Франсиско де Миранда. Путешествие по Российской империи

11 мая. Наконец, продолжив путь по разбитой и тряской дороге, впрочем, уже не такой скверной, как прежний тракт, мы увидели вдали Москву, огромный город — 32 версты — на возвышенности с дворцами, садами и бедными лачугами, все вперемешку, что придает ему некоторое сходство с Константинополем. По дороге встречаются загородные дома, превосходно расположенные, с обилием деревьев и аллей вокруг, и все окрестности города весьма живописны и радуют глаз. Как этим людям, вынужденным сжигать столько дров, удалось сохранить обширнейшие леса, остается для меня загадкой!

В девять часов пополудни, еще засветло, я въехал в город и долго плутал в поисках дворца или дома фельдмаршала Румянцева. Меня по ошибке отвезли совсем в другое место, к тому дворцу вышеупомянутого фельдмаршала, который ныне занимает генерал-майор Бакунин, и я прождал там более получаса, пока, наконец, не отрядили одного из слуг мне в провожатые. К моему удивлению, тамошние слуги у меня на глазах украли у моего слуги архалук. Он выпал из экипажа, когда слуга пошел относить мою визитную карточку, и как он потом ни упрашивал вернуть его платье, мошенники в один голос уверяли, что ничего не брали. В одиннадцать я подъехал к особняку, и слуги проводили меня в комнаты, поскольку адъютант отсутствовал. За почтовых лошадей пришлось уплатить двойную цену, по четыре копейки за версту на каждую лошадь, таковы здешние правила. Выпил чашку чаю и лег спать.

12 мая. Утром мне нанес визит адъютант в чине подполковника, господин Бесин, сообщивший, что фельдмаршал поручил ему удовлетворять все мои надобности. Он распорядился доставить мне карету с четверкой лошадей, которая стоит четыре рубля в день.

В час пополудни отправился с визитами. Губернатора не оказалось дома. Оставил там свою карточку и записку, поскольку ни я не понимаю слуг, ни они меня. Сделав другие визиты, вернулся домой и, дабы не сидеть одному взаперти, в три часа поехал пообедать в заведение французского «traiteur»[i] и, войдя, обнаружил, что обед за общим столом уже подходит к концу, да к тому же публи-

ка собралась далеко не избранная. Я попросил, чтобы мне подали супу в отдельную комнату, но таковой не оказалось, и меня хотели усадить там же, где обедала вышеупомянутая компания. «S'il vous plait, monsieur»[ii], — говорила мне хозяйка. «II ne me plait pas»[iii], — отвечал я ей. Сев в карету, вернулся домой, где довольствовался куском окорока, оставшегося от моих дорожных припасов, и молоком, которое принес слуга. Это и был мой обед. Таким образом, вот уже три дня как я не пробовал горячей пищи, если не считать чая, который имел обыкновение пить каждый день, поскольку оказывался на постоялых дворах в такое время, когда там обедов не подавали. Мой хозяин, без сомнения, не предусмотрел этого, рассчитывая, что генерал-губернатор пригласит меня на обед, но того не оказалось дома, когда я к нему заезжал.

В пять часов я снова сел в карету и продолжил визиты, оставляя в домах свои карточки с записками, а в шесть намеревался ехать в театр, но не успел, поскольку завершил визиты лишь к восьми вечера.

Сколь же огромен этот город! Во многом его протяженность объясняется обилием садов, парков и пустырей. Впрочем, здесь немало прекрасных домов и дворцов, построенных в итальянском, французском, английском, голландском и проч. вкусе, а также в своеобразном стиле, имеющем очень мало общего с греческим или римским. В девять вернулся домой усталый. Выпил чаю, немного почитал и т.п.

13 мая. В девять часов у меня побывал секретарь генерал-губернатора, рассыпавшийся в любезностях и извинениях за то, что не сделал этого раньше, ибо из-за ошибки слуг, которые меня сопровождали, моя визитная карточка была доставлена в дом гражданского губернатора, и посему он узнал о моем приезде только вечером. Секретарь вызвался показать мне город, когда мне будет угодно, и я решил сделать это сегодня же. Он пошел распорядиться на сей счет и долго не возвращался.

Пока он отсутствовал, меня навестили госпожа Каменская с детьми и княгиня Горчакова, весьма обходительные дамы, и первая пригласила меня на обед. Вернулся секретарь, господин Рост, и мы

поехали в Императорский воспитательный дом. Его директор господин Гогель ожидал нас с самого утра. Во время визита видели детей всех возрастов и осмотрели различные классы, как мужские, так и женские. Везде достаточно чисто, очень хорошие наставники, у маленьких детей — женщины, у детей постарше — мужчины. Их учат читать, писать, арифметике и т.п. Обучают также языкам: немецкому, французскому и т.д., и рисованию. Для физических упражнений в саду устроены качели, а зимой делают ледяную гору и съезжают с нее без саней. Закончив учение, воспитанники поступают в услужение или идут работать на одну из мануфактур, также учрежденных императрицей для их блага, где производят игральные карты, чулки, часы и т.д. В настоящее время в этом заведении, как мне сообщил его директор, 1600 детей-подкидышей, а еще 2000 воспитываются в сельской местности.

Затем мы осмотрели училище, которое называют Демидовским, по имени русского купца; оно примыкает к воспитательному дому. Нас сопровождал его нынешний инспектор, в чине майора, граф Саленц. 100 юношей, не сирот, обучаются тут коммерческому делу. Им предоставляют одежду, питание, кров, преподают русский, немецкий, французский и английский языки, а также географию, притом все это бесплатно. Видел их комнаты, содержащиеся в образцовом порядке. Нельзя не восхищаться подобным заведением, которое со временем обеспечит нации целую когорту хорошо образованных, а потому и более полезных стране коммерсантов. Указанное заведение располагает фондом в 250 тысяч рублей, приносящим 13 тысяч рублей ежегодного дохода, что позволяет полностью удовлетворить все его нужды.

Возвратился домой около двух, отобедал и в пять часов поехал посмотреть большое гулянье, которое сегодня происходит у Новодевичьего монастыря (Novodievitchi) — что означает «обитель девиц», — где была заключена знаменитая царевна Софья. Съехалось множество людей высшего круга: в колясках, каретах, а некоторые мужчины верхом, притом едва ли не каждый в английском костюме. Господин Рост сопровождал меня. Уверен, там было более 600 карет, украшенных с большим вкусом и с богатой упряжью. Выйдя из кареты, я зашел в монастырь и в церковь, весьма богатую по своему убранству, где обратил внимание на нескольких женщин из купеческого сословия, наряженных в «фату» — белую

накидку, вышитую золотом, серебром, шелком и т.п. Лица у всех искусно накрашены, хотя, сказать по правде, они в этом нимало не нуждаются, ибо природа наградила их весьма привлекательной внешностью. Встретил там господина Бугарелли, негоцианта, и господина де Сожи, которые незадолго до того побывали у меня с визитом, и беседовал с ними о стране, этом монастыре и т.д.

Потом вновь сел в карету, и мы несколько раз объехали место, где происходило гулянье, любуясь дамами и юными девицами, которых к тому времени стало еще больше, и все красивы как на подбор. Заехал к князю Горчакову, но не застал его и отправился восвояси. По моей просьбе извозчик (svoschik), или кучер, привел хорошенькую девушку шестнадцати лет, за что я вознаградил его двумя рублями. Провел с нею ночь, и наутро она ушла очень довольная, получив от меня два дуката.

14 мая. Рано утром пришел адъютант генерал-губернатора, капитан господин Левонов с приглашением от его сиятельства отобедать с ним завтра. Вызвался отвезти меня в университет. Приходил также господин Роуэн, пригласивший на обед по-английски и наговоривший множество комплиментов. Генерал-губернатор, узнав, что я искал и до сих пор не нашел слугу-француза, прислал также в мое распоряжение полицейского чиновника господина Мея. Это скромный и хорошо воспитанный молодой человек.

Поехал с адъютантом Левоновым в университет, где нас уже ожидал его директор господин Тонвизен, встретивший меня весьма любезно и учтиво. Он показал мне все классы, где бесплатно обучают французскому, русскому, немецкому, латинскому, итальянскому и английскому языкам. Каждый из этих классов обыкновенно подразделяется на четыре части. Философию здесь преподают по-латыни, как будто русский язык недостаточно выразителен; преподаватель естествознания продемонстрировал нам скуднейшую коллекцию, относящуюся к сему предмету, которая годна разве что для показа в школе. В настоящее время здесь обучаются 1000 человек.

Осмотрели затем еще одно учебное заведение, входящее в состав первого и располагающееся здесь же, в небольшом здании. 106 учеников живут тут на полном пансионе благодаря щедротам государства, получая хорошее и широкое образование за 150 рублей в год. Еще 50 рублей идут на покупку платья, и таким образом

за 200 рублей они имеют стол, кров, одежду и получают образование, что вовсе не дорого. Все их комнаты, спальни и т.д. чистые и опрятные, и остается только пожелать, чтобы число здешних питомцев росло на благо нации. Впрочем, возможно, это пожелание скоро сбудется, ибо рядом возводится новое здание и строительство уже подходит к концу. Прощаясь с гостеприимными хозяевами, я обещал снова наведаться сюда во второй половине дня, и они остались очень довольны, равно как и мне было приятно общество столь благовоспитанных людей.

Поехал в Кремль, где меня поджидал хранитель господин Коген, действительный статский советник, которому я привез письмо от князя Потемкина. Он встретил меня чрезвычайно любезно, и мы приступили к осмотру сокровищ. Поднявшись по лестнице, которую именуют Красной (то ли по причине ее цвета, то ли оттого, что в русском языке этим словом обозначают все самое лучшее) и по которой в былые времена могли подниматься только монархи (однако же, надобно сказать, весьма скверной), мы прошли в четыре главных помещения, где хранится несметное количество одежд, чаш, кубков, столовой посуды, украшений, корон, золотых и серебряных блюд и т.д. В большинстве своем все это — царские реликвии, ныне вышедшие из употребления, но чрезвычайно дорогие.

Среди прочего выделяются короны Сибири, Казани, Астрахани и России; большой трон из золота и серебра, инкрустированный драгоценными камнями, персидской работы. Еще один трон, на котором вместе восседали Иван и Петр I, имеет потайное окошко, через которое их сестра Софья слушала все, что говорилось, и подсказывала братьям. Необычайной роскошью отличаются седло и конская сбруя, подаренные нынешней императрице. Первые законы, изданные Иваном Васильевичем[iv], хранятся в круглом серебряном ларце. Два больших серебряных блюда с великолепными изображениями батальных сцен — дар, как мне сказали, английского короля. Изделия из слоновой кости византийской работы, выполненные с высочайшим вкусом; небольшая коллекция янтаря и т.д., и т.д. Генерал Коген пообещал мне список всех этих вещей, и, если пришлет, я вставлю его в эти записи. Потом мы побывали в верхнем зале и в «Теремке» (Teremock) — маленькой башенке наверху, куда цари имели обыкновение подниматься по весьма отвра-

тигельной лестнице, чтобы полюбоваться открывающимися оттуда прекрасными видами.

Затем мы перешли в Оружейную палату, где в трех больших залах хранится множество ружей, мечей и сабель прежних царей, а более всего там седел и иных предметов конского убранства, изготовленных в восточном стиле и богато украшенных серебром, золотом, жемчугом, алмазами и роскошными узорами. Можно сказать, что это в своем роде самая богатая коллекция в Европе. Я обратил внимание на изрядное количество огромных мечей в человеческий рост и со столь же небывало широкими лезвиями, так что держать их можно было только обеими руками. При .осмотре этих достопримечательностей к нам, воспользовавшись оказией, присоединились несколько дам. Я горячо поблагодарил генерала и отправился с упомянутым адъютантом посмотреть на знаменитый колокол (и заметил, что все окна зарешечены, а двери из железа и заперты на засовы, словно в тюрьме, из чего можно заключить, что в ворах здесь недостатка нет). Колокол целиком находится в яме рядом с колокольней Ивана Великого (Ivan Veliky), на том самом месте, где он был отлит, ибо, когда его подняли на поверхность, дабы водрузить на упомянутую колокольню, случился пожар, уничтоживший деревянные крепления, колокол упал обратно в яму, и от него отвалился кусок.

Я спустился в яму по весьма шаткой лестнице, чтобы рассмотреть его поближе. Сделан он чрезвычайно искусно и по своим размерам, несомненно, превосходит любой из европейских колоколов. Мне кажется, что он раза в два больше, чем толедский колокол в Испании. Никто из моих спутников не отважился последовать за мною из опасения, как они сказали, свалиться в яму.

Чуть поодаль, на парадном плацу Кремля, установлена гигантская бронзовая пушка, наподобие тех чудовищных орудий, что можно увидеть в Константинополе, сделанная в форме гаубицы, но гораздо больших размеров. Говорят, ее захватили у татар. Превосходный образец литейного искусства. Рядом стоят еще две, отлитые русскими мастерами, в виде кулеврин огромнейшего калибра. Тоже прекрасные орудия. Теперь домой.

В четыре часа пополудни прибыл господин Мей, и мы отправились в расположенное неподалеку Главное народное училище, находящееся в ведении генерал-прокурора князя Вяземского. Его

воспитанники под руководством четырех опытных наставников совершенствуются в русском языке, а также изучают арифметику, географию, геометрию, чертежное дело. Обучение бесплатное. Сейчас здесь 235 учеников, и их число растет. Сие заведение, как мне показалось, очень хорошо устроено, и, если подобные училища распространятся по всей России, это очень скоро самым благотворным образом скажется на просвещении нации.

Поехали в Инвалидный дом, что расположен в другой части города, на самой его окраине. Сперва погуляли по саду, а затем зашли в деревянные бараки, где в тесноте и поистине ужасающих условиях ютятся несчастные солдаты, числом 350. Воздух настолько спертый, что находиться здесь почти невозможно. Заметил, что все солдаты носят бороду. Предрассудок ли тому причиной или, что вероятнее, лень и безразличие? Не встретил среди них ни одного хромого, однорукого или одноногого — и это в инвалидном приюте! — что заставляет усомниться в искусстве здешних хирургов... Женам со своими мужьями здесь жить запрещено, и это поистине жестоко.

Оттуда мы проследовали в большой дом, где размещаются офицеры, по два и по четыре в комнате, ибо помещения здесь просторные, так как дом строился явно для других целей. Царствующая императрица, под чьим попечением находится данное заведение, купила его у главнокомандующего Салтыкова. Верхние покои здания разрушены; имеется красивая часовня. Директор господин Шипилов весьма любезно показал нам все помещения, сообщив, что теперь здесь находятся 25 офицеров, а всего они могут разместить в доме до 200 человек, и когда будут закончены все намеченные постройки, число солдат возрастет до 2000. Указанный директор предложил осмотреть и близлежащий госпиталь, и мы прошагали до него добрых две версты. Я и не предполагал, что он расположен так далеко. Называется он Екатерининской больницей и находится под попечительством императрицы. Здесь содержатся около 150 больных, инвалидов и людей бедного сословия. Условия гораздо лучше, чем в инвалидных бараках, помещения проветриваются, нет той тесноты. Есть женские палаты и отделение для душевнобольных, коих здесь всего семеро. Везде чистота и порядок. Кровати занавешены, в каждой комнате содержится не более шести или восьми больных. Покидал больницу очень довольный увиденным.

Теперь — в военный госпиталь, основанный Петром Великим и рассчитанный на 1000 раненых солдат. В настоящее время здесь всего 632 человека. Побывал в двух больших залах нижнего этажа: спертый воздух, дурной запах, больные лежат в тесноте, и состояние их поистине тяжелое. Поднялись наверх, где размещается довольно грязная аптека, а также анатомический театр и зала с образцами человеческих органов, зародышей и т.д. Видел труп, подготовленный к вскрытию.

Оттуда прошли в другое здание, скорее барак, где тоже лежат больные, но уже не такие тяжелые, и содержатся они в лучших условиях. Затем осмотрели баню, устроенную в русском духе, очень грязную и ничем не напоминающую турецкую. Побывали в отделении для душевнобольных, там их всего одиннадцать человек, среди которых один француз. Потом зашли в комнаты студентов, изучающих анатомию. Их здесь 100 человек, живут на полном пансионе, обучение также за казенный счет. По окончании курса их ждет назначение в армию. Комнаты весьма убогие и грязные, в отличие от тех, что занимают двадцать других студентов, оплачивающих свое ученье и пансион (а всего их могут принять 60 человек). Эти живут в удобных опрятных комнатах и, судя по их прекрасным книгам, прилежно изучают науки. Это поистине отрадно. Потом мы побывали в саду, где видели деревья, посаженные кругообразно, а в центре еще одно, самое красивое из всех, которое собственноручно посадил Петр I.

Ездили смотреть новый дворец Екатерины, который еще строится и закончен только снаружи, но уже видно, что это не самое удачное творение с точки зрения вкуса и архитектурных пропорций. Лоджия в центре, с отдельными колоннами и стенами по бокам, мешающими обзору, — оригинальная идея, что и говорить. Впрочем, расположен дворец неплохо, а сад вокруг него просто великолепен. Домой вернулся поздно. Пришла вчерашняя девица, и мы провели вместе всю ночь.

15 мая. Прибыли адъютант и господин Мей, и мы направились в собор, чтобы осмотреть сокровища, но поскольку было уже поздно и адъютант что-то перепутал, все оказалось закрыто. Пока это выяснялось, я взобрался на колокольню Ивана Великого, чтобы полюбоваться полной панорамой города, ибо оттуда он виден весь целиком. И не без удовольствия провел там более часа.

Великолепен главный колокол. Мне показалось, он такого же размера, как знаменитый толедский.

Оттуда направился в знаменитую аптеку, открытую по приказу Петра I, чтобы снабжать приготовленными по всем правилам лекарствами все казенные аптеки империи. Я ожидал увидеть нечто замечательное, но был разочарован, да к тому же внутри на редкость пыльно и грязно. Главный аптекарь показал мне склады, где хранятся все необходимые вещества, и химическую лабораторию, и везде все та же грязь. А между тем аптекарь этот — немец, и притом весьма спесивый. Осмотрел также комнаты, где живут шестеро его учеников, бесплатно обучающихся фармацевтике. Они вполне сносны, хотя и уступают тем, которые занимает сам аптекарь со своей женой... Поехал домой переодеться.

В половине второго отправился к генерал-губернатору, генерал-аншефу П.Д. Еропкину, который при встрече оказал мне всевозможные почести, заверив, что князь Потемкин и фельдмаршал Румянцев аттестовали меня в самых лестных выражениях, что он рад служить мне, и т.д. Познакомился со многими гостями, в том числе с графом Остерманом, сенатором и братом вице-канцлера, находящегося в Петербурге. Он всячески выказывал свое расположение и служил мне переводчиком, ибо губернатор не говорит по-французски. По русскому обычаю мы выпили по чарке и отправились обедать. Собралось весьма приятное общество, и рядом со мной сидела барышня, владевшая французским. Был здесь и мой добрый приятель Корсаков[v]. Губернатор очень рассердился на своего адъютанта, узнав, что собор заперли, не дождавшись моего приезда.

Оттуда в четыре часа поехал с господином Ростом в Павловскую больницу, основанную нынешним великим князем. Сначала мы совершили прогулку по саду, весьма обширному и живописному. Затем осмотрели палаты, всего на 55 коек, зато всюду чисто и опрятно. Каждая палата рассчитана на двух или четырех больных, хорошо проветривается и содержится в отменном порядке. Есть и женские палаты, где я видел семерых девиц, довольно миловидных, зараженных гнусной венерической болезнью, а также маленького ребенка, едва начавшего ходить. Уж лучше бы и во всех прочих больницах было поменьше больных, но зато побольше свежего воздуха, чистоты и порядка, как в этой Павловской больнице.

Оттуда поехали в Воробьевский дворец (Vorabiotzky Dvoretz) — дворец воробьев[vi], — расположенный на высоком холме, носящем то же имя, верстах в двух от города. Лучшее местоположение трудно себе вообразить, ибо отсюда открывается великолепная панорама Москвы. Не могу взять в толк, отчего это место столь заброшено и почему императрица ничего не построила здесь в отличие от многих других мест, куда менее живописных. Дворец очень старый, деревянный, почти полностью разрушенный и совершенно необитаемый. Пробыл там более часа, любуясь прекраснейшим видом, открывающимся на город и на чудесный луг, раскинувшийся у подножия холма, на берегу Москвы-реки.

Поехали затем на другой конец города, посмотреть еще один дворец, кирпичный, который недавно построен. Он называется Петровский (Petroffkoy-Dvoretz), то есть дворец Петра[vii], и расположен тоже верстах в двух от города, на петербургском тракте. Его архитектура, далекая от совершенства и хорошего вкуса, представляет собой подражание готике. Мы зашли внутрь и не обнаружили там ничего примечательного, за исключением большой залы в форме ротонды, отличающейся прекрасными пропорциями, архитектурными украшениями и величественными размерами. Главная лестница во дворце отсутствует, вместо нее — две небольшие закрытые лестницы. Я поднялся до самой крыши, но никакого особого вида оттуда не открывается. Взбирался и на башни в стене, что опоясывает дворец, но открывающийся оттуда вид, в целом довольно живописный, не идет ни в какое сравнение с тем, которым я любовался, находясь в Воробьевском дворце. Домой приехал совершенно усталый; было десять часов вечера, но еще светло и светило солнце.

16 мая. В девять часов явился Корсаков, и, поскольку было воскресенье, сначала зашли в церковь. О, какое великое множество народу! Мы пробыли там около десяти минут, после чего поехали в Донской монастырь (Donskoy-Monastir), названный так потому, что он был построен казаками с Дона. В послушники здесь принимают после строгого отбора. Находились там около получаса, и все это время я рассматривал фрески внутри собора, украшающие его плафоны, стены и т.д. По своему изяществу, манере письма и колориту они превосходят все те, что мне довелось видеть в греческих церквах; даже архитектура кажется более совершенной.

Именно здесь 16 лет назад — если не ошибаюсь, 16 сентября 1771 года по старому стилю — во время чумы произошли трагические события, связанные с архиепископом Амвросием, который был убит чернью: ему раскроили голову топором. Он переоделся в мирское платье и спрятался на хорах церкви, но был узнан одним мальчиком, и бунтовщики выволокли его наружу. Он попросил, чтобы ему дали помолиться, и к его просьбе снизошли, но вскоре, видя, что молитва затягивается, вывели за ограду и примерно в 50 туазах от ворот, рядом с тем местом, где сейчас стоит деревянная будка, убили. Когда сюда приезжал император[viii], он побывал на этом месте, где вначале был водружен каменный крест, но затем полиция его убрала. Потом мы осмотрели римскую католическую церковь, посещаемую множеством благочестивых прихожан. Сама церковь ничего собой не представляет. Есть здесь кроме того две церкви протестантов-лютеран и одна кальвинистская.

Обедал у госпожи Каменской, красивой и любезной дамы, которая происходит из рода Голицыных. Там были князь Сибирский, князь Голицын и грузинская княгиня с восемнадцатилетней дочерью, прелестным созданием с черными испанскими глазами. Если судить по тем представителям этой нации, с коими мне довелось встречаться, то, без сомнения, придется признать, что распространенное мнение о том, что испанцы происходят из Грузии или, вернее сказать, от грузин, основавших свою колонию в Испании, находит подтверждение в облике и чертах этих людей. Мы с приятностью провели время, пили кофе, а потом вышли в чудесный сад. Хозяйка показала нам оранжерею, где растут абрикосы. Мы продолжали беседовать с нею, и она сказала, что не хочет, чтобы ее дети получали образование за границей.

Затем заехал за Корсаковым, который уже ожидал меня, чтобы отправиться на гулянье в Государев сад. Приехали туда в половине седьмого и оказались в окружении множества нарядных молодых и привлекательных дам. Длинная аллея, в которую входят через небольшие ворота, представляет собой прекрасное и живописное зрелище. Мы гуляли там до начала десятого, и это место напомнило мне Кенсингтонский сквер в Англии. Сад разбит в английском вкусе и очень красив. Обратил внимание, что все дамы, и зрелые, и совсем юные, напудрены и нарумянены, за исключением одной, каковой оказалась очаровательная барышня Мансурова. Я

имел удовольствие говорить с нею и не мог оторвать от нее глаз... Беседовал также с госпожой графиней Строгановой, которая производит впечатление образованной женщины. Она много путешествовала и теперь живет отдельно от мужа. С любопытством наблюдал за колоритной группой, состоявшей из русского купца с длинной бородой, его сына и жены. Последняя была очень хороша собой, в роскошной накидке, или «фате», украшенной дорогим жемчугом, которая обошлась ей по меньшей мере в 4 тысячи рублей, сильно нарумянена и проч. Муж же был явно раздосадован тем, что все обращают внимание на его красавицу-жену. С нею была еще одна женщина, тоже в богатом наряде. Домой приехал, валясь с ног от усталости.

17 мая. С утра отправился посмотреть новое правительственное здание, строительство которого завершается в Кремле. В нем два великолепных больших зала богатой архитектуры: один — овальный, другой — круглый. Второй этаж занимают многочисленные шкафы и полки для бумаг, архивов и т.п. Пожалуй, это единственное, что может гореть в этом здании, ибо, к сожалению, эти шкафы изготовлены из дерева, тогда как следовало бы сделать их железными, поскольку в случае пожара, огонь, хоть и не причинит большого урона самому строению, не пощадит бумаг и архивов. Здание это имеет внушительный вид и весьма недурно по своей архитектуре... но не идет ни в какое сравнение с находящимся напротив старинным Арсеналом, построенным во времена Петра I Лефортом. Однако же над центральным входом обозначено «1736», что укрепляет во мнении тех, кто полагает Арсенал творением Миниха, жившего в царствование императрицы Анны. По моему разумению, это лучшее сооружение в Москве как по своей монументальности, так и по прекрасным пропорциям и безукоризненному архитектурному вкусу. Главный портал украшают колонны дорического стиля, выполненные в лучших греческих традициях, и меня немало удивляет, что такое великолепное и нужное здание до сих пор не восстановлено после пожара, от которого оно сильно пострадало внутри. К восстановительным работам приступили только сейчас.

Оттуда, через ворота, где находилась икона, сыгравшая роковую роль в судьбе Амвросия, мы проследовали к церкви, которую называют Тринадцатиглавой, потому что у нее действительно

столько глав, а сверх того еще много разновеликих куполов, и к тому же ее опоясывает галерея, или терраса. Композиция и замысел этой постройки поистине исключительны, так что это необходимо увидеть своими глазами. Служка начал отпирать многочисленные замки, запоры и засовы и показывать нам поочередно алтари и небольшие церкви, возведенные в честь различных святых, чьи деяния отмечены неиссякаемым потоком приношений. Я спросил у него, для чего нужно столько замков, неужели у святых тоже воруют, и он признался, что это так. Этот храм называется Собор Покрова (Sobor-Pochrova), то есть Сообщество Хранимых Господом[ix]; именно с ним связано предание о том, будто Иван Васильевич[x] приказал не то выколоть глаза, не то повесить архитектора, чтобы тот уже не смог создать ничего более совершенного, а вовсе не с храмом в Иерусалиме (как утверждает господин Гатри), ибо последний был построен позднее.

Оттуда отправились смотреть фигуру покойного короля Пруссии Фридриха II в натуральную величину, которую показывают за рубль. Сходство поразительное, к тому же король облачен в собственное платье, сапоги, голубой фрак с подкладкой из алой тафты, черные бархатные панталоны, камзол белого сукна с многочисленными пятнами от табака, черный шейный платок и т.д. Представлен даже его носовой платок, весь заштопанный и с вышитой шелком монограммой. Монарх изображен в момент, когда он₍ вернувшись с парада, просматривает разложенные на столе бумаги. Автор сего произведения — некий Штейн из Берлина, отправивший, как говорят, два таких же экземпляра в Париж и Лондон. Во время показа фигуру освещают, что создает еще более полную иллюзию. Зрелище весьма меня позабавило, и я провел возле великого Фридриха более часа.

Обедал у Корсакова, который владеет очень хорошим, хотя и небольшим, собранием книг и старинных бюстов. Живет он в собственном доме, весьма приличном. На обед были приглашены также один француз, кавалерийский капитан, и господин Ларосьер, который был адъютантом у герцога де Брольи[xi], большой знаток военного искусства, о коем мы с ним немало порассуждали. Он

знавал О'Рейли, с которым познакомился в доме вышеупомянутого маршала.

Оттуда мы отправились в Вокзал — парк, устроенный одним англичанином, господином Медоксом, в подражание английскому Vaux-Hall[xii]. В большой круглой зале с колоннами находится театр, где играют короткие пьесы на русском языке; есть еще три помещения: первое для танцев, второе для игры в карты, в третьем пьют чай и кофе. По окончании спектакля танцуют и в ротонде. Публика собралась самая блестящая и чересчур многочисленная для такого не слишком просторного места. За вход берут рубль и пускают людей только благородного сословия. Пробыл там до половины двенадцатого, после чего, не выдержав, отправился домой, ибо находиться в обществе и не иметь возможности ни с кем даже перемолвиться — истинная «seccatura»[xiii]. Признаться, никогда еще не видел, чтобы столько людей собирались вместе и не общались между собой.

18 мая. Рано утром в сопровождении господина Роста отправился осматривать церковные сокровища и т.д., побывав сначала в соборе, где под алтарем находится великолепное изделие из золота, изображающее библейский Ноев ковчег, — дар царствующей императрицы. Затем посетил сокровищницу, где хранится такое множество митр и одежд, украшенных жемчугами, алмазами и проч., что всего не перечесть. Среди прочих вещей выделяются небольшой золотой ковчежец, или дарохранительница, из Молдавии — подарок князя Потемкина; несколько роскошных платьев, вышитых, как утверждают, собственноручно самой государыней; митра, которая стоит более 60 тысяч; Евангелия в богатейших окладах из золота и драгоценных камней. В центре собора висит огромнейшая люстра из массивного серебра. Мы переходим к реликвиям... Из всех выделяются две: клочок туники Иисуса Христа и гвоздь, употребленный при распятии... Ткань туники мне не удалось как следует рассмотреть, поскольку она находится под толстым стеклом, дабы никто не пытался удовлетворить свое любопытство. Здесь же хранится колоссальных размеров чудотворный образ Девы Марии, который, как говорят, сотворили все апосто-

лы. Весьма посредственная живопись, при всем уважении к апостолам.

Оттуда мы перешли во второй собор, где находятся усыпальницы всех царей. Один из них был канонизирован, и поэтому его надгробие изготовлено из массивного, превосходно отделанного серебра. Это дар Екатерины II. Здесь тоже есть митры и книги, правда, в меньшем количестве.

Затем — в третий собор, где также хранятся реликвии и драгоценные священные сосуды, но тут их сравнительно немного. Пол в этой церкви выложен не железными плитами, как в других, а мрамором, и монахи сказали мне, что.это агат.

Наконец, осмотрев бесчисленные реликвии и талисманы, я вошел в старинный Патриарший дворец, где увидел большую коллекцию золотой и серебряной посуды, посохов и роскошнейших одеяний... Удручающее впечатление произвело на меня собрание древних книг — как мне сказали, их здесь несколько тысяч, — находящихся в плачевном состоянии. Возможно, в них содержится что-то очень ценное, но при таком хранении мы наверняка об этом никогда не узнаем.

Привлекли мое внимание и два больших серебряных сосуда для благовоний, выполненных с хорошим вкусом. В целом же это здание напоминает царский дворец; та же татаро-готическая архитектура, то же безвкусие.

Оттуда мы направились в новую резиденцию архиепископа, расположенную также в Кремле, где никто не живет, хотя здание очень хорошее. Построивший его нынешний архиепископ предпочитает другое, удаленное от шума и суеты и окруженное садом, где он прогуливается. Дворец же, в котором мы побывали, весьма неплох. Внутри висят портреты предшественников этого архиерея; обращают на себя внимание два превосходных наборных мраморных стола работы укрывшихся здесь иезуитов — подарок князя Потемкина; коллекция ладанок, а также ложе покойной великой княгини[xiv], которое, по обычаю, было передано ее духовнику Платону[xv].

Далее мы проследовали во дворец императрицы, который служит резиденцией московскому генерал-губернатору. Это прекрасное, богато украшенное здание с превосходными гобеленами, на которых увековечены сюжеты из истории Дон Кихота. Указанный

дворец принадлежал фельдмаршалу графу Чернышеву, и императрица купила его для города за 200 тысяч рублей, хотя стоит он, наверное, вдвое больше. Нынешний генерал-губернатор тоже здесь не живет, предпочитая более скромный собственный дом. Осмотрел кухню, конюшни и т.д. Всюду чистота и порядок.

После этого мы зашли во французскую книжную лавку, но я так и не смог отыскать плана или описания Москвы. Книготорговец предложил мне вышедшую в прошлом году в Берлине книгу, в которой один лютеранский священник рассуждает о русском народе, весьма любопытно. Утверждает, что число иностранцев в Петербурге достигает 24 тысяч душ. Читал также историю жизни Петра III, опубликованную господином Ламаршем; интересная, но довольно желчная книга.

Затем осмотрел старый Гостиный двор, по большей части разрушенный, который устроен в виде «хана»[xvi] (han) — с галереей и комнатами в глубине для приезжих торговцев, как в Турции. Внизу располагаются лавки, здание окружено портиком, и все это место называется по-русски «Gastinai-duord» — двор для гостей[xvii].

Оттуда прошли в торговые ряды, своим расположением напомнившие мне безестан[xviii] в Константинополе. В каждом ряду продают свои товары, и улочки здесь чрезвычайно узкие. Думаю, что всего в этом квартале никак не меньше 6 тысяч лавок. По-русски он называется Китай-город (Kitai-Gorod), или китайский город, наверное, потому, что в прежние времена, когда у России почти не было отношений с Европой, здесь главным образом продавали товары из Китая[xix]. Обедал у Корсакова, и господин Ларосьер сообщил мне о вышедшем посмертно труде по военному искусству Гибера, с которым он поддерживал переписку, но тот недавно скончался. (Ложь!)

Затем отправились в Царицынский парк, побывали во всех его уголках. Удивительно красивое место. В девять часов поехали в так называемый Клуб. Входной билет генерал-губернатор прислал мне еще утром. Это прекрасная зала, быть может, в своем роде самая большая в Европе — 120 футов в длину и 72 в ширину, — с лепными украшениями и деревянными колоннами, кажется, коринфского стиля. Зала имеет прямоугольную форму и очень красива. По всему периметру, на высоте, составляющей две трети колонны, проходит галерея, где располагаются музыканты. Пол вдоль стен,

за колоннами, приподнят, образуя еще одну галерею, где по всей длине расставлены скамьи со спинками, мягкие и довольно удобные. Освещается зала двумя рядами хрустальных люстр, висящих между колоннами, на высоте верхней и нижней галерей, и потому освещение здесь неравномерное: центр залы, где должно бы быть светлее всего, освещен меньше, чем боковые части.

Есть тут и большие залы для игры в карты, без которых здесь не обходится ни одно собрание, а также «toilettes»[xx], где дамы то и дело обновляют краску на лице. Подобное мы видели и в Вокзале, где одна «demoiselle»[xxi] усердно предавалась сему занятию на глазах у всех. Мой приятель Корсаков, который был с нею знаком, пытался уверить ее, что в подобных ухищрениях вовсе нет нужды и т.п. «Полноте, сударь! — возразила она. — Прилично ли появляться вечером с бледными утренними румянами?» Черт знает, что за представления о приличиях у этой дамы!

Есть здесь и еще одна большая зала, где подают ужин, и желающие могут прекрасно поужинать за рубль. Побеседовал с барышней Мансуровой; была там и княгиня Гагарина, выделявшаяся красивой фигурой. Поразительно, что никто из распорядителей не подошел ко мне, а между тем я был гость и получил пригласительный билет от генерал-губернатора. Уехал после ужина, около полуночи. В этот вечер здесь собралось более 1500 человек, главным образом молодых девиц. Уж не знаю, как они найдут себе женихов. Мне говорили, что в этом клубе числятся 2 тысячи членов (мужчины платят 20 рублей, женщины — 10), из коих 1600 — женщины. По другим сведениям мужчин 600, но в любом случае их гораздо меньше.

19 мая. Утро провел дома за чтением, а в два часа отправился к господину Роуэну и добрался до его дома лишь в три, ибо он живет на другом конце города. Там уже были господин Бугарелли, господин Сожи и др., и мы долго и не без пользы беседовали о стране, действиях правительства, далеко не таких умеренных, какими они кажутся, и т.д. Пили чай, а в шесть часов я поехал к Лазареву[xxii] посмотреть образцы шелковых тканей, очень хорошего качества, которые у него вырабатываются и будут использованы

для обивки стен в новом дворце Екатерины II. Он показал мне 29 различных образчиков, и по выделке, расцветке и прочности они ни в чем не уступают лучшим лионским шелкам, хотя рисунку немного недостает правильности и вкуса. Эта шелковая фабрика была основана Петром I, а затем перешла к отцу нынешнего хозяина, армянину по происхождению, который ее усовершенствовал. Она находится, кажется, в 60 верстах отсюда, и, насколько мне известно, это первая подобная мануфактура в сей стране.

Оттуда отправился в театр — генерал-губернатор прислал мне билет, — где давали небольшую русскую оперу, с танцами и проч.; все актеры — местные, но по своим манерам ничуть не уступают итальянцам или французам. Никогда бы не подумал, что русские могут быть столь гибкими и изящными. Беседовал с госпожой Корсаковой, весьма любезной барышней. Театр довольно велик, но в сравнении с прочими не представляет собой ничего особенного. Его антрепренер — господин Медокс, тот самый, кому принадлежит Вокзал. Когда вернулся домой, мне привели девушку, не слишком привлекательную. Лег с нею и в течение ночи четырежды шел на приступ, что для меня совершенно необычно.

20 мая. Последствия не замедлили сказаться: встал поздно. Получил записку от генерал-губернатора, уведомившего, что граф Шереметев[xxiii] приглашает меня на обед и надеется, что мне понравится его загородный дом в Кускове. Я собрался, и мы с господином Меем отправились в путь. Все уже садились за стол, когда мы приехали, ибо до сего дома семь верст.

Обед прошел в оживленной беседе. Стол был накрыт в павильоне, который снаружи выглядит как обыкновенный стог сена, но внутри весьма недурно обставлен, а затем мы перешли в небольшой домик, стоящий в отдалении от большого дворца и носящий название «Solitude»[xxiv], где пили кофе. Явился молодой граф, извинившийся передо мною за то, что не обедал с нами, и оставивший приятное впечатление. Потом барон Лаутиц, живущий в доме графа, и господин Буильи, гувернер его малолетнего сына и весьма образованный человек, показывали мне обширный парк.

Сначала мы направились в ту часть, которую называют англо-китайским садом. Среди прочего мое внимание привлекла весьма искус-

но выполненная фигура капуцина — он пишет что-то у себя в пещере, а напротив стоит пригожая девица, его служанка, принесшая ему грибы; келья сложена из камня. Видел также рыбачью хижину и т.д. Тут мы сели в так называемую «линейку» с двумя продольными сидениями, наподобие диванов, установленными на дрожках (trusky), запряженных парой лошадей и очень удобных для таких прогулок по саду, и поехали к большому дворцу, который поистине великолепен.

Во дворце меня особенно заинтересовала оригинальная картина, изображающая Полтавскую битву и написанная в Париже по указанию Петра I, когда он там находился; на полотне он изображен верхом на лошади. Более часа провел возле этой в высшей степени занятной картины. В Оружейной палате мне показали седло Карла XII, в котором он сидел в день сражения, украшенное бархатом и драгоценными камнями; возможно, то было его любимое седло. Видел также, в числе множества ружей, мадридские с их знаменитыми дулами. Есть здесь превосходные полотна фламандцев и несколько довольно посредственных плафонов. В портретной галерее представлены все цари и правители России. До чего хороша царевна Софья, эта плутовка! Великолепная женщина. Есть в собрании портреты многих европейских монархов, и самый лучший из них — портрет нынешнего польского короля, отличающийся поразительным сходством. В отдельном кабинете находятся небольшие восковые фигуры: Вольтер, Руссо, Д'Эстен, Франклин и т.д., и среди них фигуры двух женщин; одна, обнаженная, лежит на постели, другая, высоко подобрав юбку, так что видны все ее прелести, моется над тазом. Последняя, как говорят, была куплена в Париже за сто ливров, и, безо всякого сомнения, это весьма тонкая работа, ибо на бедрах и грудях видны мельчайшие прожилки, волоски и т.п., а самое забавное, что сюда заходят и женщины, но в России сие не считается непристойным. Видели мраморный обелиск, подаренный нынешней императрицей, который установлен напротив парадного входа.

Оттуда мы проследовали к различным домикам и павильонам, выстроенным в национальном стиле и затейливо украшенным, как-то: Грот, Итальянский домик, Голландский домик, Карусель, Крокетная, Лабиринт, Театр, Menagerie[xxv], Эрмитаж и т.д. В этом пос-

лед нем имеется хитроумнейшее устройство, с помощью которого накрывают на стол, подавая снизу в верхние комнаты приборы и блюда; все внутри красиво украшено. Видел в одном павильоне женские туфельки китайской работы, которые впору разве что трехлетнему ребенку... Сколь сильно они уродуют себе ноги! Туфли сшиты из шелка. В конце концов, хотя пошел уже десятый час, так и не успели осмотреть всего того, что есть в этом огромном и разнообразном саду... который пришелся бы по вкусу венгерскому князю Эстергази[xxvi]. Напоследок побывали в бельведере, откуда открывается общая панорама и лучше виден расположенный неподалеку лабиринт. Поужинали вместе. Госпожа Годен, воспитательница малолетней дочери графа, производит впечатление образованной и достойной особы, равно как и господин Буильи. Граф развлекал меня занятными историями из жизни Петра I; поскольку его отец был генерал-фельдмаршалом и главнокомандующим, государь находился у него в подчинении. В двенадцатом часу я распрощался и приехал домой около часа ночи. Граф подарил мне панораму и план своего парка с описаниями на русском языке.

21 мая. Рано утром получил недостающий рисунок обелиска, к которому было приложено любезное письмо барона Лаутица, приглашавшего меня, от имени графа, еще раз навестить его до моего отъезда. В одиннадцать часов отправился в собор, где по случаю тезоименитства малолетнего великого князя Константина служил первосвященник архиепископ Платон... То же, что и в Киеве, разве что больше народу.

В два часа поехал на обед к генерал-губернатору, который устраивал торжественный прием, и народу было не счесть. Он представил меня архиепископу Платону, с коим я имел долгую беседу. Это человек огромных познаний и очень откровенный. Доказательством отсутствия здесь терпимости, сказал он, служит то, что он не может мне сказать, что она существует! Произносились приличествующие случаю тосты, обносили бокалами, как в Киеве, и я попробовал свежей рыбы из Волги под названием стерлядь (stealit), весьма нежной на вкус. Отобедав, мы пили кофе на балконе, а внизу веселился и плясал простой люд, одни мужчины, которые не уступят в похотливости самой последней... В руках у них было что-то похожее на кастаньеты, с бубенчиками, мне такие уже доводилось видеть. Платон сказал, что мы непременно должны

еще увидеться, и предложил дать рекомендательное письмо в Троицу. Очень хорошо.

Навестил госпожу Лашкареву, которая в своем греческом одеянии выглядит очень стройной и весьма недурна собой; рассказал о ее сестре в Константинополе. Поехал домой к графу Шереметеву посмотреть его кабинет естествознания, и он меня уже поджидал. Сказать по чести, дом не ахти какой... но вот картина, изображающая Петра I в полный рост, как воплощение благоразумия, любопытна. Затем пошли в вышеуказанный кабинет с очень скудной коллекцией, если не считать жемчужины, выловленной в Кускове, великолепного цвета и совершенной формы; редкостный экземпляр. Там же находится раковина, в которой она была найдена, и еще несколько раковин того же рода, в коих тоже были обнаружены жемчужины, но не столь удачно окрашенные. Все они сероватые. В доме есть также библиотека, насчитывающая 12 тысяч томов, хотя кажется, что меньше, и небольшая коллекция гравюр. Оттуда поехал к князю Горчакову, принявшему меня с большой обходительностью. Пил чай, а потом были танцы, в которых участвовало все семейство, включая самых юных его членов, коих обучает танцам наставник-француз, весьма самодовольный субъект... Эти люди полагают, что образование сводится к умению хорошо танцевать, и их дети более ни в чем не нуждаются. Характер, а не образованность, говорила мне госпожа Каменская, — вот то главное, что она желала бы видеть в своих детях. Как будто одно может сформироваться без другого. Приехавши домой, читал очерк о торговле в России.

22 мая. С утра поехали в Главный архив, где хранятся все наиболее интересные и примечательные документы монархии. Меня встретили оба его директора, и все уже было готово, поскольку они были заранее предупреждены генерал-губернатором. Сначала мы прошли в зал, где находится библиотека Миллера — который, будучи историографом России, занимался устройством указанного хранилища, — купленная императрицей и содержащая 6 тысяч томов, имеющих касательство к российской истории.

Затем осмотрели другие помещения, где хранятся различные документы, разобранные по странам, начиная с 1263 года. Известно, что за ними не было должного присмотра и они хранились в неподобающих условиях; внешний вид многих из них свидетельст-

вует о том, что и по сей день положение не слишком улучшилось. Потом мы прошли туда, где в лучшем порядке и большей сохранности находятся подлинники различных трактатов и договоров с иностранными державами. Видел договор, заключенный с Максимилианом[xxvii], где он именуется императором и на основании которого Петр подтверждал законность своих притязаний перед всей Европой. Мне дали копию на русском языке.

Торговые и проч. договоры с Китаем, написанные на тончайшей бумаге, которая выглядит так, словно была изготовлена вчера; она куда более долговечна, нежели лучший пергамент или велень. Такие же соглашения с Индией, Персией и т.д. Письмо Генриха IV Французского, рекомендующего царю некоего фламандского негоцианта; он просил также, чтобы врачу, находящемуся в России, было позволено поехать на некоторое время во Францию; взамен, если царю будет угодно, король мог бы прислать хорошего лекаря, дабы тот неотступно находился при персоне государя... Какая доброта, какое красноречивое свидетельство его любви ко всем людям, стоящее, по моему разумению, выше целого панегирика Плиния Траяну... И подпись: «Анри». Письмо Марии Английской и короля Испании Филиппа II. Еще одно, от Елизаветы Английской, подписанное «Елизавета». Письмо Анны Австрийской, регентши Испании[xxviii], подписанное «Я, королева». Письмо английского короля Карла I, написанное на бумаге с золотой каймой и узорами, расположенными по окружности. Несколько подлинников последних мирных трактатов со Швецией, Пруссией, Данией, Польшей, Турцией, Китаем, Персией и т.д. вкупе со старинными актами, составленными на собраниях в Новгороде и снабженными многими печатями (в иных случаях — до одиннадцати), на которых вместо герба выдавлены изображения святых и ангелов. Несколько свитков из древесной коры, на которых обитатели Камчатки вели учет податей, кои должны были платить царю; прелюбопытнейшая вещь.

Особенно интересны письма, черновики и памятные записки Петра I, составляющие 13 томов и дающие более ясное представление о методах, правлении, намерениях и характере этого великого человека, нежели все исторические сочинения вместе взятые. Письмо, в котором он просит, чтобы «минхер» адмирал — полагаю, Апраксин — прислал ему известный атлас в зеленом перепле-

те, которым они обыкновенно пользовались. Другое, с указанием направить к нему того хирурга, который хотел вырвать ему зуб. Еще одно, адресованное тому же Апраксину, в котором он сообщает, что согласно донесениям шведская армия уже находится в Польше, а посему русским войскам надлежит соединиться у Риги, чтобы дать отпор противнику и с Божьей помощью добиться виктории. Снова письмо Апраксину, коему он поручает распорядиться насчет трости и в конце послания рисует набалдашник, каковой должен быть украшен изумрудом с бриллиантами вокруг и его гербом, а еще надобно оставить место для герба Меншикова — его ближайшего сподвижника, которому и предназначался сей подарок. Далее он указывает, что стоимость этой трости не должна превышать трех-четырех тысяч рублей — можно сравнить с теми, что я видел в Киеве, — и в заключение просит передать наилучшие пожелания его сестре — то бишь сестре Апраксина — и всем домочадцам. Совершенно другие отношения, столь непохожие на теперешние.

Из памятки, содержавшей девять пунктов: 1) написать письмо некоему королю; 2) сообщить Мальборо[xxix] и голландцам о намерениях шведского монарха в отношении Паткуля[xxx]; 3) отослать кое-что королю Дании; 4) дать ответ одному военачальнику, и т.д., — видно, сколь методичен и неукоснителен он был в исполнении своих дел. Было уже поздно, и мне пришлось оставить это приятнейшее и поучительное занятие, но я дал себе слово вернуться сюда на другой день.

Оттуда поехал на шелкоткацкую мануфактуру Бабушкина, по которой меня водил управляющий, любезный и предупредительный господин, и надо сказать, что на фабрике этой, выпускающей тафту, парчу и шелка, дело поставлено хорошо; вот только рисунки на тканях никуда не годны, и, по моему мнению, это главный недостаток всех подобных мануфактур... Шелк, мне сказали, привозят из Персии, Греции и даже из Италии. Очень хороши легкие платки, которыми женщины покрывают голову.

Затем — к Сухаревой башне (Soujareba-Bachna, что означает «голова сахару»[xxxi]) — она же Адмиралтейская, так как в ней располагается это ведомство. Башня стоит на высоком месте и возвышается над прочими городскими зданиями, но, поскольку подняться можно только на крышу строения, составляющего ее осно-

вание, а выше лестницы нет, обзор оттуда не столь широк, как я ожидал. Впрочем, виды красивые. В помещениях башни размещалась и школа, учрежденная Петром I для 50 солдатских детей, которые здесь учились читать, писать и считать, но в настоящее время она пришла в запустение.

Потом отправился на мануфактуру Колосова, тоже шелкоткацкую, которая понравилась мне даже больше, чем предыдущая. Хозяин сообщил, что у него 180 человек работников и в год они выпускают 50 тысяч аршин (archines) тканей. Домой приехал усталый.

Во второй половине дня благодаря протекции генерал-губернатора, который освобождает меня от всех хлопот, посетил женский монастырь, Новодевичий (Dievitch-Monastir)... Настоятельница прислала монашенку, которая нам все показывала. Вначале осмотрели помещение, служившее местом заточения или жилищем знаменитой и распрекрасной царевне Софье, сестре Петра I... Вполне сносное. Зашли в церковь, где находится ее гробница, а также надгробия еще двух или трех царевен. Затем осмотрели кельи, в которых живут монахини, очень бедные и тесные, да к тому же неопрятные. После, испросив разрешения, заглянули в келью бывшей игуменьи, госпожи Кропотовой, происходящей из знатного рода, которая приняла нас с величайшей учтивостью и позволила осмотреть все, включая подсобные помещения, кровати и проч. Дала мне в провожатые шестнадцатилетнюю девицу, весьма соблазнительную, которая прекрасно говорила по-французски. Та мне призналась, что не чает, как выбраться отсюда, и только чувство благодарности к воспитавшей ее игуменье ее удерживает. Мы немного побеседовали с госпожой Кропотовой и распрощались с нею. Затем взобрались на колокольню, откуда открываются превосходнейшие виды. Наша монашка нас сопровождала, и искушение, сказать по правде, было очень велико... Сверху хорошо видны загородные дома Долгорукова и Демидова, живописно расположенные на близлежащем холме. Колокольня поражает своими прекрасными пропорциями, таких красивых я еще не видел; она состоит из шести ярусов, увенчанных куполом, которые высятся один над другим и последовательно сужаются кверху. Сложена колокольня из кирпича, и ее верх...

Попрощавшись с нашей милой монашкой, отправились на Милютинскую мануфактуру: шелка, парча и проч. Побывали там на

складах, где имели возможность не спеша осмотреть указанные ткани, и мне они показались бесспорно лучшими и сделанными с большим вкусом, нежели все прочие, за исключением разве что лазаревских. Владелец сообщил мне, что у него работают 300 человек и он выпускает более 60 тысяч аршин (archines) тканей в год. Если считать, что он имеет по меньшей мере полрубля прибыли с аршина, то общий доход составляет 30 тысяч рублей, и, судя по хозяйскому дому и богатому выезду, так оно и есть.

Оттуда поехали в Большие бани, мужские и женские, что на Москве-реке. Зашли сначала в мужские, где увидели великое множество голых людей, которые плескались в воде безо всякого стеснения. Через дверцу в дощатой перегородке проследовали в женскую часть, где совершенно обнаженные женщины прохаживались, шли из раздевальни в парильню или на двор, намыливались и т.д. Мы наблюдали за ними более часа, а они как ни в чем не бывало продолжали свои манипуляции, раздвигали ноги, мыли срамные места и т.д. ... В конце концов, пройдя сквозь толпу голых женщин, из коих ни одна не подумала прикрыться, я вышел на улицу и дошел до другого входа в ту же баню, откуда все было видно как на ладони, а потом снова зашел внутрь, и банщицы, взимавшие плату у входа, даже не подумали меня остановить. Тела беременных из-за огромного живота напоминали бесформенную массу. Поистине, разглядывая всех этих обнаженных женщин, всех возрастов и с самыми разнообразными формами, я не смог отыскать в них большого сходства с «Венерой» из собрания Медичи... В этой бане бывает более 2 тысяч посетительниц, главным образом по субботам, и с каждой берут всего две копейки; однако меня уверяли, что хозяин получает большой доход. Оттуда мы вышли наружу и проследовали к реке, чтобы посмотреть на женщин, которые после бани идут туда купаться. Их было очень много, и они спускались к воде без малейшего стыда. А те, что были на берегу и еще мылись, кричали нам по-русски: «Глядеть гляди, да не подходи!» Мужчины там купаются с женщинами почти вперемешку, ибо, если не считать шеста, их в реке ничто не разделяет. О Боже, видел там красивую девушку, у которой спина была в кровоподтеках и синяках от хозяйских палок или кнута, а вся ее вина, быть может, состояла в том, что она разбила чашку или совершила иной мелкий проступок! Сколь различными могут быть нравы и образ мыслей!

В деревнях еще сохраняется обычай купаться вместе мужчинам и женщинам, и нынешняя императрица первой позаботилась о том, чтобы соблюдались приличия и купание было раздельным.

Далее направились к цыганам, которые с величайшим сладострастием исполняют русские танцы, и среди них была одна прелестная девица, которой я предложил поехать ко мне домой, а она отвечала, что поехала бы с превеликим удовольствием, но отец не спускает с нее глаз и т.д. Зашли потом в бордель поблизости; там, за рубль, получил пригожую девку. Поехал домой.

23 мая. В семь часов утра мы отправились посмотреть царский дворец в Коломенском, где должна остановиться императрица и где родился Петр Великий. Он находится в семи верстах от города. Прибыли туда в восемь часов, и смотритель все нам показал. Дворец деревянный, первый этаж займут императрица, маленькие князья и князь Потемкин, а верхний — Мамонов, послы, придворные дамы Браницкая, Скавронская и др.; им, должно быть, будет тесно. Я поднялся на небольшой балкон наверху и оглядел окрестности: ничего особенного по сравнению с тем, что видел раньше. Внизу мне показали модель прежнего дворца, мало чем отличавшегося по стилю от кремлевских. Возле дворцового здания до сих пор сохранился каменный столб, где некогда простонародье оставляло свои челобитные, и их потом забирали царские слуги. Лакеи императрицы, вошедшие, чтобы осмотреть комнаты, вели себя с беспримерным высокомерием, свойственным, как правило, людям низкого происхождения, находящимся на подобной службе. Оттуда пошли в церковь, оставшуюся со старых времен и, по правде сказать, довольно невзрачную. Видел там небольшой балкон, где во время богослужения находились царь и его семья; во всем ощущается дух простоты...

На обратном пути посетил городскую тюрьму, называемую Калужской, где содержатся все государственные преступники, числом 267, мужчины и женщины, те и другие в своих отделениях; все здания деревянные. Есть отдельные камеры для людей из почтенных семейств; больных лечат тут же, в местном госпитале. Всюду достаточно чисто, и арестанты не выглядят такими несчастными, как в других местах. Здесь применяют наказания кнутом, а преступников отправляют в Сибирь. В тюрьме постоянно находятся два полицейских чина и два пехотных офицера, а охрана состоит из 45 стражников и т.д.

Заехал домой сменить платье и в половине первого отправился обедать в лучший русский трактир — Пастухова, — чтобы составить представление о национальных привычках. Слуги были одеты в цветные рубахи: голубые, красные; весьма опрятные... Мы попросили подать обед на двоих в отдельную комнату и тут заметили в главной зале стол, накрытый на пять персон, — как мне объяснили, для посла Римской империи[xxxii], который вот-вот должен прибыть. Я начал расспрашивать, и оказалось, что названный посол не кто иной, как я: губернатор, узнав про предстоящий обед, распорядился, чтобы для меня приготовили приличный зал. В конце концов я пригласил одного офицера, оказавшегося там, и мы втроем уселись за стол, обильно уставленный едой в русском духе, в первую очередь рыбой, которую тут готовят лучше, чем у нас; была очень вкусная икра, из напитков кислые щи[xxxiii] (kichlesti), мед и пиво — никакого вина, — а в конце мне подали мороженое и превосходный кофе. Все это стоило по рублю с каждого; я заплатил пять рублей за троих, и хозяева остались весьма довольны щедростью господина посла. Поехал домой немного отдохнуть, а мой спутник господин Мей отправился к себе, жалуясь на мигрень.

В пять часов пополудни сел в карету и заехал за упомянутым спутником, но тот совсем расхворался. Оттуда направился к дому архиепископа Платона и застал его в саду как истинного философа... inter silvas[xxxiv]. Мы рассуждали о политике и философствовали с той свободой, какая встречается лишь среди просвещенных и добродетельных людей. «Ее министры, — говорил он мне, имея в виду императрицу, — обманывают ее, а она, в свою очередь, обманывает их всех». В этот момент явился какой-то человек, весьма благовоспитанный, с прошением разрешить его дочери постричься в монахини, ибо таково ее искреннее желание. Архиепископ воспротивился этому, приведя разные доводы, в том числе и тот, что девице всего 23 года. Однако простак, ссылаясь на Библию, что-то толковал о чуде, и все это продолжалось довольно долго, пока наконец посетитель не ретировался, почти потеряв надежду.

Приходил также некий архимандрит[xxxv] с горы Афон, который собирает здесь подаяние, — просить, чтобы ему продлили срок, установленный для этого сбора Синодом, на что архиепископ отве-

чал, что не может этого сделать, ибо подобными делами ведает Синод. Этот священнослужитель, услышав от Платона, что я принадлежу к антиподам, сказал, что сие для него загадка и он не может уразуметь, как такое возможно... Вот каково сегодня состояние просвещения в странах, где во времена оны процветали все науки. Платон сообщил мне, что число монахов во всей империи в настоящее время достигает приблизительно 2 тысяч, и хотя Синод изволил довести их численность до 3600 душ, средств не хватает. К тому же правительство намеревалось реформировать 25 монастырей, — кажется, он назвал эту цифру, — с тем, чтобы они существовали за счет собственного хозяйства, не получая от казны ни гроша и не принося никакого дохода. Мы долго гуляли с ним вдвоем, и под конец он заявил, что терпимость должна быть абсолютной, ибо как можно разрешать критиковать все догматы, но в то же время запрещать осуждать указы и угрожать тому, кто осмелится это сделать?

Потом мы перешли в дом и на балконе, который выходит в сад, продолжили нашу литературную беседу, попивая чай, оршад и т.п. Римских историков и даже поэтов он ставит выше греческих. Цицерон не кажется ему столь уж великим оратором, равно как и Демосфен, зато Плиний Младший, по его мнению, является лучшим на этом поприще. Кому что нравится[xxxvi]. Он показал мне наперсные кресты и драгоценности, украшающие митру; некоторые очень хороши. Среди прочего видел там агатовое распятие, перед которым преклонила колена фигура в монашеском одеянии, возносящая молитву к Иисусу Христу, причем оба изображения выполнены чрезвычайно искусно, так что можно только восхищаться этой редкостной вещицей. Плиний упоминает о подобном агате с изображениями Аполлона и муз.

Архиепископ снабдил меня письмом к настоятелю Троицкого монастыря, и я уехал от него в одиннадцать часов, намереваясь на рассвете отправиться в путь. Однако, заехав к моему другу Мею, обнаружил, что он еще нездоров, а потому решил отложить на день поездку.

24 мая. Встал рано, заехал к Корсакову; тот еще спал, хотя было уже половина десятого. Затем к господину Ларосьеру, где повторилось то же самое, однако же я его разбудил, и мы уговорились ехать после обеда к графу Панину, в его загородный дом в

Михалкове. После осматривал строящуюся за городом церковь. Платон говорил, что она лучше мечети Святой Софии, но это не так; хотя внешне она и напоминает последнюю, это всего лишь ее несовершенная и уменьшенная копия. Тем не менее по форме она превосходит большинство здешних церквей, а ее портик, или перистиль, отличается хорошим вкусом.

Затем поехал на чулочную фабрику, которую считают лучшей, но она того не стоит. Ее хозяин, напыщенный француз — правда, обрусевший — сказал мне, что открыл ее только «pour son plaisir!»[xxxvii]. Побывал и на суконной фабрике, первой, которую построил Петр Великий, дабы одеть свою армию; это великолепное здание, стоящее на реке, близ старинного каменного моста. Сейчас там работают 300 человек, которым платят из такого расчета: по 25 рублей в год получают ткачи, а чесальщики, прядильщики и проч. — по 12 рублей, иными словами, от пяти до десяти копеек в день. Тем не менее они продают сукно высшего качества по полтора рубля за аршин (archine), хотя оно и вправду неплохое; сама же шерсть не очень хороша, и потому сукно невозможно сделать лучше. Обо всем этом мне весьма любезно поведал добряк управляющий, упомянувший в разговоре о наших мануфактурах в Сеговии и т.д.

В три часа пополудни явился господин Ларосьер, а в четыре мы выехали в Михалкове — это семь верст отсюда — и добрались до места в пять часов. Графа Панина мы застали в галерее, в компании какой-то дамы, которая ему читала. Принял он меня исключительно любезно. Пили чай и беседовали о путешествиях и воинском искусстве, в чем он, будучи военным, знает толк. Он предложил мне прогуляться по парку, и нас сопровождала госпожа Боде, его любовница, вдова, уроженка Берлина. Поистине парк разбит с большим вкусом и очень живописен. Мне он показался лучше, чем у графа Шереметева. Мы вернулись в галерею, беседуя на ученые темы, причем живейшее участие в разговоре принимала берлинская дама, и граф взял с меня слово, что до отъезда я еще заеду к нему хотя бы один раз и мы отобедаем вместе. В половине десятого я откланялся, потому что в одиннадцать должен был ехать в Троицу и мой друг господин Мей уже поджидал меня дома с лошадьми и т.д.

25 мая. В полночь на четверке почтовых лошадей мы выехали в Троицу. Светила луна, и было очень красиво. Примерно в половине пятого добрались до некоего селения в 35 верстах от Москвы, где после долгого ожидания сменили лошадей. Проехав еще 30 верст по сносной дороге, около девяти утра прибыли к месту назначения, монастырь Пресвятой Троицы. Остановились на постоялом дворе, расположенном за пределами монастыря и весьма неприглядном, и пешком отправились в указанный монастырь, который, как и все прочие в этой стране, обнесен высокими зубчатыми стенами с башнями и оборонительными сооружениями. Именно здесь укрывался Петр Великий во время стрелецкого (strelitz) бунта, и в монастыре до сих пор хранится топор, которым здесь же были обезглавлены зачинщики мятежа.

Я послал свое рекомендательное письмо настоятелю, который находился в церкви, и в ожидании его мы поднялись на колокольню, довольно высокую, откуда открываются прекрасные виды. Спустившись, встретили у подножия лестницы нашего настоятеля, принявшего нас весьма любезно и ласково. Он дал нам послушать, как звучит главный колокол, весящий 4 тысячи пудов, а также два колокола поменьше и с лучшим звучанием. Затем провел нас в библиотеку, которая размещается в нижнем ярусе колокольни и содержит 4 тысячи томов; здесь представлены почти все Отцы Церкви. Осмотрели источник Святого Сергия, основателя этого монастыря, лучшее, что здесь есть; превосходнейшая вода и хорошая архитектура. Побывали в различных часовнях и церквах, всего их здесь семь, где видели многочисленные реликвии, святые мощи и т.д. ... Зашли в трапезную, целиком расписанную фресками в современном греческом стиле; видели также красивую часовню и выделяющуюся среди прочих фреску, изображающую Преображение Господне.

Оттуда — в царский дворец, построенный отцом Петра I, весьма посредственной архитектуры. Посетили ризницу, где хранится множество старинных облачений, церковной утвари, подобных тем, что я видел в Москве. В том числе митра, стоящая 30 тысяч рублей; в московском соборе была одна ценой 60 тысяч... Общая стоимость всего этого превышает, как говорят, полтора миллиона рублей, и все реликвии находятся здесь в лучшей сохранности и большем порядке, чем в сокровищнице Москвы. Далее — во

дворец, или резиденцию, настоятеля, или архимандрита, выстроенный с большим вкусом, нежели царский, с прекрасным балконом, или галереей, откуда открывается замечательная панорама.

Затем мы проследовали в покои господина настоятеля Мелхиседека (таково его имя), где немного отдохнули и продолжили осмотр. Побывали в семинарии, учрежденной нынешней императрицей. В трапезной очень грязно. Классы философии — по Вольфу[xxxviii], — богословия, латыни, греческого, немецкого, французского, древнееврейского языков, географии и арифметики довольно чисты, как и помещения для преподавателей, но комнаты семинаристов напоминают свинарник, и я туда даже не заходил; хозяева очень извинялись за беспорядок. В настоящее время здесь обучаются 180 человек, всего же семинария рассчитана на 260 воспитанников, живущих на всем готовом благодаря императрице, ассигновавшей на эти цели 4 тысячи рублей в год, и совершенно ясно, что чем меньше число учеников, тем больше средств остается монастырю. Главная задача сего заведения — готовить образованных священнослужителей. Напоследок посетили монашеские кельи, довольно бедные; некоторые из них неопрятные, иные чистые.

В настоящее время в этом монастыре 85 монахов, а раньше было 700, тогда здесь насчитывалось 125 тысяч крепостных крестьян; сейчас их число уменьшилось до 6 тысяч. Монастырь получает в год 2 тысячи рублей дохода и расходует по 15 рублей на каждого монаха. Впрочем, с подношениями и дарами получается больше, настоятель сказал мне, что в год выходит от 9 до 10 тысяч рублей. Это очень известный в истории монастырь: когда поляки вторглись в Россию и захватили Москву, они так и не смогли покорить этот монастырь, выстоявший против войск Сапеги и т.д.

Мы пообедали с настоятелем на церковный манер: рыба, постное масло, но притом хороший мед и пиво, — и я отправился отдохнуть до четырех часов, ибо предыдущую ночь не спал. Потом появился настоятель, и в его экипаже мы поехали в обитель архиепископа Платона, небольшой загородный дом, именуемый Вифанией (по названию родины Лазаря), который расположен в двух верстах, в очень приятном месте. Там есть небольшой храм, состоящий из зимней и летней церквей; своими очертаниями он напоминает скалу. Комнаты в доме невелики, везде очень чисто; в зале висят четыре превосходные гравюры с рафаэлевских фресок в Ва-

тикане, в том числе «Афинская школа», «Парнас», «Таинство Евхаристии» и т.д.

В половине шестого мы распрощались с нашим гостеприимным настоятелем, сели в карету и поехали назад, по той же дороге, ибо другой здесь нет, чтобы потом отправиться в Новоиерусалимский монастырь. В два часа ночи — было уже совсем светло — вернулись в Москву, и, добравшись до постели, я погрузился в блаженный сон.

26 мая. В половине одиннадцатого утра выехали в вышеупомянутый монастырь по живописной, хотя и не очень хорошей дороге. Боже мой, какие великолепные панорамы, какие виды открываются повсюду в этой стране!.. Без сомнения, это одно из самых прекрасных творений природы, ибо искусство здесь участвовало очень мало либо почти вовсе не участвовало! Миновали загородные дома грузинского царевича, во Всехсвятском, в семи верстах от Москвы; графа Чернышева, в Анненском, верстах в пятнадцати; Нарышкина, в...

Проехав 25 верст, сменили лошадей на почтовом дворе, где задержались более часу, поскольку здешние кони паслись на лугу и за ними пришлось посылать. От нечего делать я рассматривал жилища и одежду из грубого лыка этих несчастных рабов, чья жалкая судьба, как видно, немногим отличается от судьбы невольников в иных, дальних пределах. У них здесь нет ни садов, даже самых крохотных, хотя они могли бы сбывать урожай в столице с немалой выгодой для себя; ни хозяина, который заботился бы об их просвещении, о совершенствовании их хозяйства, земледелия, и тем самым научил бы их обеспечивать себе сносное существование. Который открыл бы школу для воспитания их детей, благодаря чему испытал бы сладчайшее из удовольствий — способствовать счастью общества, утверждая добродетель, и его пример послужил бы ко всеобщему благу. Однако я замечаю, что, напротив, чем ближе расположена деревня к господскому дому, тем более убогими выглядят ее обитатели. Да и как может быть иначе, если 15 дней назад князь Волконский за одну ночь выиграл в карты у господина Урусова 50 тысяч рублей, и тот заплатил эту сумму на следующее же утро? Наконец привели лошадей, но прошедший ливень ухудшил дорогу, и потому мы добрались до Новоиерусалимского монастыря в Воскресенске только в пятом часу, проделав 20 верст, а

всего от Москвы 45. Мы направились в церковь, где находился архимандрит Аполлон — к нему у меня также было письмо архиепископа Платона, — который тотчас вышел ко мне и приветствовал со всей учтивостью, после чего мы приступили к осмотру.

Строительство собора было начато в 1656 году патриархом Никоном и завершено архиепископом Амвросием — убиенным — в 1759 году, в правление императрицы Елизаветы. Как говорят, он представляет собой точную копию храма, находящегося в Иерусалиме. Ротонда, где находится Гроб Господень, прекрасное сооружение; архитектура и пропорции заслуживают похвал, хотя форма несколько необычна. Купол представляет собой усеченный конус с пятью рядами окон общим числом 120, которые пропускают столько света, что он слепит глаза; весь расписан фресками и опоясан трехъярусными хорами. Мы несколько раз прошлись по этим галереям не без удовольствия, ибо нам очень понравилось там. Верхняя часть здания деревянная, поскольку первоначальная каменная кладка разрушилась, что свидетельствует о негодных методах строительства. Диаметр составляет 108 футов, или 18 саженей (sajenes). Посередине находится скиния добротной постройки, внутри которой помещается Гроб Господень, в том виде, как был найден, с надгробным камнем без надписи, закрывающим вход. Далее — главный алтарь собора, устроенный в греческом стиле, а над ним возвышается купол с галереей вокруг. Позади указанного алтаря амфитеатром, расположенным полукругом, поднимаются семь рядов скамей для хора, окруженных колоннами; в центре стоит патриаршее кресло, а в интерколумниях, по-видимому, ставились еще шесть, для других патриархов.

Затем мы проследовали в подземную церковь с часовней цилиндрической формы, где Святая Елена нашла крест, на котором распяли Иисуса Христа; раньше тут был колодец, но по причине сырости его засыпали. Потом зашли в ризницу, располагающуюся в очень светлом и исключительно чистом помещении. Здесь хранятся богатейшие одеяния, украшенные жемчугом, и старинная утварь, стоимостью, как мне сообщили, 200 тысяч рублей. Видел греческие богослужебные книги с дарственной надписью нынешней императрицы, которая в бытность великой княгиней подарила их этому монастырю. Осмотрели могилу патриарха Никона, основавшего этот монастырь.

Затем посетили часовню, именуемую Голгофа — по названию горы, где был найден указанный крест, сделанный, как можно видеть, из двух толстых досок, а не из круглых бревен, как утверждают римляне; у его подножия лежит кусок мрамора, который, по преданию, раскололся от сотрясения, произошедшего в момент, когда Иисус испустил дух, и здешние монахи показывают его с особенно таинственным видом.

На колокольню, откуда видны окрестности, выше первого яруса подняться нельзя. В библиотеке хранятся 400 томов и около 300 рукописей, но что в них, мне узнать не удалось. Маленькая темная комната изображает темницу, в которую был заключен Иисус Христос; тут же его статуя в натуральную величину, но целиком закрытая холстиной, ибо согласно греческим канонам это идол, как я понимаю... Оттуда прошли в комнату упомянутого Аполлона, чистую и уютную, и он предложил нам по бокалу превосходного венгерского вина, после чего мы продолжили осмотр. Побывали в просторной трапезной, там есть зимняя церковь, отапливаемая печами. Видели гостиницу для приезжающих, надобно сказать, весьма удобную и опрятную. Затем вышли на прекрасную галерею, выходящую в сад, и освежились оранжадом.

Потом прогулялись вдоль стен, длина которых составляет версту. Над главными воротами, которые называют входом в Иерусалим, в квадратной башне расположена небольшая церковь. Еще одна башня, угловая, имеет две галереи, откуда открывается хороший обзор и видны возвышенности и холмы, за которыми здесь утвердились древнееврейские имена Фавор, Елеон, Ермон и Голгофа, то есть лобное место.

Мы спустились в сад, или рощу, где находится скит патриарха Никона. Это крохотный домик с тесными комнатками, где, как утверждают, жил этот анахорет, и если он действительно был таким дородным, каким изображен на портрете, то, наверное, с трудом здесь умещался; зато благодаря удачному расположению печи не страдал от холода.

Затем совершили прогулку по берегу Истры, маленькой речушки, которая течет среди лесов, придавая местному пейзажу еще большее очарование. Императрица, как мне сказали, провела здесь три дня и часто прогуливалась в этих уединенных и поисти-

не чарующих местах. Вернувшись в монастырь, побывали в нескольких кельях, и, хотя они лучше и удобнее тех, что мы видели в монастыре Пресвятой Троицы, в них тоже не слишком чисто. Зашли в старинный царский дворец, построенный отцом Петра I, ничем не примечательный. Далее направились в покои нашего гостеприимного хозяина архимандрита, который угостил нас очень хорошим чаем, после чего я записал свои наблюдения. Он сообщил мне, что сейчас здесь живут 40 монахов и весь монастырский доход составляет 4 тысячи рублей, каковой суммы едва хватает, чтобы поддерживать в порядке все строения, из чего можно заключить, что монастырь приходит в упадок. Особых реликвий тут нет, а потому пожертвования не превышают 400 рублей в год. Раньше здесь было до 700 монахов, и монастырю принадлежало 25 тысяч крестьян.

Прощаясь, я от всей души поблагодарил этого монаха за столь любезный прием и в половине девятого отправился в обратный путь. Архимандрит подарил мне литографию с панорамой монастыря. Лошади скоро устали. Мы сменили их по дороге на тех, что оставили утром на почтовом дворе, и они, сытые и отдохнувшие, резво помчали нас дальше. В Москву въехали в половине третьего утра, когда было уже совсем светло, и я с наслаждением улегся в свою постель, хотя за весь день у меня не было во рту ни крошки. Такое возможно только в России.

27 мая. В десятом часу пришел мой [вчерашний] спутник, объявивший, что сегодня праздник Тела Господня и нужно непременно побывать на торжественной церемонии в католическом храме и т.д. Я оделся и около одиннадцати часов мы вышли из дому. В церкви собралось много католиков; немало было и русских, пришедших из любопытства, которые, впрочем, вели себя вполне благопристойно. Дорожки во дворе были устланы ветками и приготовлены два алтаря для процессии. Как давно не видел я подобных церемоний! Побывал с визитом у господина Бугарелли, после чего вернулся домой.

В четыре часа мы с господином Меем уселись в экипаж и отправились осматривать тронный зал[xxxix], который находится в Кремле. Он достаточно просторен, величествен и имеет квадратную форму, однако из-за расположенного посредине столпа, поддерживающего свод, который архитектор не сумел укрепить иначе,

залу недостает изящества, и он явно теряет в великолепии. Тут находится роскошный трон с балдахином, под которым помещен портрет царствующей императрицы в короне; в углу — помост для музыкантов. После этого осмотрели Сенатские залы, расположенные совсем рядом, где сенаторы проводят свои заседания, приемы и т.д. Ничего примечательного.

Оттуда отправился с повторным визитом в воспитательный дом, но не застал его директора господина Гогеля дома. Обратил внимание на небольшой театр при этом заведении и решил осмотреть его, но не нашлось никого, кто бы мог его открыть, и тогда я прошел в большое здание, расположенное рядом и также принадлежащее воспитательному дому. Оказалось, там размещаются мануфактуры, где производят чулки, игральные карты, часы; они основаны в благотворительных целях для воспитанников сего заведения... Их оборудование и состояние показались мне превосходными, но сами работники весьма неискусны, а их изделия невысокого качества.

Съездил к моему другу архиепископу и опять застал его в одиночестве «inter silvas»[xl]. У нас завязалась беседа, и он признался, что крайне тяготится своим положением и что его весьма удручает деспотизм в стране. Будь его воля, он отказался бы от первого, что же касается до второго, то, по его словам, крепостные не имеют возможности пожаловаться на своего хозяина, тогда как закон разрешает последнему прибегать в крайних случаях к наказанию кнутом и вершить суд безо всякого расследования. Несчастный народ. Он рассказал мне несколько занятных историй из жизни двора, при коем длительное время находился, и очень верно определил характер князя Потемкина с его пристрастием к крайностям... от величайшего высокомерия до совершенной уступчивости; от роскошнейших одежд до самого простонародного платья; от изысканнейших яств до самой грубой пищи; от великолепнейших экипажей до самых обыкновенных и т.д. В одиннадцать часов я отбыл, обещав заехать еще раз до отъезда.

28 мая. Утро провел дома, в четыре часа пополудни выехал в Кусково, чтобы нанести еще один визит графу Шереметеву и тем самым отблагодарить его за любезнейшее отношение и оказанные

мне знаки внимания. Мы немного поговорили, выпили чаю, а затем прогулялись по парку с господином Лаутицем, заглядывая в те места, кои я не успел осмотреть в прошлый приезд. Был в Охотничьем домике, где на псарне содержится более 160 великолепных собак, а само здание очень красиво, выстроено в хорошем готическом стиле. Видели многочисленных оленей, в большинстве своем пятнистых американских. Осмотрели загон, в котором размещено около 30 волков, и среди них один родившийся уже здесь, весь в черновато-белых и бурых пятнах, будто пес, что большая редкость... и именно он, тем не менее, самый свирепый из всех, хотя и остальные отнюдь не безобидны.

В другом загоне держат китайских свиней, надобно сказать, весьма уродливых, ибо задние ноги у них короче передних, что придает им нелепый вид, особенно когда они едят. Осмотрели павильон в центре указанного парка: по форме ротонда, дорического стиля, и, на мой взгляд, очень удачно расположен, это лучшее строение в парке. Нам удалось увидеть ангорского зайца, обладающего исключительно длинным и мягким мехом и гораздо более крупного, нежели его европейские сородичи.

Потом направились к дому нашего доброго хозяина, проникшегося ко мне самыми теплыми чувствами и показавшего только что полученное из Херсона письмо от императрицы, датированное 16-м числом сего месяца; к приезду Ее Величества здесь будет возведена триумфальная арка и построен прекрасный деревянный театр. Старый граф появился с двумя маленькими дочерьми и сыном — это внебрачные дети, от связи со служанкой, но государыня уже распорядилась о признании их законными, — коих сопровождали их гувернантка госпожа Годен и гувернер господин Буильи, и в такой компании мы сели ужинать. За столом граф рассказал несколько прелюбопытных историй из жизни Петра I. Первая такая: когда Петр решил дать сражение под Полтавой, — а сделал это, по словам хозяина, потому что ему надоело воевать, — он сказал его отцу, графу Шереметеву, который был главнокомандующим: «Приказываю тебе начать баталию, но прошу беречь кровь моих солдат». Поистине достойное наставление! Другая история: когда умер Карл[xli] и Петр торопился заключить мир со Швецией, чего бы это ни стоило, чтобы, подобно Александру[xlii], начать завоевание империи Дария, он взял карандаш и, проведя линию на кар-

те, велел своему канцлеру Остерману как можно скорее подписать мирный договор. К изумлению государя, тот немедленно стер пальцем эту линию, попросил карандаш и провел другую, захватывающую Ливонию, Эстляндию и т.д., которые Петр хотел отдать ради установления мира. Прозревший царь обнял своего канцлера и главного министра[xliii], без которого все эти земли были бы потеряны для России, того самого, кому он спустя некоторое время грозился отрубить голову... По словам графа, Петр часто со всею откровенностью говорил, что Карл потерял голову после битвы под Нарвой, а он — после Полтавы. Замечательное признание. В итоге наша беседа затянулась до полуночи, после чего я стал собираться домой, и граф на прощанье крепко обнял меня, выражая свои теплые чувства и т.д.

29 мая. В одиннадцать часов явился господин Ларосьер, и мы отправились на обед к графу Панину в его загородный дом в Михалкове. По дороге заехали к фельдмаршалу Разумовскому, чье имение расположено верстою ближе. Его дом не произвел на меня особого впечатления, равно как и сад с оранжереями. Перед домом установлено более 20 артиллерийских орудий, предназначение которых я так и не понял, разве что сия привилегия полагается ему по званию как казачьему атаману.

Подъехали к дому Панина в половине второго; он одевался, и я прошел в столовую, где уже находилось немало приглашенных из русских. Видя мое простое платье, они не обратили на меня ни малейшего внимания; зато потом, когда появился граф, эти напыщенные глупцы словно остолбенели. За столом присутствовали иностранные дамы, но госпожа Боде не появилась. Юный граф, шестнадцати лет от роду, был представлен мне своим отцом и тоже обедал с нами, так же, как бывший иезуит господин Мере, подвизающийся здесь в качестве гувернера, и некий д-р Дитц, голландский врач, о ком говорят, что он весьма искусен в своем ремесле.

После обеда пили кофе, и упомянутый доктор, пустившись в рассуждения, с большим упорством пытался доказать, что человеку не дано проникнуть в глубь наук, но ежели бы такое и было возможно, эти знания не сделали бы его счастливее. По-видимому, Пирронова система[xliv] оказала свое влияние на доктора, но он мало что в ней понял.

Затем граф показал нам в манеже прекрасных лошадей со своего «haras»[xlv], нескольких он ранее продал за 400 и 500 рублей. Потом мы вернулись в галерею, где к нам присоединилась просвещенная госпожа Боде, пили чай и беседовали о войне, истории и т.д. Я попросил разрешения ненадолго покинуть общество, дабы успеть до захода солнца еще раз насладиться прекрасными видами здешнего парка, коими любовался в прошлый приезд. Молодой граф составил мне компанию, и мы зашли в его небольшой домик, построенный покойной матерью юноши, очень славный, с бельведером, откуда открывается великолепная панорама; видна оттуда и Москва. Потом побывали в расположенном в парке круглом здании храма, где хранятся мраморные бюсты всех членов семейства. Их род происходит из Лукки, в Италии, и известен там под фамилией Панини. Бюст графа, который был министром[xlvi], — лучший из всех.

Вернувшись, мы продолжили нашу беседу, и граф подтвердил мне то, что в свое время рассказывал фельдмаршал Румянцев: в битве при Цорндорфе пруссаки, численностью, если не ошибаюсь, 15 тысяч человек, атаковали русских под командованием Фермера, у которого было около 100 тысяч человек, и в дивизии, которой командовал граф Панин, из 7 тысяч солдат осталось 700, а сам он был ранен. Граф рассказал мне также об осаде и взятии Бендер, добавив, что Суворов был его Дон Кихотом.

Ужин закончился в двенадцатом часу, и я стал прощаться. Хозяин рассыпался в любезностях и заверениях в искренней дружбе, равно как молодой граф и госпожа Боде, о которой господин Ларосьер рассказал мне несколько любопытных историй, в том числе и такую: решив из уважения к сыну расстаться с нею, граф послал ей 50 тысяч рублей, но она вернула их обратно и собралась уезжать и т.д. Меня уверяют, что в настоящее время ее состояние превышает 100 тысяч.

2 июня. Все утро писал, а в два часа обедал у Корсакова, где встретил господина Ларосьера. Позднее Корсаков показал мне письмо, которое его отец, в бытность свою комендантом Азова, написал Петру I, прося советов и наставлений по части своей

службы, и царь с величайшей рассудительностью ответил ему на том же листе, используя его чистую половину; этот ответ показывает, сколь методичен, скрупулезен и энергичен во всех своих деяниях был этот великий человек.

В четыре часа, по милости все того же губернатора, отправились посмотреть парадные экипажи, которыми пользовались при коронации царей, и т.д. Там можно увидеть кареты родителей Петра I, патриархов (с изображением святых внутри и крестом посредине) и всех государей — числом около двадцати — вплоть до Елизаветы, в чьей карете прибыла на коронацию Екатерина II. Поистине удивительно, как изменился внешний вид экипажей за столь короткий промежуток времени. [Тот, что принадлежал Елизавете] отличается огромными размерами и великолепием. Карета императрицы Анны с большим вкусом украшена скульптурными изображениями. Но самое любопытное — шарабан, или кабриолет, Петра Великого с починенными колесами и в таком состоянии, что сегодня любому было бы стыдно в него сесть. Однако же именно в этом экипаже, запряженном парой лошадей, с тростью в руке (она тоже выставлена здесь), напоминающей палицу Геркулеса, он разъезжал по своей империи и поражал весь свет... давая российским подданным и всем людям наилучший и полезнейший пример простоты и умеренности — качеств, всегда свойственных великой душе, но, к сожалению, не слишком распространенных среди этого народа... Действительно, какой контраст с нынешними вкусами. Здесь же выставлено несколько превосходных саней, в том числе настоящая карета на полозьях, которая может вместить двенадцать человек, со столом посредине и печкой под ним для полного удобства. В этих санях приехала сюда из Петербурга императрица Елизавета. Еще здесь хранятся обычная шляпа большого размера и стальной шлем, принадлежавшие Петру Великому.

Оттуда поехали на конный праздник в английском духе, устраиваемый за Красными воротами, или Триумфальной аркой, возведенной московскими купцами в честь императрицы Елизаветы. Ничего стоящего, хотя мы заплатили по два рубля с человека. Побывали во дворце, принадлежавшем Лефорту, фавориту Петра I. Огромнейшее здание ныне находится в запустении, потому что во время эпидемии чумы тут размещался госпиталь. Потом — в Государев сад, который с каждым разом нравится мне все больше,

где беседовал с господином Ларосьером. После чего поехал к нему домой; он здесь первый, кто пригласил меня поужинать в кругу своей семьи.

3 июня. Весь день писал, а в семь часов отправился в общественную русскую баню, где пробыл час и едва не был зажарен живьем. Мальчишка-банщик уложил меня на грязную дощатую лежанку и кое-как помыл, пользуясь мылом и зелеными ветками. Потом мне подстелили охапку сена, не дав ни подушки, ни покрывала, а сверху набросили обрывок простыни, чтобы я лежал и потел... Хотят, чтобы все было, как в константинопольских банях. В довершение всего мошенник остался недоволен, хотя я заплатил полтора рубля и дал ему сверх того 20 копеек.

Потом осмотрел мужскую баню, битком набитую голыми, в чем мать родила, людьми, и заглянул на женскую половину, где увидел ту же картину: женщины мылись, расхаживали нагишом и т.д.; две или три из них отличались прекрасными формами. Вернувшись домой, писал до полуночи.

4 июня. Весь день просидел за письменным столом, и ни одна живая душа ко мне не заглянула, словно никому до меня нет дела.

5июня. Встал рано и отправился с визитами. Оказалось, что из Киева приехал полковник Корсаков и передал мне тысячу приветов от фельдмаршала Румянцева. Он сообщил, что императрица в шестиместной карете отбыла из Херсона в Тавриду в сопровождении императора[xlvii], князя Потемкина, Мамонова, графа Кобенцля и госпожи Браницкой. Точно такая же карета была подана иностранным посланникам, а граф Безбородко отправился в двухместном экипаже, избавившись таким образом от лишней свиты.

Затем поехал к господину Роуэну и провел у него целый час в приятной беседе; он пригласил меня поехать с ним завтра за город, а напоследок сказал, что русские — это пока еще азиатская нация. Обедал дома, а во второй половине дня наносил визиты... Моего Друга Платона застал за приготовлениями к отъезду: он отправлялся куда-то за 30 верст встречать юных отпрысков великого князя, которые должны прибыть к ночи, и таким образом мне пришлось внести изменения в свои планы. Я пошел в баню, где лицезрел множество обнаженных людей обоего пола, которые находились тут почти вперемешку, и никто из мужчин не удосужился при-

крыться в присутствии стольких Ев... Поразительнейшее явление. Видел там также нескольких одетых женщин — притом молодых! — которые подходили к мужчинам и разговаривали с ними о каких-то делах, не испытывая ни малейшего смущения, как ни в чем не бывало.

После чего направился к Ларосьеру. До половины десятого пили чай и беседовали о войне и об этой стране. Он показал мне письмо графа Гибера, в котором тот сообщает, что написал «Общую историю войны 1756 года», осветив «le morceau le plus singuli-er de ce siecle»[xlviii], но не решается ее опубликовать и т.д. Посетили знаменитый игорный дом майора Лачинова, где собирается много представителей знати. Действительно, весьма приличное заведение, многочисленное и приятное общество, не менее восьми столов, за которыми мечут банк, превосходный ужин в компании тех, у кого пробудился аппетит. Хозяин заведения был со мною весьма обходителен, подал нам отменное венгерское вино и проч., и я имел долгую беседу с полковником Козловым, недавно вернувшимся из Херсона и с удовольствием рассказывавшим о Корсакове, Мордвинове и т.д. В полночь поехал домой.

6 июня. Утром принимал у себя господина Роста, который вручил мне дополнительный перечень сведений, касающихся этого города [Москвы], его жителей и т.п., извлеченных из официальных документов. Однако же нахожу, что не все они согласуются в том, что касается населения, поскольку архиепископ Платон говорит о 250 или даже 300 тысячах душ, в то время как другие называют цифру, не превышающую 200 тысяч. Должно быть, ближе всего к истине средняя цифра. Этот город занимает обширнейшее пространство. Тем не менее мне до сих пор не удалось раздобыть его план, хотя это и неважно, поскольку в городской черте встречаются огромные пустыри, заставляющие усомниться в том, где ты находишься: в городе или в чистом поле. Однако, без сомнения, есть и прекрасные улицы: Новая Басманная, где дома стоят плотными рядами, и Тверская, названная так в честь Твери.

Обедал с обоими Корсаковыми, и мне представился случай познакомиться с двумя русскими военными: оба генерал-майоры и

носят одну и ту же фамилию Рахмановых, ибо являются братьями. Между нами завязалась интересная беседа, затянувшаяся до девяти вечера, — после чего мы поехали в Вокзал, — и мои собеседники показались мне людьми весьма здравомыслящими, блестяще воспитанными и образованными. В Вокзале давали бал, на котором присутствовало множество прелестных дам; он продолжался до полуночи, после чего мы отправились домой. Сегодня такой холод, что впору надевать полушубок, и я заметил, что некоторые люди простого звания именно так одеты, хотя еще два дня назад было достаточно тепло.

7 июня. В десять часов приехал полковник Корсаков, и мы проговорили с ним более часу. Затем явился господин Мей, и я пожаловался на рекомендованного им проходимца: этот негодяй, не получив с меня денег, которые он требовал в уплату за мнимую работу, коей ему не поручали, тайком угнал экипаж, находившийся в каретном сарае, и был таков. После обеда зашел Ларосьер, и мы с ним долго беседовали; приезжал и господин Рост, которого я попросил позаботиться о моей карете, ибо та до сих пор не обнаружена, а я хочу непременно выехать завтра. Заблаговременно послал своего русского лакея отправить в Петербург письма нескольким английским коммерсантам.

Мой слуга Карлос, который явно не хочет сопровождать меня в Петербург, хотя был нанят именно с этой целью, окончательно вывел меня из терпения, и я задал ему трепку, после чего он, улучив момент, спрятался в доме, обставив все так, будто сбежал. Обнаруживаю его в одной из комнат и велю выходить; он не подчиняется, я награждаю его парой оплеух, и тогда он пускается наутек. Призываю на помощь стражников, те его хватают, но потом, не поняв, что я им говорю, отпускают. Преследую его, пытаясь задержать, но он убегает по крышам, и я остаюсь без слуги.

Я испытал в высшей степени неприятное чувство, впервые ощутив, сколь ненадежна полиция в этой стране и каково иностранцу иметь дело со здешними слугами, мастеровыми и т.д. В конце концов снова обратился к господину Росту с просьбой, чтобы губернатор предоставил мне солдата, который сопровождал бы меня до Петербурга, и напомнил ему о карете, каковой я лишился. Ларосьер еще некоторое время оставался со мною, а затем ушел, и во всем доме не было больше ни единого человека,

понимающего хотя бы одно мое слово. Вот уж поистине безотрадное положение!

После этого я сделал все необходимые записи в дневнике и сочинил письмо фельдмаршалу Румянцеву, — полная тишина в доме как нельзя лучше этому способствовала! — от всей души поблагодарив его за приют, а также за карету, оплаченную по его приказу адъютантом, который не позволил мне взять на себя эти расходы. В десять часов вечера в последний раз приехал господин Рост с паспортом и уведомил меня, что пока не представляется возможным направить в мое распоряжение солдата, ибо в связи с предстоящим приездом императрицы все они заняты по службе, но завтра утром, быть может, удастся что-то сделать.

Не могу описать, в сколь неутешительном положении я оказался, но что поделаешь. Призвав на помощь все свое терпение, я принялся укладывать вещи, собирать и увязывать книги, в чем мне неуклюже помогал мой лакей Иван, который не понимает ни слова из того, что я ему говорю. К полуночи покончил с этим утомительным занятием и лег спать, твердо решив отправиться в дорогу, как только прибудут лошади и моя карета, которая до сих пор не нашлась. Меня не покидала мысль, что, пока я сплю, мой слуга может проникнуть в дом и обворовать, ибо ни одна дверь здесь не запирается на ключ, а у меня остался его паспорт и т.д.

8 июня. Встал чуть свет и написал записку полковнику Корсакову с просьбой приехать и сопровождать меня к губернатору, дабы уладить все мои дела. Выпил чаю, побрился и уже был готов к отъезду, как вдруг появился господин Рост, заверивший меня, что все разрешилось: мой слуга и кучер по приказу губернатора находятся под арестом, как я того добивался, и понесут наказание. Это известие сразу умиротворило мою душу, и я вручил Росту паспорт слуги, чтобы он вернул его последнему после соответствующего внушения. Передал также деньги для мошенника-кучера с просьбой отдать их после того, как тот отсидит под арестом восемь дней (в конце концов он выманил у меня 18 рублей).

Подъехала запряженная тройкой лошадей карета, которую привели в полный порядок, и я заторопился с отъездом. Господин Рост всячески помогал мне в хлопотах, как и подобает верному другу, и я никогда не забуду его содействия. Что же касается до

господина Мея, то он так и не объявился после того, как произошла вся эта неприятная история с кучером, что избавило меня от необходимости благодарить его за оказанные услуги, к тому же своей неопытностью он причинил мне немалый вред.

Около десяти утра явился Корсаков, и мне оставалось только высказать ему искреннюю признательность, ибо в его помощи я уже не нуждался, поскольку благодаря моему другу Росту, которому слуги беспрекословно повиновались как офицеру, почти все уже было собрано. Я зашел к адъютанту фельдмаршала, чтобы попрощаться и выразить свое сожаление по поводу его упущения, а также выяснить, не наделал ли мой слуга долгов, взявши что-то от моего имени и т.д. Он принес извинения, и мне в самом деле показалось, что все случилось из-за его неосведомленности. Я поднялся наверх, чтобы составить себе представление о доме, который весьма недурен и, несомненно, может именоваться дворцом — он был подарен фельдмаршалу императрицей, — однако заметно, что здание и все его убранство приходят в упадок.

Я запасся вином, хлебом, колбасой и проч., ибо так заведено в этой стране, и уселся в карету с господином Ростом, который доедет со мной до заставы, где предоставит в мое распоряжение полицейского стражника, чтобы тот проводил меня до первого почтового двора, а там благодаря выданному мне особому паспорту дадут в сопровождающие императорского форейтора, который будет сменяться на каждой станции. Но что толку во всем этом, если они не поймут ни слова из того, что я скажу! Наконец мы миновали Тверскую улицу и подъехали к Триумфальным воротам, откуда начинается дорога на Петербург. Солдат занял место рядом, и я распрощался с моим добрым другом господином Ростом, столь любезно помогавшим мне вплоть до самого отъезда.

Уже сев в карету, узнал, что граф Разумовский приехал накануне из Петербурга в свой загородный дом в Павловском[xlix], в шести верстах отсюда, рядом с домом графа Панина, и, поскольку у меня было для него [Разумовского] письмо от его сына, графа Льва, мне не хотелось упустить случай познакомиться со столь знаменитым в стране человеком[l]. Я решил заехать к нему, но мои люди не знали дороги, а я не умел им объяснить, и потому мы долго колесили по окрестностям, прибыв на место почти в три часа дня.

Все уже сидели за столом. Я вошел, и на фоне разряженных слуг мое платье выглядело столь невзрачно, хотя и было вполне приличным, что человек, обедавший за отдельным столиком в передней, к которому я обратился с вопросом, здесь ли живет фельдмаршал, небрежно кивнул... и спросил, что мне угодно; я ответил, что хочу повидаться с графом, и тогда он, усмехнувшись, в оскорбительном тоне сообщил, что фельдмаршал обедает. Я заверил, что вовсе не стремлюсь повидаться с ним непременно за столом (но не потому, что я того недостоин), и пока хозяин закончит трапезу, прогуляюсь по парку.

Так я и сделал, а когда через полчаса вернулся, появился адъютант и спросил, не иностранец ли я. Возможно, ответил я, и вошел к упомянутому фельдмаршалу, который, прочитав письмо, наговорил мне кучу любезностей. Мы приятно провели время, беседуя о Греции, Италии и т.д. Он сказал, что по пути сюда получил известие о моей персоне и намеревался пригласить меня погостить у него несколько дней, поскольку желал познакомиться поближе и т.д. Я в самых вежливых выражениях поблагодарил его, сказав, что заехал по дороге и не могу задерживаться. Тем не менее он долго уговаривал меня остаться, но мои обстоятельства никак не позволяли этого сделать, хотя я о том и сожалел, ибо был принят в высшей степени приветливо и дружелюбно.

Пока мы разговаривали, приехали несколько знатных господ из московского высшего света, которым он меня представил в самых лестных выражениях. Потом пили чай в обществе адъютанта и нескольких дам, которые, наверное, поначалу приняли меня за нищего из-за отсутствия лакеев и т.д., а теперь выглядели немного удивленными. Фельдмаршал уверял, что в Петербурге я умру со скуки, в связи с чем я заметил, что рассчитываю посетить военный смотр в Финляндии с участием шведского короля. Судя по всему, возразил он, в этом году смотра не будет, так как в противном случае его сын, который является посланником в Швеции, непременно дал бы ему знать, а потому лучше всего для меня будет остаться у него погостить. Я со всею вежливостью, на какую был способен, принес свои извинения за то, что не могу принять это приглашение, и около восьми часов вечера отбыл, не желая более занимать время и злоупотреблять гостеприимством хозяина. Он наказал мне непременно повидать в Петербурге все его семейство.

Проезжая мимо Михалкова, что лежит чуть дальше по тому же тракту, на расстоянии версты оттуда, я пожелал проститься с графом Паниным и вышел из кареты, оставив ее на дороге. Почтенный старец, равно как и молодой граф, его сын, а также госпожа Боде, выразили при встрече столь явное удовольствие и радость, что мне пришлось задержаться и поужинать вместе с ними. Я поведал им о своих злоключениях со слугой, о положении, в котором очутился, и они, отнесясь ко мне с искренним участием, в один голос принялись упрашивать меня остаться ненадолго, обещая дать потом в провожатые надежного слугу... Встретив подобное великодушие, я счел себя обязанным по меньшей мере принять их приглашение, и будь моя воля, я бы остался у них на всю жизнь!

Таким образом, я отпустил моего солдата, экипаж поставили в надежное место, и мы сели ужинать в самой сердечной обстановке. Затем старый граф вместе с госпожой Боде проводили меня до домика его сына, где мне была отведена комната для ночлега. Потом я в свою очередь проводил его обратно, и по дороге он рассказывал забавные истории, в том числе о фельдмаршале Разумовском. Однажды тот, зная, что Панин не имеет обыкновения подписывать бумаги не читая, сказал ему, что сам он всегда поступает наоборот, то есть никогда не читает того, что подписывает. В этом эпизоде довольно верно отражены черты характера как одного, так и другого. Мы расстались до утра, а любезнейший молодой граф не покидал меня до тех пор, пока я не отправился спать.

9 июня. Вскоре после того, как я встал, пришел граф-сын с перечнем русских слов, который он составил, указав, как они произносятся, чтобы я мог воспользоваться ими в дороге: книги, фрукты и т.д. О, как добры эти люди и как приветливы!

Напившись чаю и кофе с молоком, сливками и т.д., мы направились в дом графа-отца, уже ожидавшего нас, чтобы повести в парк и показать оранжереи, где растет более тысячи плодовых деревьев. Мы набрали абрикосов, персиков и т.д., и мне приготовили запас фруктов в дорогу. Затем сели в линейку и впятером,

включая господина Мере, бывшего иезуита, совершили прогулку по самым живописным уголкам парка, а таковых здесь немало. По дороге вели ученую беседу, столь занимательную, что забыли обо всем на свете. Когда вернулись, я посетил апартаменты госпожи Боде, где увидел немало очень хороших книг, наличие которых является бесспорным свидетельством образованности и прекрасного вкуса, если видно, что владелец ими пользуется. В кабинете старого графа висят гравюры Хогарта. Обедали довольно рано, ибо в три часа граф собирался ехать с визитом к юным великим князьям, которые уже прибыли в Коломенское.

После обеда написал благодарственное письмо губернатору, адресовав его господину Росту, и молодой граф вызвался доставить это послание. В четвертом часу они с отцом уехали, тепло простившись со мной и заверив в своей искренней дружбе и приязни. Госпожа Боде хотела задержать меня еще на некоторое время, но я, сославшись на обстоятельства, вместе со своим новым слугой, добрым малым по имени Алексей, уселся в карету, где обнаружил огромный запас вина, пирожных, телятины и проч., и с самыми лучшими чувствами распрощался с этими людьми.

[i] Трактирщика (франц.).

[ii] Пожалуйте, сударь (франц.).

[iii] Тут мне будет неудобно (франц.).

[iv] Имеется в виду великий князь Иван III (1440—1505), при котором был составлен первый свод законов Русского государства (Судебник1497 г.).

[v] Майор-артиллерист Корсаков — младший брат херсонского приятеля Миранды инженер-полковника Н.И. Корсакова.

[vi] В действительности название происходит от местности — села Воробьева.

[vii] Петровский дворец получил название по имени сельца Петровского, на месте которого был построен.

[viii] Император «Священной Римской империи германской нации» Иосиф II в 1780 г. под именем графа Фалькенштейна инкогнито посетил Россию. После свидания с Екатериной II в Могилеве (май 1780 г.) и их совместной поездки в Смоленск в июне 1780 г. побывал в Москве, а затем направился в Петербург, где продолжил переговоры с императрицей.

[ix] Автору, видимо, неверно перевели название собора, происходящее от покрова Пресвятой Богородицы. Второе название — Храм Василия Блаженного (скорее, Миранде пытались объяснить философский смысл понятия «Покров Богородицы»; традиция почитания Покрова восходит к византийской легенде и была незнакома католику Миранде — прим. Константина Дегтярева).

[x] Царь Иван IV Грозный.

[xi] См. выше, раздел «Киев», прим. 52.

[xii] Vaux-Hall — увеселительный парк близ Лондона, где давались концерты.

[xiii] Скука, тоска (итал.).

[xiv] Великая княгиня Наталья Алексеевна (1755—1776), урожденная принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадская — первая жена наследника российского престола цесаревича Павла Петровича.

[xv] Платон (в миру — П.Е. Левшин) — с 1775 г. архиепископ Московский, 29 июня 1787 г. возведен в сан митрополита.

[xvi] Постоялый двор.

[xvii] От старинного значения слова «гость» — «купец».

[xviii] Базар торговцев оружием.

[xix] Весьма странно, что комментатор не сделал ремарки к этому пассажу. Возможно, во времена Миранды и бытовало такое объяснение, но на самом деле Китай-город не имеет к Китаю не малейшего отношения. Существует, минимум три гипотезы его происхождения: Согласно первой из них, слово «Китай» означает в переводе с монгольского «средний»; таким образом, Китай-город - средний город, расположенный между замком-Кремлем и неукрепленным предместьем. Другая гипотеза производит это название от слова «кита», обозначавшего изгородь из кольев и прутьев, своего рода плетень, которым, возможно, был окружен Китай-город по верху земляных валов. Наконец, вполне возможно, что слово «Китай» восходит к общему для многих европейских языков корню «сит - кит», означающему город (французское cite, английское city, итальянское cita) — прим. Константина Дегтярева

[xx] Туалетные комнаты (франц.).

[xxi] Девушка (франц.).

[xxii] И.Л. Лазарев — один из богатейших людей России, крупный предприниматель, придворный ювелир.

[xxiii] Граф П.Б. Шереметев (1713—1788) — сын сподвижника Петра I сенатор и обер-камергер двора. Имел огромное состояние.

[xxiv] Уединение (франц.).

[xxv] Зверинец (франц.).

[xxvi] Богатый венгерский магнат князь Эстергази, чей роскошный замок Миранда посетил в октябре 1785 г.

[xxvii] Речь идет о послании императора «Священной Римской империи»Максимилиана I (1459—1519) великому князю Московскому Василию III от 4 августа 1514 г., в котором последний именуется «Царем и государем всея Руси».

[xxviii] Видимо, описка: Анна Австрийская в 1643—1661 гг. была регентшей Франции.

[xxix] Герцог Мальборо (1650—1722) — английский полководец.

[xxx] Иоганн Рейнгольд Паткуль (1660—1707) — лифляндский дворянин. С 1701 г. состоял на русской службе и в 1704—1706 гг. являлся послом России при польском дворе, где развернул активную деятельность по созданию коалиции против шведского короля Карла XII.

[xxxi] Ошибочное толкование названия башни, очевидно, связано с похожим звучанием слов «Сухарева» и «сахар». Образ «головы сахару» вероятно, навеян конусообразной формой башни.

[xxxii] «Священная Римская империя».

[xxxiii] «Кислые щи» — в старину род шипучего кваса.

[xxxiv] В саду (лат.).

[xxxv] Монашеское звание, которое носил обычно настоятель мужского монастыря.

[xxxvi] Цицерон и Демосфен были в целом приверженцами т.н. аттического стиля красноречия, то есть стремились передавать свои мысли точно и без излишних украшений. Плиний Младший считается сторонником пышного, изобилующего украшательствами «азианского» стиля. В данном случае Миранда предстает типичным выразителем вкусов эпохи Просвещения, архиепископ Платон — точки зрения, бытовавшей в Европе XVII века и к 1787 году вышедшей из моды — прим. Константина Дегтярева.

[xxxvii] Ради собственного удовольствия! (франц.).

[xxxviii] Христиан фон Вольф (1679—1754) — немецкий философ и математик, ученик Лейбница и учитель М.В. Ломоносова. Почетный член Петербургской Академии наук.

[xxxix] Речь идет о Грановитой палате, служившей для дипломатических приемов и официальных церемоний.

[xl] В саду (лат.).

[xli] Имеется в виду шведский король Карл XII, погибший в декабре1718 г.

[xlii] Подразумевается знаменитый полководец и государственный деятель древности Александр Македонский.

[xliii] А.И. Остерман (1686—1747) действительно сыграл значительную роль в заключении мира со Швецией, ведя сложные переговоры с ееуполномоченными на Аландском конгрессе 1718—1719 гг. и подписавНиштадтский мирный договор (30 августа 1721 г.). Но он никогда неимел высшего гражданского чина государственного канцлера и не возглавлял при Петре I внешнеполитическое ведомство.

[xliv] Пиррон из Элиды — древнегреческий философ, основатель направления скептицизма, исходящего из идеи произвольности человеческих суждений о вещах.

[xlv] Конный завод (франц.).

[xlvi] Граф Н.И. Панин — старший брат владельца усадьбы Михалкове генерал-аншефа П.И. Панина — с 1763 по 1781 г. являлся главой (первоприсутствующим) Коллегии иностранных дел.

[xlvii] Имеется в виду Иосиф П.

[xlviii] Самый своеобразный отрезок этого века (франц.).

[xlix] Вероятно, описка. Усадьба Разумовских находилась в Петровском — отсюда Петровско-Разумовское.

[l] К.Г. Разумовский (1728—1803) — младший брат всесильного фаворита императрицы Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал, в прошлом — последний гетман Малороссии, формально числился также президентом Петербургской Академии наук, хотя фактически с середины 60-х годов в ее деятельности не участвовал. Перед отъездом из Киева Миранда познакомился с пятым по старшинству из его шести сыновей — 30-летним полковником Львом Кирилловичем, и тот попросил передать письмо отцу, проживавшему в подмосковной усадьбе.

Текст приводится по изданию: Миранда Франсиско де. Путешествие по Российской Империи / Пер. с исп. — М.: МАЙК «Наука/Интерпериодика», 2001.
© Российский комитет сотрудничества с Латинской Америкой, права на издание на русском языке, 2000
© М.С. Алперович, В.А. Капанадзе, Е.Ф. Толстая, перевод, 2001
© МАЙК «Наука/Интерпериодика», 2001