А.К.Карпов. Записки полковника Карпова

7 Генваря переправились мы чрез Рейн на понтонных лодках и я со своими 2 орудиями едва ве потонул по причине шедшаго тогда льда и с трудом могли добиться к берегу. Переправясь через Рейн ночью пошли к Страсбургу и вступили в блокаду. Блокировали крепость до 20 генваря в сие время французы делали 2 вылазки, однако без успеха.

Генваря[i] мы выстугшли от Страсбурга, сдали блокаду крепости баденским войскам и артиллерии 2 роты российской остались при них, одна полковника Вельяминова и другая подполковника Дитерикса 4, — обе роты — батарейныя. Мы шли по квартирам, не нуждаясь в продовольствии города проходили: Люневиль, Нанси, Вокулер, Бар Сюр-Об, Труа, Мери, Пон-Сюрсен до Ножана, придя к Ножану встретили ретирующияся войска наши[ii] и узнали,

что нашей армии авангард под командою генерала Палена из 5000 состоящий — неприятелем совершенно разбит и взято у наших 6 орудий Конной артиллерии полковника Маркова и 2 орудия батарейной роты полковника Липштейна[iii] — встреча весьма для нас неприятная, мы соединясь с армией графа Витгенштейна и своим корпусом принца Евгения Вюртембергскаго[iv], на другой день стали ретироватся к Мери, а оттуда чрез Труа, за Бар-Сюр-Об, стали позади города верстах в 5, французы преследовали нас с большим натиском. Мы 13 февраля соединились с баварским корпусом генерала Вреде.

Февраля 15 выступили против французов за Бар-Сюр-Об, и заняли позицию на горах, город у нас остался с боку влеве, а большая дорога в Труа впереди нас под горой; французы занимали так-же высоты, от дороги и город, началось сражение около обеда, я находился под командою с 2 моими пушками особливо от роты. Генерал-маиор Костенецкой приказал мне следовать за собой вывел вперед линию всех наших войск, поставил против 6 орудий французских, незаметив что с правой стороны мне французы будут стрелять во фланг[v] из 4 пушек, приказал мне непременно стоять на сем месте до тех пор, когда он не возвратится ко мне, я начал действовать из пушек, но два орудия против 10— очень мало могут принести веприятелю вреда, к тому же еще подъехало против меня еще с леваго боку 4 орудия и так 2 русския пушки отстреливались от 14 не-приятелъских. У меня убило 6 человек при 2 моих орудиях ранило саму пушку в самое дуло ядром и близь тарели попало в пушку 2 ядра убило 4 лошади, Когда ударило в пушку в дуло ядром и край дула несколько вогнулся в середину, но как пушкабыла заряжена, то я приказал выстрелить, от чего дуло не много выпрямилось[vi], а после нескольких выстрелов сделалось, что можно было стрелять, и таким образом я держался до самаго

вечера. В сей вечер приехал опять ко мне генерал Костенецкой, котораго едва не убило в голову ядром, ежели бы я его не отстранил, однако у него воздухом сорвало с голову шапку, когда смерклось мне приказано было сняться и прибыть к роте; в сем сражении из всей нашей роты потеря убитых была 10 человек, ранеяых 4, лошадей убито и ранено 12, подбито 2 орудия, в ту же ночь я пошел с 2 орудиями в отряд с 31 и 34 Егерскими полками[vii], прикрыть с правой стороны проселочную дорогу от Труа. Ночью мы не имели нападения от неприятеля, по утру 16 февраля прибыл я к роте-17 и 18 февраля мы подходили проселочными дорогами к Труа, 19 числа вступили не доходя Труа после обеда в сражение. 20 числа имели сражение при городе Труа, и принц Евгевий Вюртембергский подвел меня с 2 орудиями к городским воротам, чтобы пробить их ядрами, однако после переговоров ворота были отворены. Ночью на 20 число я командирован был с 2 полками Черниговским и Ревельским[viii] для взятия на дороге к Труа однаго неприятельскаго редута, однако нам не удалось сие выполнить, но по утру неприятель сам ушел в город, за все это время я награжден был орденом св. Анны на шпагу[ix]. В тот же день 20 февраля мы прошли Труа и потянулись преследовать неприятеля к Мери, во все сии дни большой потери у нас не было.

Придя к Мери сошлись с Блюхера армией и в то-же время пошли к Пон-Сюр-Сене, где Наполеона матери был прекрасный двореи, русскими оный был зажжен от неосторожности, полагают, что сие сделано было 23 конною ротою Полковника Маркова чрез денщиков, однако осталось без розыскания, этот дворец горел более недели, и употребленные на построение его миллионы денег наконец сделались одне развалины.

Оттуда мы пошли к Ножану однако скоро воротились опять к Понт-Сюрсене 1 марта перешли у Пон-Сюрсена,

реку Сену и пошли к Провену, 2 марта имели не большое сражение и 4 марта так же были в сражениипри Провене однако важнаго урону у нас не было.

9 марта вступили в сражении при городе Витри, тут я едва не попал вместе с орудиями своими в плен французским гусарам, я послан был принцем Евгением Виртемсбергским занять вперед гору, приказал пушкам, чтобы шли шагом па гору, а сам поехал вперед рысью, въехав на гору, увидал гусар в красных мундирах[x], полагая, что русские спросил издалека котораго полка, офицер отозвался «кома», я узнал мою ошибку, офицер отрядил 4 гусар объехать дорогу, которая шла к горе рвом, я подобрал поводья поскакал по дороге назад, гусары явились уже на дороге и опущалися в ров, я дал шпоры моему коню, который проскакал мимо их, и я тем спасся. Гусары не успели задержать меня, подъехали близко к орудиям однако меня не преследовали, только сделал один выстрел по мне гусар и не попал.

Сражение под Витрями[xi] продолжалось до самой темноты ночи, у нас была весьма малая потеря в роте, но в армии неизвестно, только французы несколько на нашей стороне у артиллерии взорвали ящиков, у Штадина полковника в роте. 10 марта проходила неприятельская кавалерия, мимо нашего корпуса до 40000 делала на нас атаку, однако не бросалась на колоны наши, между которыми мы стояли, в кареях при атаках. Конский стук бывает довольно страшен[xii].

12 марта вся наша армия собралась при городе ночью, того числа я откомандирован был в авангард графа Палена с 31 и 34 Егерскими полками под командою полковника Степанова, и всю нашу кавалерию увидели пред собой, которая стояла против 80000 армии маршала Мармонта.

13 марта часов в 9 началось сражение[xiii]. Мармонт за-

няв пред нами высоты и своей артиллерией на сей первой позиции, разстроил весь фронт нашей линии, некоторые наши кирасирские полки совершенно растроились и отступили в безпорядке, однако другие полки, заходя неприятелю с боку, принудили его оставить свою позицию[xiv]. Мармонт отступил на другую и таким же образом отразил, наконец видя превосходство нашей армии начал ретироваться при отстушиении своем терял артиллерию, зарядные ящики и обоз. Я бывши при пехоте, которая отстала по причине скораго неприятеля отступления, ко мне явилось прикрытие драгунскаго полка, после уланы. Таким образом я подавался вместе с кавалерией вперед и поражал своими ядрами и картечью неприятеля, по совершенной усталости людей и лошадей[xv], и чтобы пополнить выстреленные заряды отбитыми у неприятеля, я остановилоя на одном при горке ко мне прибыл так же заусталостью лошадей полковник Марков с 4 орудиями. Мы на сем месте были около часу. Услышали с боку нас пальбу, и показались 2 колонны французскойпехоты[xvi], и человек 100 кирасир. Колонны шли на нас прямо, около них ездили несколько казаков[xvii]. Я поскакал к казакам, узнал от них подробно, воротясь, приготовились встретить неприятеля, не имея у себя пехоты и кавалерии ни одного человека, начали стрелять, нам отвечали кареи батальным огнем из ружей, и 2 пушек, на сей стук выехал Государь и Прусский король со своим прикрытием, в то же время послали воротить несколько полков кавалерии, мы отстреливались картечью и много кареи неприятельския разстроили, вскоре прибыло несколько полков кавалерии, пехоты и артиллерии нашей роты 10 орудий, и полковника Липштейна 4 орудия, при том не в дальнем разстоянии шла наша вся пехота, которая сзади нас шла, французам невозможно было обороняться, однако и не сдавались. Государь послал из своей свиты одного полковника[xviii], который тотчас остался убитым. Наконец подбили у французов орудие,

Государь приказал идти в атаку своему конвою[xix], офицерам, с ним бывшкм которые, видя своего Монарха, бросились вперед и сам Государь скакал мимо моих пушек, однако удерживал своей лошади поводья и оглядываясь назад, чтобы кто ни есть из его свиты удержал отчаяннаго Государя, который скакавши почти на одном месте и отъехал вперед моих пушек шагов на 15. К счастью подскакал к нему один из его свиты, и он остановился безпрекословно. Поехал назад несколько шагов. Удержавший его полковник сказал в голос. «Государь твоя жизнь дорога, остановись». Атака кончилась тем, что все аттакующие от ружейнаго огня бросились опрометью назад, после опять Государь послал, чтобы сдались, обещая им свою милость. Кирасиры французские бывшие при пехоте, поворотя лошадей уехали, когда одна колона положила ружья, в то время бросились на них прибывшие наши кирасиры[xx]. Много без оружия бывших французов изрубили или переранили, другая колонна еще держалась, в которой был сам генерал[xxi] с женою и маленьким сыном. Сын был ранен картечью. У кареты так же было от выстрелов что то повреждено, наконец по приказанию генерала, бросил передний фас каре ружья, в то время конной артиллерии полковник Марков взял 2 орудия напередки и вскочил в каре. Французы все бросили ружья и сдались пленными. Полковника Маркова храбрость совсем безразсудная[xxii]. Однако видя сие Государь произвел его в генерал-маиоры, жена французскаго генерала ввечеру ужинала у Государя, получила тысячу червонцев и коляску, отправилась с мужем и сыном в Богемию. И всех пленных отвелн туда же.— Сражение сие названо Фершампенуазским, где действительно корпус маршала Мармонта был сильно поражен[xxiii].

За сие сражение я получил от Прусскаго короля крест пурлемерит[xxiv], а от своего Государя ничего[xxv].

Безполезную атаку, в которую Государь бросился, после кампании, чрезвычайно льстецы прославляли, но ни один из них не написал правды, может быть, потому, в нынешнем веке действительно нельзя сказать правды, а тем более написать, при том же всех почти льсте-цов весьма щедро награждают, а за правду отсылают в Сибирь, в вечную работу и в другия места, где только можно притеснить человечество, и гораздо строже поступают, вежели с преступниками Государя[xxvi]. А так, перед моими глазами было так: Государь, видя 2 каре неприятельской пехоты и 100 человек кирасир, остановивших на месте и колеблющихся, не зная, что им де-лать, приказал своему конвою, из 100 черноморских и 100 гвардейеких донских казаков, аттаковать каре, казаки бросились, и находившиеся при Государе более сотни разных офицеров, смотря на казаков, так же поскакали вперед, в числе офицеров, и Государь по правую сторону поскакал вперед, скача самым маленьким галопом почти на месте, и, осматриваясь назад, чтобы кто ни есть его удержал от сей чрезвычайной храбрости, в то же время один штаб-офицер, ехавший немного сзади его, удержал за руку сказалъ: «Государь, твоя жизнь дорога и нужна». Государь поворотил скоро лошадь назад и скорей отъехал на прежнее место, нежели вперед подавал. Вот вся храбрость, которую так прославляют. Атака, по приказавию Государя, была прежде прибытия упомянутой выше пехоты и нашей кавалерии.

Потеря у меня при 2 пушках была только: раненых пулями 2 лошади, а люди все остались целы, во всей же нашей армии была довольна значительва, однако мне неизвестно, сколько потеряно людей. С нами была кавалерия: русская, прусская, австрийская, вюртембергская и баварская, или, лучше сказать, всех соединенных войск и гораздо более простиралось оной, нежели у Мармонта всей его армии, а потому фравцузы остались разбиты[xxvii]. У них

взяли в плен более 13 тысяч, как тогда говорили, и много было убитых. Они потеряли[xxviii] пушек и ящиков. Мы из артиллерии ничего не потеряли и остались на том же месте ночевать. Полковника Маркова храбрость была после атаки Государя. Прочая кавалерия была уже от нас за милю впереди и при последнем взятии пехота не участвовала.

По утру 14 числа мы пошли вперед к Парижу ближе, недоходя города, мы ночевали,— в полночь французы подорвали мост и громом этим встревожили у нас всю армию, при том же в то же время у Штадена полковника в роте взорвало от неосторожности солдат зарядный ящик и обоим этим стуком заставилн всю армию стоят в ружье более часу, покуда не узнали, что сделалось и от чего произошел стук.

По утру переправилиеь чрез понтонные мосты, и прошли город Мо. 16 числа были от Парижа верстах в 35, 17 ночевали от Парижа верстах вь 10, в сей день авангард был в сражении.

18 марта поутру часу в 5 часов я командирован был со своими 2 пушками в одну деревню на большой дороге от города Мо,—находящуюся, именно Бонди, откуда началось сражение, от большой дороги влево оставались горы и войско наше занимало оныя, по правую сторону была лощина и канал, впереди нас на дороге была деревня Понтень, французы заняли деревню своей пехотой и кавалерией. Влево на горах поставлена была батарея из осадной артиллерии до 40 пушек[xxix]. Перед деревней на дороге поставлено 2 орудия и с правой стороны стояло еще 6 пушек. Я с 2 орудиями вышел за деревню Бонди с егерским баталионом. На нас обращен был огонь из пушек с трех сторон, всего до 50 орудий, я отстрели-

вался, по возможностн, во все стороны, где мог вредить. Около обеда наши войска подвигались везде вперед, мы же где стояли, не могли двигаться по причине обращеннаго на нас сильнаго пушечнаго огня, к нам пришло еще 3 баталиона егерей на подкрепление. Однако французская артиллерия ужасно у нас истребляла ряды ядрами и картечью, у нас в резерве было 4 орудия, 2 капитана Яминскаго, нашей роты, и 1 штабс капитана Рефельда, подполковникя Липштейна роты, их из деревни не выводили и оне стояли без действия и закрыты. У меня убило одного солдата, Ежова бомбардира картечью, в висок возле самаго меня, и 9 человек ранило картечью и пулями

4 лошадей убило, и 5 тяжело ранило, так, что в то же время я приказал бросить оба орудия. Подбило оси ядрами и расшибли хоботовыя подушки так, что я более стоять был не в состоянии, а потому и просил генерал маиора Гельфрейхта, чтобы он мне приказал сойти с места, дабы я мог переложить орудия, в запасной лафет или приделать оси, он мне позволил, в то же время сам получил рану в спину, я повел свои пушки назад, каждую на паре лошадей потому, что дышловыя были убиты при ударе ядром лошадей в грудь, оне, приподнявшись на дыбы, перевалились на передковый ящик и кровью лошадей весь покрыт был яшик и станины лафета. Передки были близко за орудиями и потому намараны остались лафеты кровью от снятых с лошадей хомутов, а тем более придавало виду ужаснаго поражения для глаз, да и действительно в том месте, где я стоял с орудиями, сражение было подобно аду[xxx], тоже самое досталось тем офицерам, которые меня смеяили, т. е. штаб капитану Рефельду и штаб капитану Яминскому, а в особенности Рефельду, который едва мог вывести свои орудия по причине убитых лошадей также людей. Я вышел из деревни, встретил великаго князя Константина .Павловича, который вел русских волонтеров на то место, где я стоял, до

2000 и самым неприличным образом ругал русскаго полковника. Увидевши меня, спросил строго и с сердцем, куда я иду, я отвечалъ: в резерв и показал ему на свои орудия, которыя шли сзади меня не очень далеко, увидевши все разбитое, смягчился и приказал, как можно поскорей поправивши лафеты, воротиться на то же место и при том спросил, как я прозываюсь; я отвечал: подпоручик Карпов; проходя мимо гвардейских и армейских кирасир, которых несколько полков стояло у дороги и еще не были в сражении, видевшие разбитые у меня лафеты, мало лошадей и людей, обступили меня все офицеры и генералы, смотрели на людей, и пушки, и каждый сказал что досталось, как никогда более, и 2 генерала пригласили меня в тот час закусить и потчивали Бургонским вином. Я, постоявши с ними не более 5 минут, поехал к запасным лафетам, не далеко от них стоявшим, приказал тотчас подделать оси и исправить лафетную хоботовую подушку, и чрез 3 часа напозицию. Однако, проходя то место, где стоял я со своими пушками, увидал много убитых и все голые, далее, немного пройдя вперед, по левую сторону лежало много побитых тел прусских волонтеров. Пальба стала утихать и русские взошли на гору Монмарт, следовательно весь стал открыт Париж. Стоявшая по левую сторону батарея французская была уже без людей, наконец, я пришел уже к самому форштадту и чрез минут 10 совсем везде пальба прекратилаеь, начались переговоры. Наше все войско приблизилось к самому городу, и мы остановились по левую оторону дороги близ горы в самом негодном меств, где все нечистоты из Парижа вывозили. Тут ночевали, 19 марта стали наши войска встуиать в Париж, и сам Государь со своей свитой въехал во всем параде, мы еще ночевали на том же месте одну ночь, и 20 марта по утру рано пошли за Париж, около города по дороге к Фонтенбло и остановились за 4 мили от Парижа. В

Парижском сражении взято было от французоз 86 пушек и много зарядных ящиков.

Во время войны мы довольствовались болылею частью от фуражировки, то есть брали там овес, сено, хлеб и разные продукты, где только нашли. Не заботясь о жителях, что им нечего будет есть, брали до последняго куска хлеба, также и скот, следовательно войны нельзя довести до такого состояния, чтобы жители могли быть спокойны, и не теряли бы своей собственности. В древния времена война была пагуба и истребление людей, селений и всего достояния, если жители в древния времена оставались живы, то или прятались в дремучие леса и болота, чтобы сохранить жизнь, или были истребляемы мечем, и частию взяты в плен и томились в неволе, ныне совсем другое: жители остаются живы и не берут их в плен, они только лишаются почти совершенно всего своего имущества и скота, и часто бывают иотребляемы огнем до основания селения и чрез, что нередко множество жителей умирает от голода, следовательно война по честолюбию, может быть, двух Государей, и истребляеть миллионы мирных жителей, которые не мало не заслужили такой жестокости. Всякий знает, что война сима собой не есть добро, однако и без нея часто бывает нельзя обойтиться, а по сей причйне терпит народ и войско все ея ужасы. Во время нашей стоянки биваками за Парижем, так как война кончилась, следовательно и фуражировка запретилась, или, хотя и было позволено ездить за фуражом, то назначались уже совсем голыя деревни разоренныя, а потому явился у нас в корпусе во всем недостаток, как то в фураже, провианте даже и в дровах все запрещалось, а доставления не от куда не было. Тут мы узнали всю тяжесть войны. Главное же начальство собралось все в Париж, пировало от радости вместе с Государем, а войско терпело во всем ведостаток, и никто о нем не думал, ни один генерал ни полковой коман-

дир не находились при своем месте, все пресмыкалось в Пале Рояле и, к счастию, что стояли на биваках до Апреля месяца, ежели бы Наполеон знал наше ноложение и такую безпечность, то мог бы сим воспользоваться и не лишился бы трона, Его несчастие было и то, что маршал Мармонт перешел на нашу сторону прежде, нежели Наполеон взял свои меры.[xxxi]

Апреля мы вышли на кантонир-квартиры за город Бове, ротный штаб был в замке Крильон, а я стоял с капитаном Яминским в замке Люньон на большой дороге от Паде-Кале, мы стояли весьма спокойно и даже с большой роскошно на счет хозяев и нам ничего не стоило, жили в полном удовольствии до Мая месяца. Надо заметить, когда мы проходили с бивак чрез Версаль со всем парадом, как только можно чище, и опрятней одеться могли. Войдя в Версаль в улицу, то народ французский с удивлением сказал, видя нашу самую негодную одежду, на солдатах и при том большая половина босых, разных цветов крестьянскэго сукна мундиры и ранцы, и при сем люди изнурены до чрезвычайностя, говоря: и эти нас побили. Нашей роты занимавший офицер Хилькин для ночлегу биваки, в ответ сказал им: «если бы эти люди не были столько добродушны и послушны своему начальству, то они небыли бы так голы, да вы несмотрели бы на них тенерь с таким презрением». За Парижское сражение я получил в награду чин поручика.

В конце сей книги приложены будут в копиях мои рескрипты, грамоты и патенты.

Во время кантонир квартир нам выдали на солдат из взятой во Франции контрибуции сукно на обмундирование и в течении стоянки люди наши сделалясь одетыми все хорошо. И народ от хорошей пищи поправился от изнурения, старую аммуницию большею частию пожгли и побросали, лошадей так же поправили.

В первых числах мая получили повеление выступить в Россию. Вышли в поход, шли мимо Бове на Компьен, где я был в Комлиенском дворце, видел один покой весь зеркальный превосходной работы, видел так же подбитую Наполеона кровать ядром, так же кресло, подбитое ядром, пробитый свод в кавалерской зале гранатою, а туалет зеркало Марии Луизы пробито пулею в самый центр. Был в придворной церкви, осматривал все покои, удивительнаго ничего не нашел, кроме зеркальнаго покоя[xxxii], богатой кровати, которая подбита ядром в ногу, видел так же медную ванну, вылуженную Марии Луизы, в прочем небыло особых редкостей, библиотека была вывезена. С перваго ночлега у нас бежало лучших солдат 12 человек, со второго еще более, так, что в три похода ушло из роты 50 человек и очень много осталось из всех полков, почему для собрания их, и поимки весь корпус остановился на квартирах и посылали офицеров отыскивать, многих привели, а некоторые остались там навсегда неотысканными[xxxiii]. Вот, как рады были идтн в свое отечество, в котором знали, что по приходе найдут все возможное притеснение, так и случилось прн вступлении в Россию: Государь объявил войскам, что дает в своем отечестве оседлость, право он сдержал свое слово, как увидали впоследствии, о чем сказано будет в другом месте[xxxiv].

Собравши несколько беглецов, выступили в поход, шли чрез Ахен прямо к Рейну на Кельн, по квартирам довольно спокойно и не имели недостатка в продовольствии. Перешли Рейн, продолжалн далее чрез Саксонию на Мейсен, от туда чрез Пруссию в Польшу чрез Познань, когда стали подходить ближе к России, то нас принимать стали на квартирах весьма не дружелюбно и уже увидели от своих начальников вводимую строгость со всеми прусскому обычаю притеснениями наконец, вступили в свою границу в город Ковно,

тут увидели, что уже отошло наше хорошее заграничное содержание, но даже квартир порядочных не отводят, и не дают дров сварить себе пищи. До вступления в свои границы во время бивак, хотя и был иногда недостаток в продовольствии, довольно ощутительный, за то, когда стояли по квартирам тогда всегда имели без недостатка продовольствие изрядное, иногда весьма хорошее. Между нашими солдатами небыло за границею вовсе пьянства так же и воровства. Даже жители удивлялись и хвалили русских нравственность. Напротив, когда вступили в свои границы, то открылось между солдат воровство и пьянство, драки с мужиками, чего за границей вовсе небыло слышно, причина тому есть то, что солдат, бывши за границей, гораздо лучше был содержан, нежели в своем отечестве, от чего открылись побеги, при том по вступлении в Россию взялись за строгость более, нежели за границей, во время заграничных походов, при том самое изнурительное для людей ежедневное ученье и не редко с жестоким наказанием, от чего много стало больных и была смертность, Вот причина изнурения людей, в русской армии, и истребления прежде-временно большей части солдат.

Наконец, пришли мы на зимовыя квартиры в Виленскую губернию в Россиянский уезд в местечко Вивгржаны, я стоял со взводом в деревне на квартире; в Ноябре месяце командирован я был отвести на перемену негодную артиллерию в Виленский арсенал, а от туда принять исправленную, я принял артиллерию и выступил обратно к роте 27 Декабря 1814 года, в новый год я перешел в Ковенский уезд, шел чрез Кейданы, Россияны, Ретово и в Вивгржаны, сдал все исправно и находился при своем взводе.

[i] Перед словом «генваря» в издании 1910 года стоит пропуск.

[ii] Разбитые в сражении под Монтре 6 февраля.

[iii] Богданович, в «Истории войны 1814 года» считает, что 23-я артиллерийская рота потеряла все 12 орудий и приводит интересный анекдот из «Записки о конной №23-го роте полк. Маркова, составленной офицером этой роты»: «Готовясь выслушать упрек за потерю орудий Марков был ободрен совами Барклая де Толли: «Я знаю, как Вы потеряли орудия, пусть бы все, неприятелю доставшееся, попадалось бы ему не иначе. Не унывайте, полковник. Поезжайте за Рейн, в резерв и там формируйте себе новую роту». При таком приговоре Марков залился слезами <…> «Прошу именем Бога, позвольте мне остаться в авангарде!» — «Что же ты там будешь делать, без пушек, без людей, без лошадей?» — «Пушек скоро наберем от французов, людей же и лошадей Вы пожалуете, какие найдутся». Фельдмаршал <…> сказал: «Ну, ступайте, надеющиеся на господа да не погибнут!». И действительно, авангарды наши скоро отняли у французов до 50 орудий, из которых Марков отобрал себе 12»

[iv] При осаде Келя 3-я артиллерийская бригада, в которой служил Карпов, все еще состояла при 3-м пехотном корпусе. С началом кампании 1814 года она была передана 2-му пехотному корпусу под командованием ген.-лейтенанта принца Е.Ф.К. Вюртембергского, вместе с 3-й пехотной дивизией. Возмолжно, к этому времени 5-я легкая рота в составе 3-й бригады была сменена на 14-ю (во всяком случае, так значится в боевом расписании).

[v] Что чрезвычайно опасно для поставленных в ряд орудий (т.н. фланкирующий огонь)

[vi] Еще одно рискованное, на грани смертельного, решение, которых так много принял Карпов за время своей службы. Орудие могло попросту разорваться, убив прислугу. Однако, не предприняв этого опасного поступка, Карпов был бы вынужден прекратить огонь и оставить позицию, не выполнив боевой задачи. Судя по всему, это было для него недопустимо.

[vii] Возможно, это ошибка. В расписании русской армии во Франции на 1814 год 31-го егерского полка. Вероятно, речь идет о 4-м егерском, который вместе с 34-м составлял 3-ю (егерскую) бригаду 4-й пехотной дивизии из состава 2-го корпуса Е. Вюртембергского.Богданович приводит следующий состав авангарда Палена: 2-я кирасирская дивизия, Ольвиопольский, Лубенский, Сумский, Гродненский гусарские полки, Чугуевский уланский, 4-й и 34-й егерские полки, 23-я конная артиллерийская рота (Маркова) и 2 орудия 33-й батарейной роты. По всей видимости, последние данные или ошибочны, или относятся к более раннему времени, поскольку после Бар-Сюр-Об к авангарду были прикреплены 2 орудия 6-й легкой роты под командой Карпова. 33-я рота принадлежала 8-му корпусу; было бы странно, выделяя егерей из 2-го корпуса, придавать им артиллерию из 8-го.

[viii] Вновь взвод Карпова прикомандирован к отряду из состава совего корпуса, из 3-й пехотной дивизии.

[ix] В формуляре А.К. Карпова значится «Орден Св. Анны 4-го класса за номером 2269» Знак 4-й, самой низшей степени ордена Св. Анны носился в виде маленького красного крестика на шпаге и был, пожалуй, самой маленькой офицерской наградой.

[x] В русской армии частенько любых французских гусар в красном обмундировании называли «Парижскими» (что должно относиться только к 4-му гусарскому полку), но дотошный Карпов не делает этой распространенной ошибки. Некоторые русские гусарские полки также носили красные элементы обмундирования, например Лейб-гвардии гусарский (ментик и доломан), Белорусский (ментик) и Изюмский (доломан) полки.

[xi] Сейчас принято говорить «Под Витри»

[xii] Настолько страшен, что психологический эффект был едва ли не важнейшим «поражающим фактором» кавалерийской атаки.

[xiii] Речь идет о сражении при Фершампенуазе, открывшем русским войскам дорогу на Париж

[xiv] Не будучи кавалеристом, Карпов пишет о «расстройстве» конницы, как о поражении, тогда как на деле происходила классическая кавалерийская атака «малыми пакетами», одна из самых блестящих и эффективных за все время наполеоновских войн.

[xv] Довольно странно, что Карпов не упоминает сильнейшего дождя с градом, случившегося в начале этого сражения.

[xvi] Дивизии Пакто и Аме, шедшие на соединение с разбитыми войсками Мармона.

[xvii] Сзади на колонну напирала русская гусарская дивизия.

[xviii] Полковника Рапателя, пруссака по национальности. Еще один парламентер, полковник Тилле, был вязт в плен.

[xix] При императоре остался один эскадрон Лейб-казачьего полка; 2 эскадрона были оставлены у деревни Фер-Шампенуаз для сбора раненых.

[xx] Кавалергардского полка

[xxi] Речь идет о генерале Пакто, к тому времени раненом картечью в руку

[xxii] С этим трудно не согласиться, учитывая печальную судьбу прусского парламентера и необычайное упорство французов. Но, вероятно, в воздухе запахло победой и полковник Марков обладал особенным чутьем на ситуации, в которых можно отличиться. Недаром он так не хотел расставаться с авангардом! Карпов явно недолюбливает Маркова, находя в нем противоположный себе тип военного человека. Если Карпов — сама надежность и стойкость, то Марков — воплощение порыва, импровизации и авантюризма.

[xxiii] Потери французов составили от 9000 до 14000 человек, союзников — около 2000.

[xxiv] Крест «За военные заслуги» («Pour le merit»). Возможно, Карпов ошибается или намеренно сгущает краски. Как участник Кульмского сражения, он должен быть награжден т.н. «Кульмским крестом», вариантом «Железного креста». В его формулярном списке прусская награда обозначена весьма странно: «прусский военный орден за выслуги без номера с рескриптом от прусскаго правительства», что как раз соответствует несколько импровизированному статусу «Кульмского креста». Вероятно, награда была получена позднее (7131 экземпляров «Кульмского креста» были высланы в Россию в 1815 году) и Карпов мог попросту не разобрать, за что именно его наградили.

[xxv] Следует объяснить такую «жадность» императора Александра: он старался не награждать своих офицеров за то же дело, за которое они уже получили иностранную награду, хотя и не всегда соблюдал этот принцип. Тем не менее, за Фершампенуаз на его участников, особенно — гвардейских кавалеристов, пролился золотой дождь, и Карпов имел все основания считать себя обойденным. Не исключено, что его язвительность в отношении «героизма» Александра под Фершампенуазом обусловленна этой обидой.

[xxvi] Эта обидчивая сентенция, вероятно, фокусирует настроения Карпова, чья служба была отнюдь нелегкой. Возможно, этот эпизод и впрямь был обставлен неумеренной лестью; обычно упоминают попытку государя с риском для жизни лично прекратить резню сдавшихся в плен французов кавалергардами. Этого эпизода Карпов мог и не видеть.

[xxvii] Вообще, русская армия была более многочисленна, но на поле боя действовала почти одна только кавалерия, притом уступавшая французам в числе.

[xxviii] Тут пропуск. Орудий было вязто не менее 40 штук только во время преследования Мармона.

[xxix] Описание топографически точное и наглядное, полностью совпадает с данными карты, приложенных к «Истории войны 1814 года» Богдановича.

[xxx] Русским войскам пришлось стоять под вражеской картечью из-за несогласованности действий русских корпусов, назначенных к штурму Монмартра. Покуда все подтянулись, передовые части были вынуждены перестреливаться с превосходящими силами французов, особенно это касается артиллерии.

[xxxi] Ну, тут, пожалуй, Карпов немного преувеличивает. Наполеон был слишком далеко и никаких мер к воспрепятствованию сдачи Парижа предпринять не мог. После захвата господствующей высоты (Монмартра), оборонять город было чрезвычайно затруднительно, поскольку он насквозь простреливался артиллерией.

[xxxii] Зеркальные стены — типичный элемент декора в стиле «ампир», утвердившемся при Наполеоне.

[xxxiii] Многие очевидцы пишут о том, что солдаты крайне неохотно возвращались домой из заграничного похода, имели место случаи самоубийств по возвращении в казармы.

[xxxiv] Речь идет о военных поселениях

Оцифровка, вычитка и комментарий - Константин Дегтярев, 2004
Текст (с некоторыми сокращениями) приводится по изданию
"Записки полковника Карпова", Витебск, 1910