительствуют чуваши и черемиса, народ же грубый, и ничего у них к пище достать неможно, также наречия мы их, а они нашего не знали. В Казань, переехав Волгу расстоянием семь верст от берегу, приехали 15 числа ноября, и за бездорожьем и за неимением снегов пробыли десять суток. В продолжение того времени сподобил нас Господь видеть и со усердием поклонение принесть Пресвятой Владычице нашей Богородице, пред чудотворным Ея образом в Казани, в Девичьем монастыре, куда мы с товарищем ходили в церковь до отъезда своего в путь далее. Из Казани поехали мы на наемных же до Пермского провинциального города Кунгура чрез пригород Арск, который селением не лучше российской хорошей деревни, а далее около 130 верст были все русские селения, потом уже татарские, кои живут и строение имеют нехудое, только едят с охотою молодых жеребят мясо; далее ж чуваши и отчасти черемисы, живущие подло: хлеба имеют много, а пищею питаются суровою; напоследок вотяки, кои хотя и подло живут, однако ж нравом благосклоннее и в домоводстве рачительнее и к проезжающим благосклонны и просты; приближаясь же к городу Кунгуру, обитают также русские пермские народы; имеют в каждой деревне, содержащей до десяти и более дворов, часовню, при некоторых же малые коло-колы, и то в рассуждении отдаленности от приходских церквей, так что от тридцати до пятидесяти верст в некоторых местах имеют расстояния лесными местами; случается, что в год едва трижды или дважды приходский священник для духовных треб приезжает; каково в таком случае исправление оных происходит, можно уразуметь. Город Кунгур обнесен деревянною оградою, с построением ворот и на них башен, для опасности от набегов неподвластных России башкир и степных татар; в нем хлеб и харчи довольные и недороги, рыба свежая, мороженая, окуни продавались три копейки безмен, составляющие два фунта с половиною, хлеб печеный по копейке, в коем до осми фунтов быть может. До оного города от Казани, по счислению моему, имеет быть девятьсот верст, а оттоле до Сибирской границы сто восемьдесят; далее проехав до Стр. 19 первого графского, Сылвинского, завода семьдесят, от Сылвинского до другого, Ут-кинского, семьдесят же, от Уткинского до Екатеринбурга, заводского города, семьдесят же, а всего от отечества моего до Екатеринбурга, считаю я по точному моему замечанию, имеет быть около двух тысяч девятьсот верст. В продолжение оного пути искушения меня не оставляли и приводили в огорчение, ибо Иван Федоров, будучи чрезвычайно корыстолюбив и скуп, выдумал данные ему от графа на проезд деньги удержать на свое употребление и потому начал принуждать нас, чтоб мы на наем подвод и на свое содержание употребляли свои деньги, объявляя, якобы у него тех выданных на проезд денег и с Казани уже не осталось, напротив чего я упорствовал с тем, что я своим коштом отнюдь не поеду; товарищ же мой был такого нрава, что не хотел со мною равномерно спорить, а более молчанием, так сказать, из лукавства, предоставлял таковое происшествие на мой счет, самым же делом и он пользовался, оставаясь без издержки своих денег, ибо Иван Федоров по супротивлению моему принужден нас везти на готовом содержании своем. Приехали мы на Сибирский Сылвинский завод декабря 16 числа в среду и жили по 2-е генваря наступившего 1759 года. В то время перевели нас на другой, Уткинс-кий, завод. Должность наша состояла в записках заводских материалов, т. е. мы выставляли приписными казенными крестьянами, вместо подушных и накладных денег, за каждую мужеска полу душу по рублю по десяти копеек, за которые они должны выставить или руду, или уголь, также песок, известь, лес, дрова и прочее, а содержатель завода должен за них вышеписанное число денег в казну заплатить. Упражняясь в том, прожил я с товарищем своим марта по 22 число во всяком благополучии, выключая скуку и печаль по своем отечестве, паче же о оставшем семействе. Во время то тамо для пищи было великое довольство, так что мука ржаная покупалась пуд по пяти копеек с половиною и пшеничная ручная лучшая по тринадцати копеек, свинины окорок по сороку копеек пуд; словом - все дешево и довольно, и Стр. 20 ежели б судьба завела меня туда с семейством, не уповаю, чтоб я оттуда возвратился, а со временем в рассуждении такого довольства мог привыкнуть; но и со всем тем, видя к возвращению весьма трудные обстоятельства, что собою никаким образом о возврате подумать и ниже проехать собственно собою и за опасностью разбойников нет способу, иногда приходили в отчаяние и с сожалением помышляли, видно, положить тамо кости наши на чужой стороне. Но невозможное от человек возможно есть от Бога, Ему же все легко и удобно сотворить, елико хощет, к Нему же и мы со упованием прибегали, с молением, прося щедрость Его о возвращении. И виждь, колико Его есть к нам, грешным, милосердие! Мы только временем приносили убогую нашу мольбу, ездя к церкви Божией, находящейся в Уткинс-кой слободе, расстоянием от завода в трех верстах с половиною, и призывая в помощь Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, прочитывая иногда акафистову песнь и положенную в Киевских святцах в конце молитву, в коей между прочим молительно упоминается: "странствующим возвращение, оживотворялись во уповании, приемля несумненно якобы залог нашей надежды, с каковою продолжая жительство, ожидали вожделенного часу, когда излиется милосердие Божие. Засим ускорил Он Щедрый и потщился яко милостив устроить промыслом своим возвращение, ибо прожил я только марта по 22 число, что составит малым чем более трех месяцев. Нужда требовала приказчику нашему Ивану Федорову доставить чрез верные руки рапорт графу о последовавших от нерадения главного нашего над двумя заводами управителем немца Шлота в заводских припасах недостатках и от того предвидимой крайне остановки и великих убытков, для чего избрал он за способного к тому меня, и как только об оном мне сказал, то я от радости не чувствовал себя, но, знав недоброжелательный его нрав, не смел того открыть, а употребил притворные отговорки тем, что не смею один в толь далекий путь поехать, что и поспешествовало, ибо он более настоять начал, дабы я неотменно ехал. В следствие того, по приказанию его, съездил я в заводской город Екатеринбург и исходатайствовал от главного заводского правления подорожную на одну только почтовую подводу, и вышесказанного 22 марта, в понедельник, он меня из Уткинского заводу отправил. Я поехал с несказанною радостью к своему отечеству, от которой нескоро мог опамятоваться, что я из Сибири выезжаю, но при том еще думал: не миновать, чтоб Стр. 21 обратно не быть в Сибири хотя на время, и 'потому не старался забрать свое иждивение, даже и дичь, небольшое количество, там же оставил, отправившись в путь. В восемь суток до Казани, более тысячи верст, зимнею дорогою, на санях, переехал благополучно, имея при себе только одни сумки переметные с рубашками и прочим; от Казани ж, поелику сделалось тепло и везде малые речки разлились, да и Волга уже от берегов отставала, то езда моя стала весьма затруднительна, ибо около восьмисот верст до Москвы ехал я две недели, так что в некоторых местах и пешком шел, данные ж от приказчика на прогоны деньги одиннадцать рублев еще до Москвы все издержал; приехал в Москву в самый день Святыя Пасхи, апреля 11 дня, 1759 года, поутру, во время ранней обедни, и был в Кремле, в соборе Благовещения Пресвятыя Богородицы; квартиру имел в доме графском, на Знаменке, в коем управлял господин ассесор Александр Федорович Шапкин, и как к нему явился, то, выспрашивая о проезде моем, узнал, что уже деньги у меня на прогоны все издержаны без остатку, без просьбы моей об оных сам выговорился: "Если б, де, здесь меня не было, то кто бы тебя оными снабдил и как бы ты до Петербурга доехал?" Наконец сказал, что он даст мне прогоны и завтра отправит. Я, услышав сие и видя нечаянно воспоследовавшую ко мне милость Божию, благодарил за таковой промысел Вышняго и на другой день, во вторник, из Москвы отправился; к счастию же на первой почте, в деревне Черной, от Москвы в 28 верстах, нашел я медлящего за разгоном почтарей трубчевского купца Василья Львова сына Козлова, у которого в подорожной написано едущих два человека, а прогоны одинакие, а у меня двойные, то согласились мы, для уменшения платы прогонов ехать обще по его подорожной, поелику у него товарища не было, а прогон платить пополам; в таком случае последовала мне та выгода, что я из выданных на Шапкина двойных прогонов издержал только на одинакие, и то половину; следовательно, не больше вышло шести рублей, четырнадцать осталось мне на мои нужды видя о мне таковой промысел Божий, особливо во время нужды, в странствовав паки благодарил Творца моего и Заступицу Пречистую Богородицу. Стр. 22 По приезде в Петербург подал я графу свои рапорты с надеждою действия их скорости, поелику в них требовано о восстановлении к заводам того, что немцем Шлотом упущено; но в продолжение времени усмотрел я, что граф мало о том стал думать, и со дня на день оставалось так, как бы в забвении, частию от природного графского нерадения, частию же от разврату и пронырства находящегося при нем управителя, немца ж Ивана Григорьева, прозванием Какса, который, как я известился, был племянник вышезначащему Шлоту, и его рекомендацией принят и определен на заводы директором; следовательно, ему нужно всеми силами защищать его и затмевать приказчика нашего представления. Что же я помимо его прямо графу подал рапорт, за то подпал я гневу его и мщению, по которому желаемый ко отечеству путь мой пресекся. Из сего научало меня, что на свете все превратно, жизнь наша маловременная непостоянна и надежда обманчива, и сего ради нужно человеку быть в рассуждениях осторожну и мыслями не утверждать себя во время благополучия, якобы оное у него неподвижно, не унывать напротив того в случае прискорбности, потому что, прося помощи Божией, получишь избавление, и течением времени минуется. Я сначала, не знав тайных оного управителя ухищрений, ожидал вожделенного часа, когда меня отпустят домой, но вместо того, прожив шесть недель, услышал, что определен я на кирпичный завод, под видом якобы для смотрения, в самом же деле в наказание, потому что оный был совсем пустой; кроме одной избушки, при нем ничего, даже и работников, не было, где бы в безлюдстве в пустом месте скука довольно бы меня наказать могла. Нечаянное сие оскорбление понудило меня промышлять, как бы избавиться. Наконец, вздумал я сам собою написать графу прошение, в котором изъяснял на управителя свою жалобу о его мщении. Подав, услышал от него, что он отпустил меня в дом, чему несказанно радовался. Но управитель, узнав о сем, еще наиболее раздражен стал и едва не навел мне побоев, от чего единственно Бог невидимо защитил, и мстительную его злобу удержал, и против воли его устроил мне путь к возвращению в отечество. Так, за помощиею Божиею, в Троицкую субботу, мая 29 дня, из Петербурга отпущен, продолжая путь свой, несказанно удивлялся непостижимому промыслу Божию, елико по многим препятствиям избавил от странствования, почему, в знак моей чувствительной благодарности, не ехал в дом, а прежде во Свя- Стр. 23 тогорскии монастырь, где отправил по силе моей недостойное мое поклонение Богу и Пречистой Его Матери, Пренепорочной Деве Богородице, пред чудотворными Ея образы. Потом, прибыв в дом свой, радостно обозрел свою родительницу, также жену и дочь в живых и в благополучном состоянии; тогда вспоминал я оное Евангельское слово: якоже веровал еси, будет тебе; ибо я, отъезжая в путь, с верою взял с собою из церкви Воздвижения Честнаго Креста образ Святителя Николая Чудотворца, с тем, что оный по возвращении поставлен будет на том же месте, из которого взят, что самое и исполнено. Думал я по приезде, что окончил уже все печальные свои приключении, но злоба управителя Какса стремилась достигать меня далее, который, надеясь в доме своем и у братьев моих Алексея и Ивана сыскать какие-либо письменные дела, обличающие наши фальшивые и несправедливые по вотчинным делам произведения, прислал повеление к находящимся тогда двум управителям: Ивану Залевскому и Михаиле Прокудину, с тем, чтобы, обыскав наиприлежным образом, какие у нас найдутся письма, оные отослать в Петербург к рассмотрению. Однако ж в сем случае покорыстовался он только одними бумагами, кои не составляли к его употреблению мщения ничего важного, и по получении оные брошены, так что и память об них, да и сам он погибе с шумом, а я благодатиею Божиею остался под покровительством Божиим благополучен. Пожив во отечествии моем в Велье при прежней писарской должности, самопроизвольно пожелал я ехать в Москву для списывания на вотчину с писцовых книг копий к будущему межеванию, а притом помышлял исправить церковные и свои надобности. Едучи дорогою, в селе Яжело-бицах, на ночлеге, из саней украли из кисы денег восмнадцать рублей, которое число в тогдашнее время было мне чувствительно, но, слава Богу, что в тех же санях оставили лежащих малым чем подалее более ста рублей, которые ежели бы украли, то бы остался я, не имея ни одной копейки, и принужден бы от оплошности своей пре- Стр. 24 терпеть крайнюю нужду. Сие напоминаю я для детей своих, чтоб от таковой оплошности остерегались и не ленились иждивения своего вносить в квартиру, а на удачу в повозках на дворе не оставляли, каковая осторожность избавит от напрасной тщеты и скудости. Приехал я в Москву в четверток на масляной неделе, а прожил по июнь месяц. Продолжительная моя проживка уже не по моему желанию, а по воле вышесказанного ассесора Шапкина была, и едва я дождался отпуску в начале июня месяца, в то ж время приехал в Москву и оставшийся в Сибири товарищ мой Максим Ворсулин, который из пожитков моих привез, почитай, половину, а другую Иван Федоров удержал у себя. В сию бытность мою в Москве исполнил я желание свое в том, что купил давно желанные мне книги Минеи Четий, за которые заплатил я тридцать рублей пятьдесят копеек, желая пользоваться чтением, из чего и подлинно получил немалую пользу: 1-е: занимаясь чтением, избегал праздности, клонящей к нерадивому житию; 2-е: читая жития святых, отчасти приходил во умиление и страх Божий, чаянием воздаяния праведным, а грешным вечного и нестерпимого мучения; 3-е: из чтения поучений и преданий премудрых и святых вселенских учителей, вкоренялось во уме моем понятие и смысл к делам, которые я обязан был исполнить по должности моей, что служило мне к сочинению письменных дел совершенным руководством, чего ради долг имею детям моим не только советовать, но и приказывать всевозможно прилежать к чтению таковых богоугодных книг, уклоняться же и тщательно отвращать себя от светских, которые по наружности кажутся приятными, но кто внимает прилежно о своей душе и ищет ей вечного блаженства, тот ясно увидит кроющийся змиин яд, погубляющий оную, ибо в начале отнимает время к богоугождению, чтоб помолиться или прочитать Евангельские заповеди и апостольские учения, вкореняющие попечение о спасении души, коя есть бессмертна, и требует к своей вечности избежать муки, а приобресть место упокоения; второе - Стр. 25 затмевает разум, так что человек, уклонившийся к чтению не полезных, а только забавных сочинений, находит свое удовольствие и отнюдь не распознает различия между Священным Писанием и вымышленным на вред души ложным и любострастным сочинением; третие, что наигорше, примечено от таковых мнение епи-курское еретическое, будто и человек по смерти другой жизни иметь не будет, так как скот. Боже мой! Что сего бедственнее! Праотцы наши держались святого Евангелия и верили учению Христа Спасителя, который утвердил, что будет воскресение мертвых, потом же суд, и восприимет каждый по делам своим, а теперь сему не верят! Какими слезами сию погибель оплакать можно погубившего дражайшее христианское название! Ибо не верить Христову слову есть совершенно отвергнуться его, и затем следует вечная погибель. Так-то светские книжки уловляют на свою уду души, не остерегающиеся от них! Господь Бог Спаситель душ наших да избавит, сохранит и помилует нас Своею благодатию и дарует духа разума, духа премудрости, духа страха Божия молитвами Всепречистыя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. По окончании мая месяца едва дождались мы вожделенного часа, в который из Москвы отпущены выехали и в Новегороде расстались: Максим Ворсулев в Петербург, а я приехал благополучно в дом свой. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы.
|
