Франсиско де Миранда. Путешествие по Российской империи

25 декабря [1786 г. ст.ст.] — 5 января [1787 г. н.ст.]. Выехал [из Херсона] в десять часов вечера вместе с князем Потемкиным, принцем Нассау и г-ном Киселевым; во второй карете следовали г-н Чертков[i], генерал Румянцев, Рибас и г-н Лазарев[ii]. Первые семь верст нашего пути проходили по льду реки. Трижды меняли лошадей и в пять утра достигли Каменного моста через реку Каланчак, на расстоянии 90 верст от Херсона. Там находится чудесный загородный дом князя. Остановились на час, затем проследовали дальше — до Перекопа (32 версты), куда прибыли в восемь часов. Завтракали в доме управляющего солеварней г-на Свербеева. Он показал нам различные образцы соли, в том числе один светло-малинового цвета, с характерным запахом этой ягоды. Очень оригинально!

Прогулялись вдоль знаменитой линии укреплений Перекопа протяженностью в семь верст — действительно основательное сооружение, но находится в запущенном состоянии... Выехали в десять часов и, двигаясь по степи, представляющей собой плоскую равнину, добрались до пяти колодцев, расположенных на берегу соленого озера в 17 верстах от Перекопа, где сменили лошадей. Нас сопровождали отряды конных татар, вооруженных, как здесь принято, пиками, что выглядело довольно занятно.

Далее направились к населенному пункту Дермен, в 26 верстах от предыдущего; по дороге видели отары овец, стада коров и табуны лошадей, которые паслись прямо на снегу. Затем — к селению Айбар (26 верст пути), потом — Требляны (еще 22 версты). Пили сидр и ели фрукты. Ехали берегом некоторых других соленых озер, причем татары и донские казаки, стекавшиеся отовсюду

то ли из любопытства, то ли чтобы сопровождать нас, создавали вполне натуральную видимость малой войны.

Проехав 27 верст, оказались на берегу Салгира — главной реки Крыма, — которая уже вскрылась ото льда, и вдоль нее промчались еще 15 верст до Симферополя (прежде Ак-Мечеть), куда прибыли в восемь вечера, проделав за 20 часов путь в 255 верст. Там была устроена иллюминация, гремели пушечные залпы, а нас с принцем Нассау поселили в доме губернатора г-на Каховского[iii]. Я познакомился с профессором Габлицем, который снабдил нас описанием Тавриды, изданным в Петербурге в 1785 году[iv].

Спали очень крепко, а утром я свел знакомство с несколькими интересными личностями. Во-первых, с муфтием по имени... который, когда князь Потемкин в 1783 году овладел Крымом, сделал ему комплимент, сказав, что «будет вспоминать этот день, как женщина помнит того, кто лишил ее невинности». Во-вторых, с другим татарином, коего звали... потомком Чингисхана по женской линии. С муллами (татарскими духовными лицами) общались, стоя у окна, а те находились снаружи. Каждому из них подарили какой-нибудь предмет одежды.

После обеда вместе с г-ном Киселевым и молодым Рибасом отправились в санях к селению, находящемуся на расстоянии версты (верста равна 500 туазам). Осмотрели две небольших мечети и развалившуюся баню — без мраморного пола и с двумя сломанными скамьями. Рядом расположен сад императрицы, его устройство еще не закончено. Потом слушали русскую народную музыку и песню «Ямщик» (или погонщик лошадей), которая мне понравилась. Побывали в доме, построенном для государыни русскими солдатами.

По возвращении [в Симферополь] застали немалое скопление народа. Князь подозвал меня, и мы доверительно беседовали тет-а-тет, расстались уже около двенадцати, чтобы выспаться, поскольку на следующий день должны были обедать в бывшей столице Бахчисарае (или «сераль в саду»).

28 декабря. В девять часов князь прислал спросить, готовы ли мы к отъезду, и в десять тронулись. Проехав 17 верст, переправились через реку Качу и сменили лошадей. Пейзаж изменился, стал более разнообразным: много селений, окруженных деревьями, водоемы и т.д.

Преодолев еще 18 верст, в половине второго прибыли в Бахчисарай. Перед нами открылся вид на дворец, расположенный очень удачно. Пообедали с большим аппетитом. Князь велел [торговцам] принести различные товары и накупил всего на 100 рублей. Затем отправились в ближайшую мечеть, где обнаружили сборище дервишей, долго забавлявших нас своими завываниями. Князь подарил им 300 рублей.

Затем мы посетили четыре усыпальницы, в которых, по константинопольскому обычаю, погребена татарская ханская семья. Построенный [в нашу честь] Фанагорийский гренадерский полк произвел весьма благоприятное впечатление. Нам встретились только три татарские женщины. В пять часов выехали обратно и в восемь возвратились [в Симферополь], не меняя лошадей по дороге. 29 декабря. Позавтракали на английский лад. Я принял нескольких посетителей и прочитал «Физическое описание Крыма» Таблица. Был произведен смотр егерей (все одеты в форму зеленого цвета), имевших под ружьем вполне бравый вид. Потом слушали турецкий оркестр — довольно оригинальный. Он насчитывает 18 или 20 музыкантов.

Вечером имел продолжительную беседу тет-а-тет с князем, поведавшим мне об обстоятельствах захвата Крыма, о беспокойстве, вызванном этим во Франции, о противодействии, оказанном ему самому в Петербурге при осуществлении его замыслов. Он говорил об опрометчивости Англии, заключившей мир тогда, когда ее враги стали испытывать затруднения, и т.д., и что если бы не «Вооруженный нейтралитет»[v], Франции несомненно пришлось бы капитулировать. Понимание этого позволило России плести интриги в Константинополе с целью будоражить турок. Мы проговорили до двух часов ночи — еще об Англии и Северной Америке, о каковых он, судя по всему, не имеет правильного представления.

30 декабря. В половине одиннадцатого тем же путем, что и в первый раз, выехали в Бахчисарай, куда прибыли к двум часам. По дороге все время беседовали о живописи, в которой он [Потемкин], как видно, кое-что смыслит и является большим поклонником нашего Мурильо.

Обедали в ханском дворце, пили кофе, слушали музыку, там выступали танцовщицы, исполнявшие турецкие танцы. Потом г-н Киселев и я пошли прогуляться по городу, который лежит в котло-

вине, образованной двумя горами, и многое здесь построено в турецком стиле. Видели фонтан такого типа, далее — дом, где турки справляли свадьбу и играл оркестр, а еще дом одного муллы, угостившего нас кофе. Там были два прелестных мальчугана 10— 12 лет, над которыми накануне совершили обряд обрезания, и они оставались в постели, пока не поправятся.

Князь приказал построить Фанагорийский гренадерский полк для смотра, но он не состоялся, и с наступлением темноты солдат отвели в казармы. Вечером весь город был иллюминирован, в том числе минареты и т.д. Вплоть до ужина мы провели время в обществе князя.

31 декабря. День пасмурный, отправились в десять часов утра и, проехав 130 верст с переправами через небольшие речки Качу и Кабарту, прибыли в разрушенный город Инкерман, где имеется множество домов и иных жилищ, вырубленных в скалах, которые достигают значительной высоты. Эти строения расположены в пять ярусов, возвышающихся один над другим, они образуют улицы, которые сообщаются между собой при помощи внутренних лестниц, и т.д. Весьма необычно!

А в двух верстах от города, в скальных пещерах находятся греческие монастырь и церковь, с просторными помещениями, и даже сохранилась церковная фресковая живопись, выполненная в наихудших традициях, свойственных Греции ранней эпохи[vi]. Чуть поодаль в добротных бараках квартирует егерский батальон, приветствовавший нас артиллерийскими залпами.

Затем, проехав еще пять верст, мы вышли из экипажа в гавани или на пристани, где оказались эскадренные шлюпки под командованием г-на Мордвинова. Проплыли еще две версты и прибыли в Севастополь после трех часов пополудни. Зашли в дом, который построил для себя в английском стиле адмирал Макензи (теперь он продается за 4 тысячи рублей).

Обедать направились в барак, где живет начальник гарнизона, капитан первого ранга граф Войнович — уроженец Бока Которска[vii], принадлежащей Венеции. После обеда, уже вечером, мы с г-ном Киселевым вернулись в дом Макензи и разместились там вместе с князем, который позднее заглянул к нам, чтобы посмот-

реть, как мы устроились; но я был совсем сонный, по поводу чего он безобидно пошутил. Весь день было чертовски холодно.

1 января 1787 г. Уже в девять явился капитан первого ранга Алексиано — уроженец Морей[viii], — и мы на шлюпке осмотрели порт, занимающий около четырех верст в длину и одной версты в ширину, надежно укрытый и защищенный. Глубина моря достигает тут пяти или шести морских саженей, а вокруг тянется не очень прочная каменная насыпь, образующая нечто вроде дамбы, сооруженной самой природой, к которой легко могут причаливать суда. В глубине виднеется памятник или надгробие контр-адмирала Макензи, шотландца по происхождению, начавшего эти работы в 1783 году и недавно умершего здесь. Он сделан из обыкновенного камня и по внешнему виду ничем особо не отличается.

Оглядев все, мы перешли в другую, малую часть порта, где стоят линейные корабли, а оттуда отплыли на борту 50-пушечного фрегата (типа «Южной Каролины»[ix]) под командованием нашего славного капитана Алексиано Паниото, который угостил нас великолепным завтраком. Наша компания, состоявшая лишь из принца Нассау, Киселева, г-на Лазарева и меня, осмотрела корабль; несомненно, все было в полном порядке, чисто, а навигационные приборы — голландские, также много английских. Моряки — самые крепкие и бравые на вид люди, каких мне приходилось когда-либо встречать. Они очень опрятны, и мне говорили, что как и солдаты, исключительно сообразительны; те и другие одинаково просто рекрутируются из крестьянской среды.

После отменного завтрака отправились на квартиру к нашему капитану Алексиано, которая расположена на противоположной стороне бухты, со временем она принесет ему изрядный доход. Еще одним портом, находящимся верстой выше, является док, где ремонтируются суда, весьма удобный для этой цели. Специальное место отведено там на случай, если потребуется срочно построить стапели, причем одновременно можно производить ремонт трех кораблей.

В час вернулись домой обедать, после чего князь не пожелал больше выходить, ибо холод был поистине дьявольский. Мы же с принцем Нассау, Киселевым и всей утренней компанией отправились осматривать руины древнего Херсонеса. Уселись в шлюпку и, оставив слева небольшую бухту, где находилось примерно пять

судов, зашли, так сказать, во внутреннюю гавань Севастополя, вход в которую составляет в ширину немногим более 400 туазов, а протяженность береговой линии порта превышает шесть верст.

На расстоянии одной версты слева находится древний Херсонес, используемый в качестве карантина для судов. Он был хорошо приспособлен к нуждам античного флота. Выше имеется несколько пещер, высеченных в скалах; мы там побывали, но не обнаружили ничего особенного, кроме лестниц, вырубленных для входа. Над ними справа — развалины античного города, чья круговая каменная кладка напоминает, на мой взгляд, генуэзскую. Нам удалось отчетливо различить городские стены, главную крепостную башню и большое строение наподобие замка. Хорошо видны также улицы, и при желании вполне возможно снять план. Сводчатая дверь и облицованная башня разрушены недавно, видимо, кому-то понадобился камень. Принцу показали там две надписи: хорошо сохранившуюся греческую и латинскую.

Побродив взад-вперед в поисках акведука, который, как говорят, непременно должен быть, осмотрев два или три облицованных камнем колодца, находящихся за пределами городских стен, мы с заходом солнца заняли места в лодке, чтобы вернуться. Но поскольку море слегка волновалось, кое-кто из нашей компании пожелал возвратиться наземным путем: обер-камердинера князя и одного калмыка никто не мог заставить сесть в лодку, они предпочли сухопутный маршрут. В конце концов мы добрались домой уже затемно, дрожа от холода.

Позднее мы с князем побывали на балу в офицерском собрании. Когда за столом прозвучал тост за его здоровье, он, к моему удивлению, сильно покраснел и признался мне: «Меня застали врасплох». Там было десятка полтора женщин, одетых не лучшим образом. Они танцевали полонезы и английские контрдансы. Среди них выделялись дочь одного капитана и мадам... а также несколько офицериков, которые в прыжках и скачках ничем не уступали парижским щеголям. После девяти часов, когда бал был еще в самом разгаре, мы с князем вернулись домой и стали обсуждать политические вопросы. Он уверял меня, что всегда поддерживал англичан и акция провозглашения «Вооруженного нейтралитета» была предпринята во время его отсутствия в Петербурге; французов же назвал невероятными интриганами, хотя во всех отношени-

ях крайне скучными. Затем я имел продолжительную беседу об архитектуре с архитектором Леруа, который разделяет мое мнение относительно классических памятников античности и лучших современных сооружений.

Число кораблей в Севастополе: 14 фрегатов, три 66-пушечных судна и одна бомбарда[x]. В этом порте вполне надежно может укрыться эскадра, насчитывающая свыше ста линейных кораблей, причем в случае какого-либо повреждения ремонт займет не более недели, поскольку верфь хорошо оборудована, и можно тотчас же выйти в море.

2 января. В девять часов вместе с князем поднялись на борт фрегата, где капитан предложил нам превосходный завтрак. После десяти поплыли в противоположный конец бухты, напротив порта, оставили там сопровождавших нас моряков и, пересев в кареты, поехали другой дорогой вдоль морского берега, переправились через реку Кабарта, миновали большое татарское селение Бельбек, реку Качу и в два часа прибыли в Бахчисарай, где пообедали.

После обеда зашли в мечеть, чтобы поглядеть на дервишей, которых собралось множество, и князь подарил им 200 рублей. Потом в карете отправились на ночлег в нашу симферопольскую штаб-квартиру, где нас уже ожидали багаж и приготовленные постели.

3 января. Встал рано и сделал записи в дневнике. После завтрака, когда улеглась обычная суета, пошел с моим другом Киселевым прогуляться пешком по этому городу. Мы поднялись на минарет главной мечети, где нас заметила татарка, которая, будучи шокирована появлением «гяуров», немедленно удалилась.

Потом, пройдя через сад императрицы, вернулись домой. Выпили чаю, и я уединился почитать Страбона, который описывает эту страну необычайно достоверно и точно, проявляя рассудительность. Доставляет большое удовольствие обнаруживать у ее коренных жителей те же описанные им древние нравы и обычаи. Ужинали как всегда и т.д.

4 января. В десять часов отправились в каретах с визитом (и обедать) к г-ну Андерсону — англичанину по происхождению, который имеет ботанический сад и управляет принадлежащим князю животноводческим хозяйством. Прибыли туда немногим позднее полудня, ибо расстояние составляет 27 верст. Проследовали через расположение Екатеринославского полка, расквартированного по-

близости. Андерсон принял нас по всем правилам британского гостеприимства. Его старшая племянница наилучшим образом и весьма непринужденно поддерживала честь дома. Младшая застенчива. Пообедали очень хорошо на английский лад, и за столом царило веселье. Эта семья показалась мне приличной и чрезвычайно скромной. Их путь сюда проходил через Францию, Италию, Смирну, Константинополь, и это было недурное путешествие. Они советовались со мной, как вручить князю свое прошение; я рекомендовал им сделать это непосредственно самим, без особых церемоний (поскольку следую принципу никогда не вмешиваться в чьи-либо дела), что дало эффект: как я узнал по возвращении домой, он [Потемкин] на все дал свое соизволение. По дороге князь сказал мне, что высоко ценит английскую аккуратность.

Потом пили чай, и я удалился почитать Страбона, который с каждым часом нравится мне все больше. После ужина имел возможность не спеша побеседовать с доктором Самойловичем[xi], описавшим признаки чумы, которую он, кажется, изучил лучше, нежели кто-либо иной до него. Он был весьма изобретателен в проведении микроскопных исследований, его теория является чрезвычайно убедительной, а рекомендуемые им прививки вполне доступны. Жаль, что он не съездил, как ему хотелось, в Константинополь и Египет, дабы проверить свои выводы.

5 января. Читал и разговаривал с Корсаковым о прочитанном. Потом наблюдал за партией в ломбер[xii], которую играли князь, Рибас и камергер, сделавшие ставки свыше 5 тысяч рублей. Ну, ладно. Пополудни и вечером вел записи в дневнике. Князь подарил мне только что составленную карту Тавриды, более точную, чем прежние. Имел длительную беседу с правителем края о численности населения этой области, достигающей в настоящее время, по его уверениям, 60 тысяч одних лишь татар, способных носить оружие, не считая женщин, детей и стариков (что явно противоречит сведениям, полученным в Херсоне[xiii]).

6 января. Утром читал, а перед завтраком вышел пройтись. За столом было обычное общество, потом я ненадолго прилег. Пришел г-н Бентам[xiv], и мы совершили прогулку по городу. Он рассказал мне о Сибири, по которой путешествовал, и о положении ссы-

лаемых туда пленных и преступников, каковое лучше быть не может, так как каждый имеет собственный дом и землю. Питаются они вместе с начальством и пользуются свободой передвижения. В России ни один злоумышленник не подвергается смертной казни. На обратном пути пили чай на квартире моего друга Киселева (серебряные приборы и т.д.), после чего немного полюбезничали с князем, который показал мне крупномасштабные карты этой страны и четырех ее губерний, исполненные недавно русскими умельцами, а также картину г-на Иванова, превосходного российского художника-пейзажиста, с изображением того места, куда, как полагают, была перенесена Ифигения[xv]. Я выяснил также, что полуостров Таврида по меньшей мере раза в полтора больше Морей. А принц Нассау познакомил меня с планом пожалованных ему земель на Днепре площадью 12 кв. верст, что составляет 36 тысяч французских арпанов (не считая других владений).

7 января. С утра принц Нассау, Киселев и остальные отправились на заячью охоту, с превосходными борзыми местной породы. Я же не присоединился к ним, так как был занят своим дневником. Князь поехал в фаэтоне, и наши охотники привезли трех зайцев, подстреленных в течение получаса. После обеда осматривал бревна каменного дуба диаметром полтора фута, заготовляемые в этих лесах для строительства судов. Доброкачественная древесина. Потом беседовал с принцем Нассау, поведавшим мне о дарованных ему королем Франции привилегиях на беспошлинный ввоз своей днепровской продукции через средиземноморские порты.

Разговаривал с князем наедине о политике, и он мне сказал, что французы вроде турок: стоит однажды дать им отпор — больше не сунутся. Похоже, он знает их достаточно хорошо.

8 января. Сегодня опять устроили охоту, но я не участвовал, ибо был отвлечен другими делами, да к тому же болела голова (вследствие ревматизма). [Зато] совершил пешую прогулку, и здешние окрестности показались мне живописными. Когда вернулся домой, то застал наших охотников с пятью великолепными зайцами, подбитыми за полчаса. Во время обеда играл турецкий оркестр, и за столом сидело обычное общество.

Вечером князь оказал мне любезность, рассказав о проектах и перспективах развития города Екатеринослава, разработанных французским архитектором г-ном Эруэном. Объем строительных

работ огромен, и они спланированы с древнеримской щедростью и архитектурным вкусом. Но мне не верится, что люди, коим поручено это дело, способны с ним справиться. Что же касается возможности завершить сие и иные предприятия, задуманные ныне в этом новом крае, то, как мне сказали, князь полагает, что было бы вполне достаточно постоянно иметь на тех работах 16 тысяч человек, нанятых на девять или десять лет. Их труд обошелся бы столь дешево (поскольку солдаты работают за пять копеек в день на каждого), что меньше и быть не может. Беседуя об архитектуре, мы провели время вдвоем, и я удалился уже после часа ночи. Этот человек, наделенный сильным характером и исключительной памятью, стремится, как известно, всячески развивать науки и искусства и в значительной мере преуспел в этом. А еще после полудня нас развлек некий плут-неаполитанец, служивший в Испании, который не желает обрабатывать землю и вообще ничего не хочет делать. Мы немного посмеялись, но в конце концов передали его под присмотр графа Пармы — итальянца из Венеции, ведающего здесь плантациями шелковицы.

9 января. Выехали утром после одиннадцати и еще до трех часов дня прибыли к г-ну Андерсону, чей дом стоит на берегу реки Борутеса (в 27 верстах от Симферополя), где находятся ботанический сад князя, его животноводческое хозяйство и т.д. Как и в прошлый раз, нас накормили великолепным обедом по-английски, и обе племянницы отнеслись к нам с полным почтением. Дом когда-то принадлежал одному татарину, но после покорения Крыма в нем поместили заболевшего князя, в связи с чем место ему запомнилось, и впоследствии он велел купить этот дом.

Оттуда мы отбыли в пять часов, а в семь приехали в Карасу-базар, или, вернее, в дом императрицы, расположенный на реке Карасу, на расстоянии четырех верст не доезжая Карасубазара и 22 верст от упомянутого выше ботанического сада. Артиллерийский залп возвестил о нашем прибытии, и нас встретили многие офицеры расквартированных тут двух гренадерских полков и двух рот бомбардиров. Сей дом напоминает небольшой дворец в местном стиле, а кроме того хан имел здесь на берегу реки еще один домик, наподобие летнего увеселительного заведения, расположенный в прелестнейшем саду. Но летом в течение двух месяцев тут стоит страшная жара.

Среди оказавшихся там людей был некий г-н Робинсон, англичанин по происхождению, в качестве артиллериста принимавший участие во взятии Мартиники и Гаваны. Он являлся, по словам князя, капитаном британского флота и выслан из Англии за педерастию; служил беям Сирии и Египта, потом в течение семи лет командовал артиллерией крымского хана (Робинсон покинул родину уже 14 лет назад), а в последнее время находится на российской службе. Он производит впечатление здравомыслящего человека, мы беседовали о сельском хозяйстве и пр.

Затем был подан превосходнейший ужин, но я с сильнейшей головной болью удалился в свою комнату, не ужиная. Князь проявил ко мне внимание, послав узнать, как я себя чувствую.

10 января. Рано утром Киселев и я, а также присоединившийся к нам принц Нассау уселись в дрожки и в сопровождении проводника-переводчика направились в Карасубазар, находящийся на расстоянии четырех или пяти верст отсюда. Миновали возвышенность, где бьет прекрасный родник с изумительной водой, а невдалеке расположились лагерем Таврический и Киевский гренадерские полки, которые мы видели в парадном строю и на марше — безусловно, лучшее в этом роде, что мне довелось наблюдать...

Прибыли в город, расположенный, подобно всем остальным, на равнине, возле реки, и порядком разрушенный. Большинство его зданий построено из необожженного кирпича, а некоторые, что получше, — каменной кладки, с помещениями для приезжих. Зашли в главное из них, где располагаются турецкие, армянские и еврейские торговцы со своими жалкими лавчонками.

Прогулялись по центральной улице и осмотрели строение с убогой кровлей, в котором тоже есть лавки, но все в полном запустении и сильно разрушено. На улицах много собак, как в Константинополе. Побывали также в мечети. На этом месте, по рассказам, раньше находилась библиотека, сожженная русскими при вторжении в Крым генерала Ласси[xvi]. Какое варварство!

Потом вернулись другой дорогой, ибо г-н Нассау, одетый по всей форме, не мог идти дальше пешком и таким образом помешал нам увидеть дом муфтия и т.д. Навстречу попались два дромадера[xvii], тянувшие легкую повозку, и мы их остановили, чтобы разглядеть как следует. О, что за странные существа! Самые уродливые из представителей своего рода. Польза от них такая же, как от

[двугорбых] верблюдов, и пара стоит здесь сейчас от 60 до 120 рублей. Говорят, что когда они стареют, то горбы торчат на спине, словно соломенные.

Позднее выступали танцоры и танцовщицы. Один из них — армянин — демонстрировал свое искусство с двумя саблями, поворачиваясь и дотрагиваясь ими до глаз, носа и т.д. Все три женщины были татарки. Мать ртом доставала живот, но дочь, молодая и недурная собой, такого не вытворяла. Оркестр состоял из множества музыкантов, а барабаны по своим размерам не уступают турецким.

Затем поели и отправились в город, чтобы поглядеть в мечети на татар, принадлежащих, как говорят, к секте Сайда, которые подобно прочим собирались там вокруг муфтия и прохаживались вместе с ним. Под вечер возвратились домой, и после ужина, в связи с тем, что предстояло отослать подарок муфтию, князь показал нам различные часы, искусно изготовленные здешними мастерами, несколько колец (среди коих был «кошачий глаз»[xviii] исключительной красоты) и орден Золотого руна с аквамарином необычайной величины и чистоты (самое примечательное, что к упомянутому ордену он не имеет отношения). Муфтию князь подарил, кажется, часы и перстень, а прочим духовным лицам — деньги. В числе местной татарской молодежи есть двое юношей 14—16 лет, являющихся прямыми потомками Чингисхана, и князь, оказав им честь, велел зачислить их младшими офицерами в гвардейский полк. О, превратности судьбы! И таков путь, следуя которым, вся российская знать начинает свою карьеру.

11 января. С утра подали лошадей, и юный офицер, племянник генерала[xix], проводил меня к истокам реки Карасу, находящимся приблизительно в пяти верстах отсюда. Не доехав до места назначения, мы спешились и, прыгая по камням, добрались до образующих реку истоков в глубине оврага, между двух довольно высоких гор. С их вершин открывается превосходный вид, и это, в сочетании с прозрачностью и чистотой воды, обилием зелени и романтичностью ландшафта, придает ему особый колорит.

Возвращались другой дорогой, вдоль которой виднелись сады, принадлежащие ротам расквартированных в окрестностях полков, и дворцовый сад императрицы, весь засаженный фруктовыми деревьями (что сулит такое наслаждение летом). Вечером был ужин и обычное дружеское собрание.

Утром готовились к отъезду и, пообедав примерно в три часа, расселись по каретам, чтобы добраться до ночлега в 38 верстах отсюда. Миновали Карасубазар... Неподалеку переправились через речку Карасумир, затем проехали два небольших селения — одно из них Бурандук, речку Андат и тут же рядом Кишлав, где остановились переночевать.

Там находится деревня, а также поместье графа Разумовского, ранее же была усадьба некоего богатого мирзы, расположенная в восхитительной местности. Тут же дислоцированы Константиноградский кавалерийский полк и казачий эскадрон. В этом доме нас ждал прекрасный ужин по-татарски, после чего мы с Нассау удалились в отведенные нам покои. До полуночи болтали о политике, а потом легли спать.

12 января. Еще не было восьми часов утра, когда мы разместились в карете и в бодром настроении продолжали путь по очень гористой дороге, покрытой слоем снега толщиной более четырех дюймов, что встречается в этих краях чрезвычайно редко. Весьма необычно видеть в сих местах дороги для экипажей, проложенные за столь короткий срок.

Проехали через горные татарские селения Эльбузли и Суюк-су, где минареты являются признаком господствующей религии. Здесь очень много мулл или духовных лиц, и князь намерен безотлагательно сократить их число. Прибыли в населенный пункт под названием Судак, находящийся на расстоянии 30 верст от предыдущего и по рельефу сильно напоминающий окрестности Малаги и королевство Гранаду в Испании. Тут тоже растет виноград, но поскольку он посажен не на склонах холмов, а на равнине, вино получается некрепким и не отличается особым вкусом. Некий г-н Бэнкс, француз, коему поручено это дело, в нем не разбирается и потому наделал глупостей. Не думаю, чтобы тот, кто должен его сменить, — г-н Фабр, справился лучше. Обедали под навесом, и хотя еда оказалась отличной, было дьявольски холодно.

После трапезы, около двух часов, снова уселись в карету и подъехали к руинам одноименного древнего города; их сохранилось в горах на берегу моря достаточно много. Наиболее примечательны замок на почти недоступной вершине скалы и крепостные стены, на которых видны латинские надписи и гербы семейств Гримальди, Дориа, Джустиниани[xx] и др., не оставляющие

ни малейших сомнений в том, что эти сооружения возведены генуэзцами.

Мы продолжали путь по прелестнейшей местности, пересекаемой горами и равнинами, и, миновав селения Таракташ, Козы, Отузы с возвышавшимися над жилыми домами минаретами, уже к ночи добрались до Старого Крыма — в древности крупного города (расположенного в 32 верстах от,предыдущего), от коего сохранились одни лишь развалины. Там есть основательно построенный дом для императрицы и размещается полк легкой кавалерии, именуемый Таврическим. Командует им один немец, г-н Шютц, чья жена отличилась тем, что, переодетая в мужское платье, сопровождала его в походе и была дважды ранена. Ее внешность несколько мужеподобна. Здесь нам отвели хорошую квартиру в доме, который находится в таком месте, где летом будет восхитительно.

13 января. На рассвете меня разбудили звуки кавалерийского оркестра, игравшего утреннюю зорю. После завтрака мы расселись по каретам (пока собирались, я успел взглянуть на пару появившихся тут дромадеров, наверняка самых крупных особей этой породы, более чем на два фута выше моего роста), чтобы ехать в Феодосию (или Кафу[xxi]). Поблизости от нашего дома полюбовались руинами Старого Крыма, среди которых наиболее интересны остатки почти квадратного здания из камня и кирпича, похожего на христианский храм: другое напоминает баню, и еще одно — несомненно, мечеть.

Оставив позади деревню Султан-сала и пересекши чудеснейшую равнину, достигли морского побережья и Феодосии (что в 22 верстах от предыдущего города); ее древние крепостные стены, башни и ров еще сохранились, надписями и гербами семейств Гримальди, Дориа и др. свидетельствуя, что сооружены генуэзцами. Тут располагается мушкетерский полк (командир которого — немец, г-н Ребок), несущий караульную службу.

Мы тотчас же отправились в главную мечеть, каковая является далекой от совершенства имитацией наиболее крупных мечетей Константинополя. По форме это параллелограмм, где малые купола образуют просторный перистиль[xxii], а внутренняя центральная часть заканчивается большим куполом наподобие того, что в Св. Софии[xxiii], и по два малых купола с каждой стороны. Напротив или в алтаре есть глубокая ниша, посредине которой лежит кусок «зе-

леного камня» величиной около фута, взятый, по словам муллы, из райского сада. Он поведал и другие истории, сообщил, что в мечети зимой холодно, а летом жарко, уверял, будто тот, у кого совесть нечиста, не может там спать, и тому подобные чудеса. Имеются балкон, или кафедра для муфтия, канделябры и т.д., как в константинопольских мечетях.

Оттуда направились в другую мечеть — небольшую, состоящую лишь из квадратного зала и купола, — чьи пропорции производят более благоприятное впечатление по сравнению с предыдущей. Затем побывали в бане, расположенной рядом с главной мечетью. Она состоит из двух больших ротонд (где раздеваются) и нескольких различных по форме помещений меньшего размера, чтобы париться и мыться. Все, на мой взгляд, устроено как положено, на турецкий манер. Просторный зал, лишенный сейчас своей мраморной облицовки, должно быть, выглядел великолепно, выделяясь роскошной и со вкусом выполненной отделкой. Жаль, что сей памятник азиатского стиля не сохранился полностью...

Потом мы прошлись по улицам, узким и кривым, как и в других селениях этого края. Большинство домов разрушено, многие построены из необожженного кирпича. Порт точно такой, каким его описывает Страбон, а очертания бухты напоминают превосходящую ее размерами гавань Генуи.

Затем отобедали, и на князя излился поток прошений. Не знаю, как у него хватает терпения отвечать стольким нахалам, которые набрасываются на него со всех сторон, а он почти каждому дает ответ, делая пометки на полях; даже тем, кто требует погасить долги хана, его светлость предлагает заплатить палочными ударами, отделываясь таким образом от наглецов.

Позднее отправились осмотреть еще недостроенный дворец, который прежний хан велел воздвигнуть в окрестностях города, близ моря. При строительстве, выполненном в турецком стиле, использованы мрамор и камни с греческого и армянского кладбищ. Нелепо, что главные ворота находятся не в центре. Рядом помещается монетный двор того самого хана, используемый русскими по тому же назначению. Это здание лучше султанского заведения подобного предназначения в константинопольском серале. Побывав там, мы убедились, что татары, работавшие здесь раньше, и теперь охотно чеканят монеты для новых хозяев, которые обращаются с ними гуманно и до-

брожелательно. Недурной урок для покорителей Америки. Чеканятся монеты, состоящие из меди и лишь на одну треть из серебра... но выглядят так, будто сделаны из чистого серебра, весьма тонкой работы, и удобны в обращении. Это все придумал князь, подаривший Нассау и мне полный комплект [монет различного достоинства].

Мы опять уселись в кареты и, наслаждаясь видом на бухту и порт, где находились лишь два неб9лыиих судна, той же дорогой возвратились в Старый Крым. На протяжении всего пути в горах нам попадалось множество довольно крупных орлов и — как везде — значительное число дроф и лесных уток.

Ужин и вечернее дружеское общение — как обычно, а в полночь мы удалились.

14 января. Выехали около девяти, чтобы поспеть к обеду в Карасубазар (45 верст отсюда). Среди руин Старого Крыма обнаружили еще развалины армянского монастыря (так говорят). Далее миновали селение Субаши (с минаретом) и около двух часов прибыли на постоялый двор, где нас уже ждал готовый обед и все прочее. Вечером по обыкновению сидели в дружеском кругу за ужином.

15 января. ...После завтрака у нас — князя, Нассау и меня — состоялась интереснейшая беседа, в ходе которой первый стал говорить второму [князь принцу Нассау] о том, как нехорошо и даже ребячливо вела себя по отношению к ним [русским] Франция, невзирая на великие услуги, оказанные ей Россией; о письмах г-на де Верженна, адресованных Терсье[xxiv], и о том, что торговый договор, коего они [российское правительство] добивались, заключен совсем недавно и т.д. Одним словом, выразил чувства, доставившие мне большое удовольствие, ибо подтвердили мое представление об этом просвещенном человеке. Нассау никак не удавалось ни уйти, ни ответить, но в конце концов он увел меня к себе в комнату, где мы долго обсуждали эту тему. Он также показал мне, между прочим, письмо на французском языке — жалкий плод галльского сочинительства. Позже собралось наше обычное общество, и мне сообщили, что князь пожелал узнать через Рибаса мое мнение по поводу происходившего ранее разговора.

Сидел дома. Была хорошая погода, и мы с Рибасом совершили прогулку по саду, во время которой он убеждал меня, что русские — незрелая нация, наподобие плодов, коим приходится доз-

ревать в оранжерее. Присутствовали на смотре двух полков — Киевского и Таврического, — каковой бесспорно прошел как нельзя лучше, включая превосходный оркестр.

16 января. В полдень направились в карете за 16 верст обедать к бригадиру Денисову, который с казачьим эскадроном располагается в шести верстах от г-на Андерсона, в Борутесе. По дороге поддерживали приятную беседу, а в бригадирском доме нам подали прекрасный обед, приготовленный на армейский лад.

После трапезы толковали втроем [Потемкин, Миранда и Нассау] о «Путешествиях Фигаро по Испании», и князь упомянул о том, какими неточностями неизменно грешат французы, когда пишут о других народах, приведя в качестве примера «Поездку аббата Шаппа в Россию»[xxv]. С сего предмета разговор перешел на Испанию, причем Нассау высказал мнение, будто испанские дамы все поголовно заражены сифилисом и якобы по натуре своей весьма склонны заниматься проституцией: что когда он оказался в обществе герцогини Альба, один испанец тотчас же предостерег его, чтобы был осторожен, так как она больна. Я обратил его внимание на невероятность того, чтобы такого рода сведения соответствовали истине; ведь даже Лайда[xxvi] и ей подобные, хотя и являлись представительницами сей профессии, вели себя куда более осмотрительно. Но он упорствовал в своем утверждении, и я поставил точку, заметив, что когда заходит речь о таких вещах, всегда допускается много преувеличений и измышлений. На это он вполне серьезно ответил, будто о преувеличениях говорить не приходится, другое же слово не является французским. Тогда я возразил, что если оно не французское, пусть будет испанским, и повторил то же самое по-испански; но он счел сие неуместным.

Я немного помолчал, он же продолжал разговор, пытаясь доказать, будто испанцы — самый скверный из известных ему народов: обходятся без постельных принадлежностей, у них всегда полно вшей и т.д. Я ответил, что он глубоко заблуждается, а французы (поскольку он ссылается на графа д'Артуа[xxvii] и других, побывавших в Испании) — далеко не лучшие судьи, способные дать оценку этой или какой-либо иной нации, ибо не знают языка, а их вечная предвзятость слишком хорошо известна; и на том закончил.

Вернувшись домой, направился к себе в комнату, расположенную как раз рядом с той, где жил принц, и он зашел сказать мне что-то, а я, под предлогом возвращения какой-то бумаги, заглянул к нему. Потом он опять наведался ко мне, и все обошлось.

Затем, вместе с г-ном Киселевым и молодым Рибасом, провели время в служении Венере в доме артиллерийского майора графа Валентини (уроженца Милана) с тремя татарскими танцовщицами. Они исполняли танцы в турецком стиле под соответствующую музыку, и можно себе представить их сладострастные телодвижения, ибо девушки старались изо всех сил. Сперва мне досталась главная из них — прима-балерина последнего хана, а во второй раз — третья, черкешенка по происхождению, которая, хотя и не блистала особой красотой, оказалась необычайно умелой, как, впрочем, и первая. Мои спутники тоже не ударили лицом в грязь. Было очень весело. Нам подали легкий ужин, и все благополучно закончилось к трем часам утра, когда мы уехали. Характер и дом упомянутого Валентини весьма подходят для подобных дел. Все удовольствие обошлось мне лишь в 13 рублей.

17 января. Сегодня узнал, что князь обеспокоен вчерашним происшествием и справлялся у Рибаса, не произошло ли чего между Нассау и мною, заметив, что очень доволен моим поведением; он изложил Рибасу все случившееся так, как это было в действительности. Весь день я ждал, не произойдет ли что-нибудь, но до нанесенного им [Потемкиным] дружеского визита, длившегося более часа, ничего не случилось.

Мне было очень любопытно наблюдать, как г-н Иванов — способный художник, который работает легко, вдумчиво и со вкусом, — рисует морской пейзаж на камне в апартаментах князя. В этой связи долго беседовали с последним о живописи. Его познания в искусстве и тонкий вкус поистине поражают меня и свидетельствуют об основательности его образа мыслей.

18 января. Сегодня похолодало так сильно, что я вынужден был спросить г-на Андерсона, нет ли у него градусника. Он ответил, что есть, и в семь часов утра показывал 39° ниже нуля (по шкале Фаренгейта, 25° по Реомюру). По этой причине мы с Рибасом вышли наружу, чтобы еще раз измерить температуру его градусником, который, будучи выставлен в час пополудни в ветреном месте, показал [минус] 28 1/2° — неслыханное в этих

краях дело. Тем не менее войска построились для смотра, и, как я заметил, часовые подолгу стояли на ветру без шинелей и полушубков — доказательство того, что не все воины были одеты в парадную форму. Встреча с Нассау прошла дружелюбно, похоже, инцидент будет исчерпан.

Ничего особенного не происходило, за исключением отъезда некоего турецкого каймакама[xxviii] с Кубани, которого удерживали здесь. Князь надавал ему подарков, чтобы молчал, так как казачий бригадир Денисов, под предлогом того, будто подчиненные каймакама украли нескольких лошадей, обманным путем захватил его в плен (когда уже воцарился мир)[xxix], пригласив в свой лагерь на чашку кофе. Возмутительнейший поступок, и князь резко осудил его. Это несомненно результат отсутствия образованных офицеров среди командного состава.

Князь показал мне отличнейшее жемчужное ожерелье (или браслет), инкрустированное бриллиантами. Более благородного и прекрасного украшения в жизни своей не видел. Оно насчитывает две дюжины жемчужин, столь одинаковых и красивых (включая те, которые вделаны в серьги), что трудно найти другую подобную драгоценность.

Продолжался разговор о картине г-на Иванова, выделяющейся манерой исполнения, в связи с чем мы долго беседовали о живописи, высказывая свои мнения с кистью в руке. Рассуждали также о политике, причем князь заметил, что, по его убеждению, Карл III[xxx] хотя и не жесток, но мстителен, намекая на отношение короля к англичанам и иезуитам, на плавания коммодора Мартина и на обращение монарха к [российской] императрице с просьбой не допускать членов иезуитского ордена в ее владения.

19 января. С огромным удовольствием наблюдал, как проходил смотр, а пехота с каждым днем нравится мне все больше. Князь рассказал о способности современных греков приобретать знания, подобно древним, отметив, что в гимназии, основанной под патронажем императрицы в Петербурге для обучения юных представителей сей национальности, успеваемость выше, нежели у тех, кто принадлежит к иным нациям.

20 января. Правитель г-н Каховский обещал приготовить официальную выписку о нынешнем населении Крыма. Поскольку

из-за болезни он не смог этого сделать, я удовольствовался следующими цифрами по наиболее крупным населенным пунктам:

Бахчисарай — 5000 человек, с незначительными отклонениями

После еды, кофе и т.д. у нас состоялись ученые дебаты, из коих выяснилось, что Орест и Пилад[xxxi] высадились близ Балаклавы (14 верст от Севастополя), а Ифигения — на том же побережье, примерно 40 верстами дальше, в месте, до сих пор именуемом Партениса (или Парфенон[xxxii]), где еще видны развалины, колоннада и прочие остатки похожего античного сооружения; и что основанная Митридатом[xxxiii] столица Боспорского царства находилась в окрестностях Еникале[xxxiv]. Выехали в том же порядке и составе, что и всегда. Двигались всю ночь без остановок; конечно, в степи, где нам попадались татарские деревни, расположенные близ водоемов, было дьявольски холодно. Около семи часов утра прибыли в Перекоп и остановились позавтракать в доме начальника гарнизона... бригадира Фогта. Там я видел барашка, чей густой мех пепельного цвета типичен для разводимой в сем краю породы. Он выглядел очень грациозно.

У некоторых из наших людей были отморожены лица, и они оттирали их снегом, салом и т.д., — что помогает. Мои ступни находились в таком же состоянии, несмотря на сапоги на теплой подкладке и прочие защитные меры, так что более чем за час, проведенный возле камина, я не смог их согреть.

Тут мы встретили пехотного гвардейского офицера, капитан-поручика г-на Бавера, добравшегося за семь с половиной дней из Петербурга в качестве фельдъегеря, дабы уведомить князя об отбытии императрицы[xxxv]. В итоге мы здесь также пообедали и около десяти часов отправились в путь...

21 января. Дорога была занесена снегом глубиной более фута, вследствие чего мы не могли ехать так быстро, как хотелось бы. Нас все время сопровождали разъезды татар, но перед заходом солнца два из них, заметив лису, погнались за ней столь стреми-

тельно, что вскоре почти скрылись из виду. И так же быстро снова присоединились к нам, пояснив, что лису или зайца крепкий снежный наст выдерживает, тогда как более тяжелый конь проваливается, а потому им не удалось догнать лисицу. О, как уверенно эти люди сидят в седле и владеют пикой!

Около восьми часов вечера достигли бараков генерал-майора Бабарыкина, который находится тут, недалеко от Кинбурна[xxxvi] (может быть, в 20 верстах), с пехотным полком. Нам подали превосходный ужин, и, видя, что другая карета задерживается, мы подкрепились и около половины десятого отправились дальше. Порядочное расстояние двигались по реке и в двенадцать часов ночи по дамбе въехали в херсонский карантин. Нас не переставал мучить мороз, так что приятно было посидеть возле печки. Выпил чашку чая и улегся в постель, приготовленную в комнате принца Нассау.

22 января. В 11 часов принял моего друга Вяземского и пошел к нему завтракать, несмотря на то, что еще рано утром приходил комендант[xxxvii], чтобы пригласить меня, поскольку князь завтракал у него. Он [Потемкин] велел спросить, поеду ли я с ним в Кременчуг, как обещал, и мне неудобно было отказаться. Выехать предполагалось на следующий день, в санях. Поэтому я попросил своего друга Вяземского распорядиться установить мою кибитку на полозья.

Обедали вместе, за столом был также Бентам, и княгиня [Вяземская] вела себя необычайно предупредительно. Беседовали на общие темы до семи часов вечера, когда я отправился к князю [Потемкину], который посетовал, что не видел меня за чаем... Попросил Корсакова одолжить мне 300 рублей, ибо после происшедшего не хотел ничего брать у Ван-Шутена, но мой друг Рибас тотчас же дал их мне. Поужинал с Вяземским, и мы просидели за столом до полуночи.

23 января. Спозаранку собрал книги и уложил багаж, управившись с помощью г-на Зельхорста к одиннадцати часам. Зашел к Ван-Шутену, чтобы отдать его вещи, но не застал дома, так что пришлось попортить бумагу и оставить записку. Упаси тебя Бог от безрассудных людей!

Потом направился к Корсакову, куда был приглашен по случаю крестин его первенца. Эта церемония уже состоялась: крест-

ными отцом и матерью являлись князь и княгиня Вяземские. Около часа дня сели за стол, причем заметно было, как раздражен Суворов — из-за того, что я оказался ближе к князю [Потемкину], нежели он, о чем [генерал] и сказал Рибасу. После обеда отправились в княжескую резиденцию, где уже стояли наготове сани, и каждый уселся в свои. Но мои не отличались легкостью хода, так как на них была установлена кибитка, а потому я отставал от остальных, хотя князь подолгу поджидал меня, и на почтовых дворах по пути следования приказывал запрягать в мои сани по пять лошадей вместо трех. Однако это было бесполезно, поскольку, не зная языка, я не мог ничего растолковать своему слуге.

[i] Камергер Е.А. Чертков, пользовавшийся особым доверием Екатерины II и Потемкина, сопровождал последнего во время поездки на юг.

[ii] А.И. Лазарев — сын придворного ювелира И.Л. Лазарева — являлся адъютантом Г.А. Потемкина.

[iii] Речь идет о правителе Таврической области В.В. Каховском.

[iv] Ученый-естествоиспытатель К.И. Таблиц, по поручению Потемкина составил и опубликовал физико-географическое описание Крыма.

[v] Имелась в виду известная декларация Екатерины II от 28 февраля1780 г., провозглашавшая право торговли нейтральных стран с воюющими державами, к которой на протяжении 1780—1783 гг. присоединилсяряд других европейских государств.

[vi] Этот пассаж Миранды не совсем понятен. Возможно, он имел в виду ранний Византийский период истории Греции — прим. Константина Дегтярева.

[vii] Бухта на побережье Далмации, находившейся в XV—XVIII вв.под властью Венецианской республики (ныне входит в состав Хорватиии Черногории).

[viii] Древнее название полуострова Пелопоннес. Алексиано — греческий волонтер, служивший в российском флоте. Участвовал в русско-турецкой войне 1768—1774 гг. В 1787 г. командовал эскадрой на Черном море.

[ix] «Южная Каролина» — испанский фрегат, на борту которого Миранда, сопровождая губернатора Кубы Кахигаля, 22 апреля 1782 г. отплыл из Гаваны к Багамским островам.

[x] Двухмачтовое транспортное судно. (Почему же транспортное? Даже из названия следует, что эти суда вооружались пушками. Особенность конструкции бомбард заключалась в том, что при относительно крупном корпусе, они имели всего две мачты: фок (с прямым парусом) и бизань (с косым). На месте средней, грот-мачты устраивалась платформа для размещения крупных орудий. Бомбарды применялись для обстрела приморских крепостей. На одном из таких «бомбардирских» судов служил Э. Дримпельман, воспоминания которого также помещены в «Мемуарии» — прим. Константина Дегтярева)

[xi] Д.С. Самойлович (1744—1805) — военный врач, заложивший основы эпидемиологии в России. Своими исследованиями внес большой вклад в борьбу с эпидемиями чумы.

[xii] Старинная карточная игра.

[xiii] См. выше дневниковую запись за 3 декабря 1786 г. н. ст.

[xiv] Сэмюэл Бентам — военный инженер, англичанин по происхождению. В России получил чин полковника и являлся начальником главной корабельной верфи. Брат известного британского философа, социолога и юриста Иеремии Бентама.

[xv] Героиня древнегреческой мифологии — дочь легендарного царя Микен Агамемнона. Спасенная от гибели богиней Артемидой, чудесным образом оказалась на берегу Тавриды. Ее злоключениям посвящена знаменитая трагедия Еврипида «Ифигения в Тавриде».

[xvi] Генерал-майор российской армии.

[xvii] Одногорбый верблюд.

[xviii] Драгоценный камень (цимофан) — разновидность минерала хризоберилла.

[xix] Судя по всему, Миранда подразумевал генерал-аншефа М.В. Каховского — командующего войсками в Крыму.

[xx] Знатные роды, сыгравшие видную роль в истории Генуи.

[xxi] Древнее название Феодосии — со второй половины XIII в. до присоединения Крыма к России (1783 г.).

[xxii] Прямоугольная площадь, окруженная со всех сторон колоннадой.

[xxiii] Храм Св. Софии в Константинополе (после его завоевания турками — Айя-София).

[xxiv] Граф Верженн — французский дипломат, в 1774—1783 гг. министр иностранных дел. При нем секретной перепиской министерства ведал чиновник по фамилии Терсье.

[xxv] Аббат Жан Шапп д'Отрош — французский астроном и географ посетивший Россию в 1761 г. с научными целями. В 1768 г. опубликовалв Париже 4-х томное «Путешествие по Сибири». Эта книга вызвала недовольство Екатерины II.

[xxvi] Имя нескольких известных гетер в Древней Греции.

[xxvii] Граф д'Артуа — брат французского короля Людовика XVI и будущий король Карл X. Командовал экспедиционным корпусом, отправленным в 1782 г. в Испанию для участия в осаде Гибралтара.

[xxviii] Звание сановника, а также офицерский чин (соответствующий подполковнику) в Османской империи.

[xxix] Имеется в виду Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. закрепивший победу России в войне с Турцией 1768—1774 гг.

[xxx] Король Испании (1759-1788).

[xxxi] Орест — персонаж древнегреческого эпоса, брат Ифигении. Пи лад — его друг. После их спасения Ифигенией, как и она, нашли убежище в Тавриде.

[xxxii] Храм богини Афины на афинском акрополе.

[xxxiii] Это имя носил ряд царей древней Парфии, Понта и Боспорскогогосударства. Но они правили значительно позже основания столицы последнего — Пантикапея (современная Керчь), которое осуществили выходцы из древнегреческого полиса Милета в VI в. до н.э.

[xxxiv] Бывшая турецкая крепость на южном побережье Азовского моря(северо-восточнее Керчи), перешедшая в 1774 г. к России.

[xxxv] 7 января 1787 г. по ст.ст. Екатерина II в сопровождении многочисленной свиты выехала из Царского Села, направляясь на юг империи.

[xxxvi] Бывшая турецкая крепость на западной оконечности Кинбурн ской косы (отделяющей Днепровский лиман Черного моря от Ягорлыц кого залива). В 1774 г. отошла к России.

[xxxvii] Видимо, карантина.

Текст приводится по изданию: Миранда Франсиско де. Путешествие по Российской Империи / Пер. с исп. — М.: МАЙК «Наука/Интерпериодика», 2001.
© Российский комитет сотрудничества с Латинской Америкой, права на издание на русском языке, 2000
© М.С. Алперович, В.А. Капанадзе, Е.Ф. Толстая, перевод, 2001
© МАЙК «Наука/Интерпериодика», 2001