|
Марбо Жан-Батист-Антуан-Марселен Мемуары генерала барона де Марбо
Глава XXXI Стр. 185 Разгром и деморализация пруссаков. — Происхождение состояния Ротшильдов и изменение положения Бернадотта. — Я сопровождаю Дюрока к прусскому королю в Грауденц. — Эпизод войны. — Армия на Висле Вновь увидев Берлин, который я когда-то оставил таким блистающим городом, я испытал тягостное чувство... Его жители, полные хвастовства и бахвальства в прежние времена, теперь были мрачными, подавленными, погруженными в печаль, потому что пруссаки — большие патриоты. Они чувствовали себя униженными поражени- Стр. 186 ем своей армии и оккупацией своей страны французами. Впрочем, почти во всех семьях было кого оплакивать: родственника, друга, убитого или захваченного в плен. Я сочувствовал этой праведной скорби, но признаюсь, испытал совершенно иное чувство, когда увидел входящим в Берлин в качестве военнопленных полк гвардейских жандармов, который был обезоружен и шел пешком. Это были те самые молодые офицеры, которым хватило наглости, чтобы вызывающе точить сабли на ступеньках посольства Франции!.. Невозможно описать их теперешнее удрученное и униженное состояние, ведь они видели себя побежденными теми самыми французами, которых, как они раньше хвастались, могло обратить в бегство одно лишь их присутствие!.. Жандармы просили, чтобы им позволили миновать Берлин, не заходя в него, потому что им было очень неприятно проходить в качестве военнопленных через город, где их так хорошо знали и жители которого были когда-то свидетелями их фанфаронства. Но именно по этой причине император приказал провести их между двумя рядами французских солдат по улице, на которой находилось французское посольство. Жители Берлина оценили эту маленькую месть Наполеона, потому что они тоже сердились на жандармов, обвиняя их в том, что те толкнули прусского короля вступить с нами в войну. Маршал Ожеро поселился за городом, в замке Бельвю, принадлежавшем принцу Фердинанду, единственному еще живому из братьев Фридриха Великого. Этот респектабельный старик, отец принца Людвига, недавно убитого под Заальфельдом, был погружен в скорбь, казавшуюся тем более искренней, что, вопреки мнению всего своего двора и особенно сына, которого он теперь оплакивал, принц Фердинанд сильно противился войне, предсказывая те несчастья, которые она должна была навлечь на Пруссию. Маршал Ожеро счел своим долгом нанести визит принцу Фердинанду, который удалился в один из своих городских дворцов. Маршал был там очень хорошо принят. Несчастный отец сказал маршалу, что ему только что сообщили, будто бы его младший сын принц Август, единственный оставшийся из его детей, находился у ворот города в колонне пленных и что отец очень хотел бы обнять своего младшего сына, прежде чем того отправят во Францию. Поскольку почтенный возраст принца Фердинанда препятствовал тому, чтобы он мог отправиться к своему сыну, маршал Ожеро, уверенный, что император его за это не осудит, сразу же велел мне сесть на лошадь и приказал разыскать принца Августа и привести его со мной во дворец, что было немедленно выполнено. По прибытии юного принца произошла очень трогательная сцена. Его почтенный отец и старая мать все обнимали и обнимали своего сына, который так напоминал им об утрате их другого ребенка!.. Чтобы утешить эту семью, насколько позволяли его возможности, добрый маршал Ожеро отправился к императору и вернулся с разрешением оставить юного пленного принца под честное слово в лоне его семьи. Принц Фердинанд был бесконечно благодарен императору за эту милость. Стр. 187 Победа в битве при Йене принесла огромные результаты. Не только вражеские части, участвовавшие в кампании, но и гарнизоны крепостей были полностью деморализованы. Магдебург сдался, даже не попытавшись защищаться. То же самое произошло с крепостью Шпандау. Штеттин открыл свои ворота всего одному кавалерийскому дивизиону, а губернатор крепости Кюстрин сам послал свои суда на другую сторону Одера, чтобы перевести в эту крепость французские части, которые без этого смогли бы овладеть Кюстрином лишь после многомесячной осады!.. Каждый день мы узнавали о капитуляции какого-нибудь армейского корпуса или сдаче какой-нибудь крепости. Плохая организация прусских войск чувствовалась при этом больше, чем когда-либо. Иностранные солдаты, главным образом те, которых взяли в армию силой, пользовались случаем вновь обрести свободу и массово дезертировали или оставались в арьергарде, чтобы сдаться французам. К своим победам над пруссаками Наполеон добавил конфискацию государства курфюрста Гессен-Кассельского, двуличие которого заслуживало подобного наказания. И действительно, этот князь, которому за некоторое время до начала войны потребовалось высказаться в пользу Пруссии или Франции, баюкал и ту и другую сторону обещаниями, на самом деле готовясь присоединиться к победителю. Этот жадный правитель создал себе большую сокровищницу, продавая своих собственных подданных англичанам, использовавшим их в сражениях с американцами во время войны за независимость, где многие немцы погибли. Он предложил присоединить свои войска к войскам французов при условии, что император отдаст ему государства его соседей. Поэтому никто не жалел этого правителя, чье внезапное бегство сопровождалось заметным событием, о котором еще мало известно. Правитель, которому очень поспешно пришлось покинуть Кассель, чтобы укрыться в Англии, считался самым богатым человеком Европы. Он не мог увезти с собой всю свою сокровищницу, поэтому призвал к себе одного франкфуртского еврея по фамилии Ротшильд, который был малозаметным, третьеразрядным банкиром, известным своей скрупулезностью в выполнении требований собственной религии. Именно это определило решение правителя Гессена доверить Ротшильду 15 миллионов наличными, проценты с этих денег должны были принадлежать банкиру, который обязался вернуть только капитал. Дворец в Касселе был занят нашими войсками, поэтому представителям французского Казначейства удалось захватить там огромные ценности, в основном в виде коллекции картин. Но там не оказалось никаких наличных денег. Всем казалось невозможным, чтобы при своем поспешном бегстве правитель смог увезти с собой все громадное состояние. Поскольку в соответствии с тем, что условно называется законами войны, капиталы и доходы от ценностей, найденных во вражеской стране, по праву принадлежат победителю, появилось желание узнать, что же все-таки стало с сокровищницей Касселя. По это- Стр. 188 му поводу были наведены справки, и выяснилось, что перед своим отъездом правитель Гессена провел целый день с евреем по фамилии Ротшильд. Императорская комиссия отправилась к Ротшильду и тщательно изучила его кассу и все регистры, но все было напрасно: никаких следов вклада, сделанного правителем, не обнаружилось. Угрозы и попытки устрашения не принесли никакого результата, так что комиссия, убежденная, что никакой светский интерес не заставит столь религиозного человека, как Ротшильд, пойти на клятвопреступление, решила привести его к присяге. Он отказался. Его собрались арестовать, но император воспротивился этому акту насилия, считая его неэффективным. Тогда прибегли к способу, который можно назвать очень малопочтенным: не сумев победить сопротивление банкира, комиссия понадеялась, что он клюнет на приманку, сулящую ему наживу. Ротшильду предложили оставить ему половину кассельских сокровищ, если он согласится отдать другую половину французской администрации, а французская администрация в этом случае дала бы ему квитанцию на полную сумму, приложив к ней акт конфискации, доказывающий, что Ротшильд был вынужден уступить силе. Это защитило бы его от любых упреков и рекламации. Но честный еврей отклонил и это предложение, и тогда, устав от борьбы, французы оставили его в покое. Таким образом, 15 миллионов оставались в руках Ротшильда с 1806 года до падения Империи в 1814 году, когда правитель Гессена вернулся в свои владения, и франкфуртский банкир отдал ему в точности ту сумму вклада, которая была ему доверена. Вы ведь представляете, какую значительную сумму принес за восемь лет капитал в 15 миллионов, находившийся в руках франкфуртского банкира-еврея?.. Так что именно с этого времени пошло богатство дома братьев Ротшильд, которые обязаны своим состоянием честности своего отца, обеспечивавшей им то высокое финансовое положение, какое они занимают сегодня во всех цивилизованных странах. Но продолжим рассказ, который был прерван этим эпизодом. Император, поселившийся в берлинском дворце, каждый день проводил смотр войскам, прибывавшим друг за другом в этот город, чтобы отправиться дальше за Одер, преследуя противника. Именно во время пребывания Наполеона в столице Пруссии император совершил столь широко известный жест великодушия. Он даровал княгине фон Хац-фельд помилование для ее мужа, выполнявшего обязанности бургомистра Берлина и пользовавшегося возможностями, которые ему давал этот пост, для того, чтобы информировать прусских генералов о передвижениях французской армии. У всех цивилизованных народов подобное поведение называется шпионажем и карается смертью. Великодушие, проявленное императором в этом случае, произвело очень хорошее впечатление на народ Пруссии. Во время нашего пребывания в Берлине я был приятно удивлен прибытием моего брата Адольфа, который, как мне казалось, находился до Стр. 189 сих пор на Иль-де-Франсе1. Узнав о том, что на континенте возобновились военные действия, он попросил у генерала Декана, командующего французскими войсками в Ост-Индии, разрешения вернуться во Францию и получил его. Прибыв во Францию, он поспешил присоединиться к Великой армии. Маршал Лефевр предложил взять его к себе, но тот в результате неправильного расчета предпочел служить в свите главного штаба Ожеро, где находился и я. Это должно было повредить нам обоим. В Берлине у меня состоялась еще одна, не менее неожиданная встреча. Однажды вечером я прогуливался с моими товарищами по Липовому бульвару и вдруг увидел, что ко мне приближается группа унтер-офицеров из 1-го гусарского полка. Один из них отделился от группы и бросился мне на шею. Это был мой прежний ментор, старший Пертеле, который плакал от радости, повторяя: «Вот ты где, мой малыш!..» Офицеры, с которыми я был, сначала очень удивились, видя, как сержант так фамильярно обращается с лейтенантом, но их удивление прошло, когда я рассказал им о моих прежних отношениях с этим бравым старым солдатом, который не переставал обнимать меня и говорил своим товарищам: «Вы видите, какой он теперь, а ведь это я его учил!» И мой храбрец был искренне уверен в том, что его урокам я был обязан своим теперешним положением. На следующий день я пригласил его позавтракать вместе, и во время этого завтрака он засыпал меня самыми смешными советами, которые считал очень уместными и предназначенными для дальнейшего совершенствования моего военного образования. Наполеон, будучи в Берлине, узнал о капитуляции князя Хоэнлоэ, который вместе с 16 тысячами своих солдат сдался в Пренцлау частям маршала Ланна и кавалерии Мюрата. Больше не оставалось ни единого вражеского корпуса, принимавшего участие в военных действиях, кроме корпуса генерала Блюхера, который с той поры стал таким знаменитым. Под натиском дивизий маршалов Сульта и Бернадотта этот генерал нарушил нейтралитет города Любека, в котором рассчитывал найти убежище. Но французы преследовали его и там, и Блюхер, один из самых ярых поджигателей войны против Наполеона, был вынужден сдаться в плен вместе с 16 тысячами человек, которыми он командовал. Здесь я должен рассказать вам об одном весьма примечательном эпизоде, который доказывает, что случай сильно влияет на судьбы империй и людей. Вы уже видели, как маршал Бернадотт, нарушивший свои обязанности в день сражения при Йене, держался в стороне, в то время как маршал Да- 1 Иль-де-Франс (буквально «остров Франции») — французское название Маврикия, одного из Маскаренских островов. С 1803 г. дивизионнный генерал Шарль-Матье-Иси-дор Декан, генерал-капитан всех колоний Франции в Индийском океане, превратил Иль-де-Франс и соседний остров Бурбон (переименованный революционным правительством в Реюньон, а при Консульстве и Империи носивший название Бонапарт) в базу для ведения успешной каперской войны против английской морской торговли. Британцам удалось захватить эти французские владения только в декабре 1810 г. (Прим. ред.) Стр. 190 ву сражался поблизости от него со значительно превосходящими силами противника. Так вот, это позорное поведение Бернадотта помогло тому, что он вступил на шведский престол, и вот каким образом это произошло. После битвы при Йене император, хотя и был очень зол на Бернадотта, тем не менее поручил ему преследовать неприятеля, потому что корпус, которым командовал этот генерал, до сих пор не сделал ни одного выстрела и оказался теперь более пригоден для боев, чем корпуса, понесшие большие потери. Итак, Бернадотт отправился по следам пруссаков, которых разбил сначала при Галле, а потом при Любеке при поддержке маршала Сульта. Однако, по воле случая, как раз в тот час, когда французы атаковали Любек, в порт этого города вошли корабли, перевозившие дивизию шведской пехоты, посланной королем Густавом IV на помощь пруссакам. Шведские части едва высадились на берег, как были атакованы французскими войсками. Пруссаки их бросили, и шведам пришлось сдаться корпусу Бернадотта. Я должен признать, что этот маршал, когда хотел, имел очень приятные манеры. Особенно сильно он желал создать себе репутацию хорошо воспитанного человека в глазах иностранцев, поэтому он обращался со шведскими офицерами очень приветливо. Он принял их капитуляцию на весьма достойных условиях, приказал вернуть им лошадей и багаж, необходимый для удовлетворения их потребностей, и пригласил к себе шведского главнокомандующего графа Мернера, а также генералов и старших офицеров. Он был крайне предупредителен к ним и осыпал их любезностями, так что, вернувшись на родину, шведы повсюду хвалили великодушие маршала Бернадотта. Спустя несколько лет в Швеции вспыхнула революция. Король Густав IV, сильное умопомрачение которого делало его неспособным править страной, был свергнут и заменен своим старым дядюшкой герцогом Зюдерманландским. У этого нового монарха не было детей, и риксдаг, собравшийся, чтобы назначить ему наследника, остановил свой выбор на князе Гольштейн-Аугустенбургском, который получил титул наследного принца. Но он недолго пользовался этим званием, потому что в 1811 году умер после очень короткой болезни, которую приписали отравлению. Риксдаг снова собрался, чтобы выбрать нового наследника короны, и колебался между несколькими германскими князями, выдвигавшими себя в качестве кандидатов. В этот момент генерал граф Мер-нер, один из самых влиятельных членов риксдага и бывший командующий шведского дивизиона, захваченного в Любеке в 1806 году французскими частями, предложил маршала Бернадотта, напомнив о его великодушном поведении. Кроме того, он похвалил военные таланты Бернадотта и заметил, что этот маршал через свою жену был родственником семейства Наполеона, поддержка которого могла оказаться столь полезной для Швеции. Множество офицеров, попавших когда-то в плен в Любеке, присоединили свои голоса к голосу генерала Мернера, и Бернадотт был почти единодушно избран наследником шведского короля. Через несколько лет он вступил на шведский престол. Стр. 191 Мы увидим ниже, каким образом Бернадотт, которого на ступени иностранного престола возвела слава, приобретенная им во главе французских частей, оказался неблагодарным по отношению к своей родине. Но вернемся в Пруссию. За один месяц главные силы этого королевства, которое раньше было столь процветающим, были разбиты Наполеоном, занявшим столицу, а также большинство прусских провинций. Наши победоносные армии уже подходили к берегам Вислы — этой великой преграды, разделявшей север и центр Европы. Корпус маршала Ожеро, остававшийся в течение двух недель в Берлине для усиления гвардии во время длительного пребывания здесь императора, выступил из Берлина примерно в середине ноября и направился сначала к Одеру, через который мы переправились в Кюстрине, а затем к Висле, к берегам которой мы вышли у Бромберга. Мы были теперь в Польше, самой бедной и самой несчастной стране Европы... От самого Одера больше не было больших дорог. Мы шли по зыбучим пескам или по ужасной грязи. Большинство земель было не обработано, а немногие жители, которые встречались на нашем пути, выглядели неописуемо грязными. Погода была великолепной на протяжении октября и первой половины ноября, но теперь она стала ужасной. Мы больше не видели солнца, непрерывно шел дождь или снег. Провиант стал попадаться очень редко, больше не было вина, почти никогда не попадалось пиво, а если оно и было, то очень плохое. Вода была грязной, хлеба не было вообще, а крышу над головой приходилось отстаивать у коров и свиней!.. Так что солдаты говорили: «Ну вот! И поляки осмеливаются называть это своей родиной!..» Сам император утратил свои иллюзии, ведь, прибыв сюда ради восстановления независимости Польши, он надеялся, что все население этой обширной страны как один поднимется при приближении французских армий, однако никто из жителей даже не пошевелился!.. Напрасно для возбуждения энтузиазма поляков император приказал послать письмо знаменитому генералу Костюшко, руководителю последнего польского восстания, и пригласить его присоединиться к своей армии. Однако Костюшко продолжал мирно жить в Швейцарии, куда он скрылся после восстания. На упреки, которые ему делали по этому поводу, он ответил, что слишком хорошо знает нерадивость и беспечность своих соотечественников, чтобы иметь смелость питать надежду на то, что им удастся освободиться даже при помощи французов. Не сумев привлечь на свою сторону Костюшко, император, желавший, по крайней мере, воспользоваться его известностью, обратился от имени этого старого поляка с воззванием к населению Польши, но ни один поляк не взялся за оружие, хотя наши части заняли многие провинции бывшей Польши и даже ее столицу. Поляки не соглашались браться за оружие до того, как Наполеон не объявит о восстановлении Польши, а Наполеон не собирался принимать такое решение до того, как поляки не поднимутся против своих угнетателей, а они этого не сделали. Стр. 192 Во время пребывания 7-го корпуса в Бромберге среди ночи к маршалу Ожеро прибыл Дюрок, обер-гофмаршал императора. Ожеро послал за мной и приказал готовиться к сопровождению Дюрока, который отправлялся в качестве парламентера к прусскому королю в Грауденц. Ему нужен был офицер для замены его собственного адъютанта, которого он только что послал в Позен с депешами для императора. Ожеро и Дюрок выбрали меня, так как вспомнили, что в августе я уже был послан к прусскому двору с поручением и что я знал почти всех офицеров этого двора, а также его обычаи. Я собрался очень быстро. Дюрок взял меня в свой экипаж, и, спустившись по левому берегу Вислы, занятому французскими войсками, мы переправились через нее вброд напротив Грауденца. Мы поселились в городе и затем отправились в цитадель, где находилась вся королевская семья Пруссии после потери 4/5 территории своего государства. Висла разделяла две наши армии. Король Пруссии выглядел спокойным и покорным. Королева, которую я видел раньше столь прекрасной, очень изменилась. Казалось, ее гложет печаль. Она не могла скрыть от себя самой, что поскольку она толкнула короля на участие в войне, то она и была главной причиной несчастий своей страны, жители которой теперь поднимали свой голос против нее. Император не смог бы послать к королю Пруссии парламентера более приятного, чем Дюрок, выполнявший ранее обязанности посла в Берлине и благодаря этому очень хорошо известного королю и королеве. Они оба высоко ценили Дюрока за любезность и обходительность. Я играл слишком незначительную роль для того, чтобы на меня обращали внимание. Однако король и королева признали меня и произнесли в мой адрес несколько вежливых слов! Я обнаружил, что прусские офицеры при королевском дворе сильно растеряли то бахвальство, которым они отличались в августе. Недавний j разгром сильно изменил их отношение к французской армии. Я, однако, не хотел выказывать свое превосходство и старательно избегал разговора о сражении при Йене и о других наших победах. Переговоры, которые обер-гофмаршал Дюрок должен был вести с прусским королем, ; имели отношение к письму, направленному этим монархом Наполеону, ! и продолжались два дня. Я использовал эти дни для чтения и для прогу- j лок по печальному крепостному плацу, потому что не хотел поднимать- ; ся на крепостные стены, хотя оттуда открывается прекрасный вид на Вислу. Я опасался, как бы меня не заподозрили в том, что я разглядываю оборонительные сооружения и позиции противника. В сражениях, происходивших после битвы при Йене, вплоть до Вислы, пруссаки взяли у нас всего лишь сотню пленных, которых они использовали на земляных работах в крепости Грауденц, где они были заключены. Обер-гофмаршал Дюрок поручил мне раздать пособие этим несчастным, выглядевшим еще более несчастными оттого, что из цитадели они могли видеть французские части, отделенные от них только Вислой. Это соседство и сравнение своего положения с положением своих свободных и счастливых товарищей на левом берегу заставили од- Стр. 193 ного французского пленного, кавалериста отборной роты 3-го драгунского полка, по фамилии Арпен, использовать все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы вырваться из рук пруссаков. Дело это было нелегким, потому что сначала требовалось выйти из крепости, а затем переправиться через реку. Но чего не сделает твердая воля? Арпен, работавший у главного плотника пруссаков, где складывал штабелями бревна, втайне сделал маленький плот. Он взял толстый канат и использовал его для того, чтобы ночью спустить свой плот к подножию крепостных стен и самому выбраться из цитадели. Он уже стащил свой плот к Висле, спустил его на воду и готовился вскочить на него, как вдруг был захвачен прусским патрулем. Пруссаки вернули его в крепость и посадили в карцер. На следующий день прусский комендант, в соответствии с обычаем, существовавшим тогда в прусской армии, приговорил Арпена к пятидесяти ударам палкой. Напрасно наш драгун говорил, что, будучи французом, он не может подчиняться прусским правилам, его статус военнопленного делал любое его возражение бесполезным. Его уже вели к деревянным козлам, к которым его должны были привязать, и два солдата готовились привести приговор в исполнение. В этот момент, собираясь взять книгу в экипаже обер-гофмаршала Дюрока, который стоял на плацу, я заметил, как Арпен отбивается от прусских солдат, пытающихся привязывать его к козлам. Возмущенный видом французского солдата, которого должны подвергнуть палочному наказанию, я бросился к нему с саблей в руке, грозя убить первого, кто осмелится прикоснуться палкой к солдату моего императора!.. Экипаж обер-гофмаршала Дюрока охранял курьер Наполеона, известный на всех заставах Европы под именем Мусташ (то есть «Усач»). Этот человек был силен, как Геркулес, и необыкновенно смел. Он сопровождал императора в двадцати сражениях. Как только он увидел меня среди пруссаков, он прибежал ко мне и по моему приказу принес четыре заряженных пистолета, которые находились в экипаже. Мы освободили Арпена. Я вооружил его двумя пистолетами и, посадив в экипаж, поместил рядом с ним Мусташа и заявил коменданту крепости, что этот экипаж принадлежит императору, на нем императорские гербы, и поэтому для французского драгуна он представляет собой священное убежище, куда я запрещаю пруссакам входить под страхом получить пулю в лоб. Я приказал Мусташу и Арпену открывать огонь, если кто-нибудь войдет в экипаж. Комендант крепости, видя мою решительность, сразу оставил в покое своего пленника и отправился за приказом своих начальников. Тогда, оставив Мусташа и Арпена с пистолетами в руках в экипаже, я отправился к королю и попросил одного из его адъютантов войти в кабинет Его Величества и сказать обер-гофмаршалу Дюроку, что я должен обсудить с ним срочное дело. Дюрок вышел, и я сообщил ему о том, что произошло. Узнав, что пруссаки хотели избить палками французского солдата, маршал, разделяя мое возмущение, сразу вернулся к прусскому королю и заявил ему решительный протест. К протесту он добавил, что если Стр. 194 этот приговор будет приведен в исполнение, то с полной уверенностью можно сказать, что император прикажет наказывать палочными ударами не солдат, а пленных прусских офицеров... Прусский король был человеком очень мягким, он понял, что с воинами каждой страны следовало обращаться в соответствии с законами их чести. Поэтому он повелел освободить драгуна Арпена, и, чтобы сделать приятное Наполеону, которого он в этот момент просил о заключении мира, король предложил обер-гофмаршалу Дюроку передать ему 500 французских пленных, если тот пообещает отправить королю такое же число пруссаков. Дю-рок согласился, и мы с адъютантом прусского короля объявили эту хорошую новость французским пленным, которые очень обрадовались... Мы тут же переправили их через реку, и спустя час все они уже были на другом берегу посреди своих братьев по оружию. Мы с обер-гофмаршалом Дюроком покинули Грауденц следующей ночью. Он одобрил мой поступок и позже сказал, что сообщил о нем императору. Император также одобрил его, причем настолько, что, узнав теперь о произошедшем в Грауденце, он предупредил пруссаков и русских, что если они будут бить палками его пленных солдат, то он сам прикажет расстреливать всех вражеских офицеров, которые попадут ему в руки. Я вновь нашел в Бромберге 7-й корпус, который вскоре поднялся по левому берегу Вислы, чтобы подойти к Варшаве. Штаб маршала Ожеро обосновался в Малощице. Император прибыл в Варшаву 19 декабря и приготовился к переправе через Вислу. Тогда 7-й корпус вновь спустился по левому берегу реки до местечка Утрата, где в первый раз за эту кампанию мы заметили на противоположном берегу русские передовые посты. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы.
|
