А.К.Карпов. Записки полковника Карпова

В январе месяце получили мы повеление выступить из Мостов в местечко Парадомин, Виленской губ. И вышли 25 января. В Пародомине стояла квартирами вся

рота в 13 крестьянских избах, от тесноты худого продовольствия у нас много было больных — большею частью были больны лихорадкой, в продовольствии лошадей было величайшее затруднение, едва с трудом могли доставать корм за большую цену.

По причине больных главнокомандующий предписал по армии приказом чтобы была солдатам производима винная и мясная порция за артельныя деньги и сколько оных издержано будет, то таковыя суммы будут возвращены от казны однако издержанныя деньги казна не возвратила под разными предлогами и потому многие командиры пополнили своими собственными.

Еще приказом главнокомандуюшаго предписано было ежели на продовольствие не будет выслана сумма то, что бы в таком случае произвели покупку на артельныя солдатския деньги, которыя по получении отчетных ведомостей от войск в провиантской комиссии тот час будут высланы, однако на дополнение артельных денег комиссия войск не удовлетворила и остались в претензии за казной[i].

В том же году мы выступили с ротою в Троцкий уезд в местечко Рыконты и там стояли по тесным квартнрам до 13 июня.

13 июня получили повеление выступить с квартир забрать у жителей весь рогатый скот и дать в число скота квитанцию, скот же сдать дивизионному гавалдигеру[ii], а самим следовать в Троки и присоединиться к дивизии, что и было исполнено в точности. До 13 июня у нас лошади ходили в табуне, однако привели очень скоро, напротив роты подполковника Торнова[iii] едва всех лошадей французы не взяли в плен, а хомуты бывшие в табуне достались в руки французам, Торнов же склонный к грабительству под сим предлогом у едущих польских помещиков в Вильно нежели отнять хомуты но даже и лошадей тогда как можно бы и без сего обойтись[iv].

13 июня французи в разных местах перешли границу и вступили в российские пределы, а мы сего числа начали ретироваться придя в Троки кь вечеру и ночью выступили к Вильно, придя к оной дожидали гостей французов до 16 июня; 16 июня около обеда пришли в Вильно и дождались за оной до тех пор, когда показался французский авангард, тогда начали отступать далее к Свенцианам, Видзам и к Дризе[v], у Дризы поделано было временное укрепление и туть намеревался наш главнокомандующий дать генеральное сражение, однако Наполеону не разсудилось напасть на наши укрепления, он потянулся мимо в обход[vi]. Мы по сему случаю должны были оставить укрепления н идти на Витебск пройдя Витебск 12 июля, мы пошли по дороге в право а 14 от Витебска в 14 верстах заняли позицию, и перед позицией встретяли много наших раненых, так же услышали, что от полковника Кандибы роты французы отбили 7 пушек, наконец и его самаго раненаго увидели, шедшаго пешком и нес за рукав на плече свой мундир, у него была изрублена в нескольких местах голова[vii].

Наша рота стояла от дороги по левую сторону довольно на высокой горе, под горой наши стрелки лежали во рву; орудия наши из за кустарника едва были видны, наконец стали наступать французския колонны, мы открыли огонь и производили пальбу без торопливости, и тут я первый раз в жизни увидал, как наши ядра попадали в колоны и били людей, потом французы подступили сажень на 200 к нам ближе, мы стрелять стали картечью, я также увидел в первый раз, как смертоносное сие изобретение истребляет людей, картечь прыгая по земле подобно злейшей змее и мы с своей батареей очень

много нанесли вреда Французам, в самом деле, кости их на долго сохранят следы французскаго мужества, потеря с нашей стороны: раненый подпоручик Квашнин-Самарин в ногу пулею, а поручику Пузыревскому оторвало ядром ногу в самом паху, низших чинов ранено: фейерверкер Василий Константинов пулею в ногу и рядовых 8; лошадей при орудиях ранено пулями 9. Пузыревский на другой день в Витебске от раны помер, фейерверкер Константинов тоже помер. Правее нас за дорогой стояли роты подполковника Торнова и подполковника Глухова[viii] и они также от сего потеряли несколько раненых, левее нас в лощине находились гвардейские наши гусары[ix], в этом сражении была вся 3 пехотная дивизия и несколько других войск, всем сим войском генерал лейтенант Коновницын[x], мы в первом сем сражении дрались с ожесточением; всякий забыл худое наше содержание, помнил только о поражении неприятеля и с позиции нас неприятель не мог сбить, не смотря что их гораздо было более нежели нас.

Вечеру оставили мы позицию; пошли к Витебску, чрез сие сражение соединился с нашей армией Багратион со своею армией[xi], ночью отступили ближе к Витебску, а по утру 15 числа оставили оный позади себя, с утра погода была пасмурная и люди от усталости приметно переменили вид и веселость духа.

От Витебска мы пошли по большой Московской дороге к Смоленску, в сражениях до самаго Смоленска нигде не были, придя к Смоленску пошли назад против французов верст за 30 от Смоленска, сей маневр делали мы раза[xii], наконец, 4 августа по утру услышали выстрелы сзади нас, тогда тотчас пошли к Смоленску, пришли к оному в вечеру в 10 часов и остановились от Петербурга[xiii] близ Форштадта и целую ночь войска занимали и расходились на назначенныя места позиции, мы же с ротой остались на том месте, как пришли под

Смоленск и ночевали за Днепром. По утру стали на позицию на горе на берегу Днепра, равняясь почти с крепостью, форштадт у нас остался в левой руке.[xiv]

Позиция наша была так, что вся крепость Смоленска была от нас за рекой. По утру около 6 часов показалась за рекой же собравшаяся французская кавалерия. За одним большим сараем мы действовали из орудий по французской артиллерии и колонам; им большею частью во фланг, так же к подступившим стрелкам близко городской стены, мы им за сию смелость платили картечью, наконец, наши 6 орудий подвинулись в лево к форштадту и там продолжали тоже до самой темной ночи, а оттуда приказано было нам отступить назад на гору, в сей день потеряли убитыми и ранеными 8 рядовых и 6 ранено лошадей пулями.

В этот день французы показали чудеса храбрости, хотя и получили везде от русских сильный отпор и отступили с уроном, французская артиллерия, стоявшая по правую сторону Смоленска наносила Смоленску ужасный вред гранатами. Их конная артиллерия, подъезжая во всю скачь к Смоленску, делая несколько поспешных выстрелов из гаубиц гранатами и брандскугелями[xv], зажигали в городе строения, тоже самое делала и другая их артиллерия на форштадт, который пожрало пламенем так, что мало осталось не сгоревших домов. Одно я заметил во французской артиллерии, что пущенныя ими гранаты от неисправности гранатных трубок большею частью рвало на воздухе в верху.

В ночь на 6 число мы оставили .Смоленск, пошли проселочной дорогою в обход, дабы Французы нам не отрезали для армии с боку дороги, идя целую ночь, наконец, вышли на большую дорогу от Смоленска за 18 верст, по утру от усталости едва двигались.

Августа[xvi] мы дрались с французским авангардом — большого урону с нашей стороны не было, но занимаемую нами позицию всегда удерживали.

После сего отступили мы к Соловьевой переправе. Перешли через понтонные мосты и продолжали ретироваться к Бородину, от сих переходов, какия войска должны были делать, много было, от слабости усталых, которые скрываясь в кустах по дороге, делались у неприятеля по необходимости пленными и чрез то уменьшались ряды воинов, при том же у нас в армии был чувствуем большой и часто недостаток в скудном нашем содержании, а от сего родились у нас мародеры, чтобы обуздать войска генерал Барклай-де Толли пред сражением под Смоленском приказал разстрелять 7 человек грабнтелей, в том числе разстрелян денщик подпоручика Петрова, за то, что покупая в Смоленске для него на рынке булку следовало ему получить от торговки сдачи 2 коп., она же может быть не имея мелких денег ему не хотела отдать 2 коп. и он у ней взял булку за неотданныя деньги, Барклай-де-Толли, ехавши чрез рынок, увидел сей шум за который денщик потерял жизнь без всякаго изследования, сам Петров мне сие разсказывал.

Ретирада наша продолжалась весьма изнурительно по причине жаров и трудных переходов, при том же довольно часто случался недостаток в продовольствии от сего в армии много было отсталых, на одном переходе едва и я не отстал, следственно возмездия долженствовали по сему быть ужасны, кажется собственная польза побуждает делать добро подобным себе, или причинять им по возможности менее зла, когда по несчастию бываем принуждены вредить, во время войны, почти всегда случается противное.

Подвинулись мы к Бородину 22 августа, не знали еще, что здесь получат многия тысячи смерть. Наконец

явился новый главнокомандующий генерал Кутузов, объехал все войска и осмотрел их, по утру заметили, что стали делать укрепления и 23 числа весь день приготовляли батареи, а 24 числа было авангардное сражение, в котором однако была почти наша вся армия в деле[xvii]. 25 размещали войска на позицию и в этот день сражения не было, наша рота заняла позицию на левом фланге всей нашей армии.

Вечеру 25 августа приказано нам с ротой подвинуться вперед ближе к неприятелю, мы ночевали от французской цепи не далее 200 сажен, во французском лагере мы слышали, что всю ночь пели песни и по временам играла музыка. Часа за 2 до восхождения солнца у них все утихло.

26 августа с восходом солнца началась в цепи перестрелка, чрез час зажгли французы две деревни и с сей минуты открылась пальба из пушек, я тогда был послан с двумя орудиями с Павловским гренадерским полком. Французы выдвинули ужасную линию артиллерии на свою позицию и нас первых с Павловцами поподчивали картечью[xviii], тогда мы отступили на нашу позицию на одну высокую гору на левом фланге, я примкнул к роте, а Павловский полк двинулся немного в право.

Открыли мы огонь из своей батареи по французам нас была на этом месте вся рота и 2 орудия батарейной роты полковника Глухова[xix], пальба с обеих сторон производились ужасно, так что выстрелы из пушек по линии казались подобно, как будто батальоный[xx] огонь производила пехота, а за громом пушек, ружейных выстрелов совсем не было слышно. Тысяча жерл извергали везде смерть. Это сражение можно сравнить, как будто бы развергся ад, мне казалось, что земля дрожала при таком извержении тысячи смертей, кажется, должно бы было ужасаться, видевши безпрестанно вокруг падающих людей; однако

боязнь надо мной тогда нс имела ни какой власти, я во все время был весьма покоен и не мало не дорожил жизнью и я ко всему был спокоен[xxi].

В полдень убили не подалеко от нашей батареи нашего артиллерийскаго генерала графа Кутайсова, он вел вперед нашу пехотную колонну, лошадь его пробежала мимо нас без седока.

Часу во 2 обошла[xxii] нас с зади батареи, польской армии 3 Егерский полк под командою полковника Курцюша с двуми орудиями польской артиллерии. Прикрытие наше состояло из нашей милиции, самое ненадежное и бездействующее потому, что, стоя с зади нас, под горой, выставивши пики, стояло недвижимо и по временам только крестились ратники[xxiii]. Офицеры ратников наших тоже делали, отгоняя, кажется, молитвою ядра, от себя, потому что они не знали, что им надо делать, они набраны были большею частью из приказнаго знания, более были способны управлять пером нежели ратниками, исключая, однако же одного отставного старика-офицера, котораго они вовсе не слушали, вся их работа в этом сражении состояла, чтобы зарывать убитых наших солдат, при появлении поляков, нам нельзя было поворотить на них орудии по неудобяости места. Мы подняли на передки и бросились с того места немного в лево, поляки сделали по ним залп, не сделая однакож большого урона. Мы отъехали саженей 50, оставовились, поляки же, найдя себе добычу в трое многолюднее их, т. е. берут наших ратников в плен, которые без сопротивления им повинуются и идут по приказанию их. Но Павловский и Екатеринославский Гренадерские полки их отбили, однако польская артиллерия с того места, где мы стояли, успела сделать по нас картечью 6 выстрелов, мы, отвечавши тем же тот час пошли в перед на позицию и стали немного того места правее. Тут убили нашего генерала Тучкова, а другого Тучкова

взяли французы в плен. На сей последней позиции мы стояли до самаго отступления, в этот день мы потеряли убитыми из роты 9 человек, 8 раненых и 6ез вести пропавших, лошадей убитых 13 и раненых 5, вся потеря, как говорили в армии простиралась, в нашей армии убитыми и ранеными генералов 8 штабс и обер офицеров до 500, нижних чинов 43000; с француской же стороны пало, как говорили тогда, всех генералов 46 штабс и обер офицеров 1560 нижних чинов 50876, я сие выдаю но одним тогдашним слухам[xxiv].

По окончании кампанин в 1814 году в августе месяце я видел того самаго полковника Курцюша, который во время сражения 26 августа при селе Бородине со своей колонной пришел взять сзади нашу батарею, и по всем его разговорам я уверился в том, что он действительно хотел переколоть нас штыками, описавши он нашу и свою поаицш, я уверился в истине слов сго; он нас принял, как друзей и угостил наилучшим образом, у него я видел и 11 летняго мальчика ростом не более фута, ночевали у него в имении, и разстались друзьями[xxv].

Накануне Бородинскаго сражения мы ночевали близь французской цепи на нашем левом, а французов против праваго фланга, по скорому наступлению французов по утру рано против нас, мы едва успели лошадей запречь, французы подступали к нам не далее как в 300 саж., они зажгли по утру рано 2 деревни на их правом фланге, которыя чрез несколько времени превратились в пепел.

Прежде всех у нас в роте 26 августа ранен был барабанщик Филиппов пулею в лоб, пред этим я шутя говорил ему, что бы он свои деньги отказал мне, говоря ему, что тебя сегодня подстрелят, не успев от

него отойти двух шагов, в самом деле барабанщик Филиппов ранен в лоб.

По окончании всего сражения при Бородине мы отступили вечеру часов в 9 за Можайск и заняли позицию в 3 верстах позади города, 27 августа был не большой дождик и мы пошли после обеда к Москве, пришли под Москву 29 числа, остановились на горах.

30 августа приняли мы от извозчиков, привозивших в армию провиант в роту 18 лошадей, извозчики вместо денег получили за лошадей квитанции и отправились с кнутами домой наживать других лошадей[xxvi].

2 сентября по утру рано мы пошли в город чрез реку, сначала ехали мы рысью до кремля, а от кремля шли шагом и вышли за Рогожскую заставу часу в 4-м вечером. Остановились за Заставой верстах в двух, на огородах засеянвых картофелем и другой зеленью, сварили кашицу, а Ариергард в это время обскакивал Москву, по сторонам оной кавалерия и конная артиллерия; неслись во весь карьер.

Французы вошли в Москву часу в 6 после обеда; во время же нашего прохода чрез Москву один дом или какое то строение дымилось, но пламя не было видно, сказывали, что это какойто завод загорелся, начался пожар, с приходу от Смоленской дороги в предместье города близ краю города по левую руку, когда мн проходили однако дым скоро прекратился. По приходе в Москву Французов вечером часу в 10 мы увидели, что в Москве пожар так, что многия улицы были совсем в пламени, мы тогда подумали, что Наполеон приказал зажечь город нарочно, когда стемнелось то мы тогда пошли дальше по Тульской дороге, и на другой день так же отступали, сзади себя в Москве видели пламя и дым от горящей Москвы, вечеру на другой день поворотили с Тульской дороги на Калугу, и ретировались до села Воронова[xxvii], принадлежащаго Растопчину, тут мы получили

от Государя своего Александра I за Бородстнское сражение по 5 рублей ассигнациями награждения. При Воронове мы в сражении не были, а были другия войска в ариергарде находившияся. С сего времени были часто дожди, а особливо, проходя чрез село Вороново, грязь была чрезвычайно велика по той причине что много обозов и войск прошло по оной. Пушки наши шли по самую ступицу колес и едва могли двигать и в других ротах, как разсказывали, что в некоторых солдаты остались в грязи затоптанными. В эту ретираду ночью от Воронова для войск был самый тяжелый и изнурителышй переход. У нас при орудиях, во время сего перехода, пришло только три солдата я четвертый да командир наш подполковник Дитерикс 6-й, а прочие как офицеры, так и солдаты все отстали в числе отсталых однако поутру все пришли к своим местам[xxviii].

Оттуда отступили мы за село Тарутино, где расположились биваками на левом фланге, нашей армии и были разделены по полкам по два орудия. Стояли до 5 октября, вечером 5 октября, когда смеркалось—приказано нам выступить, однако мы не знали куда пойдем: оставили по бивакам музыкантов, которым приказано было играть до самой зари. Зорю пробили, однако огни на биваках приказано было иметь во всю ночь — что исполнили в точности.

6 октября перед разсветом выстроились пред самой позицией неприятеля и вдруг целой линией напали на неприятеля так, что неприятель бросился опрометью бежать конница оставила седла, каски и латы, мы едва успели по них сделать по три выстрела тут первое неприятельское ядро убило генерала Вогоута[xxix], который чрез несколько минут умер, мы вступили в их биваки. У них много шалашей было выстроено из больших икон и дверей церковных. Легкия войска стали преследовать армию короля Неаполитанскаго[xxx] а мы к вечеру воротились на прежние биваки, потеряли ранеными только 3 лошади.

На биваках пред Тарутиным простояли мы до 11 числа октября, услышали выстрелы из пушек, тотчас нам велено выступить форсированным маршем к Малому Ярославцу, куда мы пришли 12 октября после обеда часу в 3 и вступили в сражение которое продолжалось часов до 11 ночи. Мы потеряли одного ратника без вести пропавшим, 6 лошадей, казаки же взялн ночью 11 пушек а по утру 13 октября едва избавился плену и сам Наполеон. Под Тарутиным, французы потеряли 39 пушек и до 70 пороховых .ящиков и много партикулярнаго обозу все сие я видел своими глазами. Сказывали, что потеря наша при Тарутине и Малом Ярославце во всей армии простиралось убитыми и ранеными до 3000, от Малаго Ярославца мы пошли преследовать французов к Вязьме однако мы на Вязьму не пошли потому, что другия войска французов преследовали[xxxi] а потянулись прямо к Красному проселочной дорогой и в сражениях нигде до Краснаго не были.

4 ноября пришли к городу Красному, в сие время уже было выпавши снегу на четверть и в этот день был изрядный мороз. Ночевали мы от Краснаго в верстах 7 или 6.

По утру 5 ноября подвинулись вперед ближе к Красному и на позицию, где мимо нас должны были проходить и драться е нами неприятели. По изнурению с обеих сторон войск, сражение при г. Красном есть блистательный подвиг мужества русских войск[xxxii]. Французы со всею лютостью в некоторых местах бросались на наши батареи однако были с уроном отражаемы. Это нападение их было несколько раз и на нашу батарею; Французы научили, может быть, русскую артиллерию выдерживать сильное нападение, показав нам собою пример; но ученики славно научились платить учителям с страшным громом смертоносною монетою. От французской армии досталось нам много пленных. 6 и 7 ноября

мы французские кррпуса, проходящие мимо нас[xxxiii], поражали не милосердно и во все дни взято было в плен, как говорили, в армии генералов штаб и обер офицеров, нижних чинов до 18000.

Наша потеря, как говорили в армии, простиралась убитыми и ранеными до 2000.

В роте нащей в сражении под Красным, потеря была: один убитый 4 ранено и без вести пропало 8. Все были из ратников Смоленских и Московских и надо думать, пропавшие без вести большею частью бежали от страху и холоду.

Ноября 8 перед обедом выступили войска наши преследовать неприятеля, отойдя от Краснаго верст 7 сломались под лафетом и кузницею оси[xxxiv], мне было приказано остаться, чтобы скорей починили поломанное и весь обоз остался при мне, а я, починивши оси, едва мог догнатьроту в 10 дней; идя сзади всей армии по большой дороге, я видел, распущенных из госпиталей французских бывших в Красном и в других местах больных и отсталых по дороге, умерших считая на версте 251, на другой версте 249 на третьей версте 256, я сам считал и сам истинно свидетельствую, однако кроме тех, которые лежали в стороне за канавами, я тех не считал и таким образом дорога была усеяна до самаго Борисова.

На другой день сражения под Красным, т. е. 6 ноября взятые пленные, более тысячи человек нашею пехотою приведены на биваки, солдаты нашей армии раздели их совсем голых и пустили свободно без приюта, начальники на сей поступок смотрели хладнокровно или лучше сказать не хотели смотреть. Императора Наполеона армия доведена была до ужаснаго положения чрез честолюбие его и гордость. Русские в плен не хотели брать, усталыя, больныя и изнуренныя холодом и голодом войска Наполеона бросали сами ружья и пушки и скитались по лесам и по пустым селениям и корчмам, ища себе теплаго уголка, часто разводили огонь на полу в корчмах,

когда корчма загоралась они тут же в ней сгорали, оставшие в живых их товарищи ели обгорелых людей и сгоревший скот я был очевидец 2 таких случаев.

Под Красным я сам взял однаго польскаго солдата в плен, я ни какого оружия кроме тесака не имел, но поляк был с ружьем, по первому слову пардон он бросил ружье и охотно пошел за мной, это доказывает, что враги наши, видя свою погибель искали у нас покровительства, нечаянное взятие поляка случилось такъ: под вечер прекратилась пальба с нашей батареи я пошел вперед один к одному ручью за водой, тогда за ручьем увидал поляка и он по моему приказанию сдался пленным, ввечеру накормил его чем мог и дал рюмку водки, по утру надо было его отправить к пленным, что я и сделал дал ему на дорогу несколько сухарей, он просил, что бы его оставить при роте, однако того сделать было не можно, он отправлен. На счет ретирады французов я сделаю описание в конце сих записок.

После 10 дней моего отсутствия я догнал роту и присоединился к оной на другой день мы пошли влево с большой дороги на проселочную шли лесами как у нас от долговременнаго походу изнурились лошади и при том большею частью были не кованы, да и ни каких средств к поддержаниюартиллерии и обоза во время войны не давалось, а оставалось на ответственности самих ротных командиров, чрез что многие командиры объявили, что они далее двигаться не могут, но на сие не смотрели, и по-тому при маленькой горке вся артиллерия не могла подняться на оную, часто случалось, что на таких местах и ночевали.[xxxv]

В одну ночь ночевали мы бивуаками на одной горе, не скоро могли набрать дров, чтобы развести огонь, а корму для лошадей вовсе не было, наконец развели огонь, начали варить кашицу я приказал зарезать одну корову, сва-

рили есть и в полночь привезли — сена, мороз был довольно бглъшей и ветер очень холодный, солдаты дремали у огня_; а я приказал разослать кожу коровью вверх шерстъю, лег на ней спать оделся тулупом, который я купил в Москве шерсть тулупа примерзла к шкуре, и едва я не задохся, не мог освободиться без помощи солдат, ногу высунувшуюся из под тулупа я поморозил себе на левой ноге лалец, притащил меня солдат к огню, когда шкура оттаяла, тогда я совсем освободилсл, в эту ночь у нас в роте замерзло 3 человека, таких ночей было много, в которыя спавпш солдаты замерзали — особенно в пехоте по сему нечего было удивляться, что французы мерзли в 1812 г. особенно была зима весьма холодная от чего у нас очень много было больных.

В нашей армии во время преследования французов было больных как сказывали половина армиии что справедливо потому, в нашей роте не было здоровых и 3 части того сколько состояло по списку.

Наконец пришли мы в Борисов, где до нас за 3 дня было сражение при переправе чрез реку Березину[xxxvi], в которой французов множество потонуло и армия Наполеона потеряла все обозы и множество пушек с пороховыми ящиками. В Борисове нам на роту дали 4 квартиры и несколько сараев, это первый был приют для изнуренных войск, мы тут имели дневку, потом пошли далее и с сих пор стали назначать для войск сараи вместо квартир. Не доходя местечка Пародомина я сделался очень болен в это время у нас множество уми-рало солдат. От Лиды нам стали давать квартиры, меня в это время везли без памяти я ничего не помнил, наконец поставили нас по квартирам близ местечка Щучина, я стоял в доме упомещицы Гурской, находившие около меня солдаты во время моей болезни 7 человек померло.

Наконец натура пособила я стал поправляться однако был весьма слаб, во время болезни я не всегда помнил себя, много дней без памяти и ни чем меня не лечили, в один день пришел я в себя, но голова у меня болела чрезвычайно, я велел привести себе капусты кислой, приказал обвязать капустой голову и приложить к ногам, с сим средством я уснул спокойно, когда проснулся, то чувствовал меньше боли в голове, то я еще велел привязать капусты и чрез то совершенно головная боль у меня прошла, и я чувствовал себя здоровым однако не мог ходить[xxxvii].

На третий день Рождества Христова выступили мы к границе с весьма малым числом здоровых людей, во время сей стоянки у нас много померло людей от горячки и других болезней, нз поступивших во время войны на укомплектование роты 48 егерей, 36 Смоленских ратвиков и 48 ратников Московских осталось только 9 прочие во время сражений и переходов все без вести пропали, исключая некоторых раненых и убитых.

И так мы 31 декабря пришли на гравицу польскую в местечко Ганензы расположились ночевать в оном довольно тесно, вместе с пехотными полками 2 корпуса и поступили под команду генерал-адъютанта Винцегероде, у нас в роте тогда было менее 100 человек всех людей оборвавшихся подобно нишим в рубищах и изнуренных от усталости и болезней и с этим можно сказать лазаретом мы готовы были бить французов, чем и на самом деле доказали во многих случаях, что русские могут все перенести.

[i] Любопытный пример соблюдения неприкосновенности артельных сумм. Будучи, по сути, солдатскими кассами взаимопомощи, артельные суммы представляли собой важный финансовый институт армии; покуситься на них означало совершенно подорвать самые основы армейской организации. Заметим снова, что Карпов намекает на непонимание этой истины со стороны высшего руководства и противопоставляет необдуманной бережливости казны здравый смысл и честность офицерского состава. Воспоминания высших чинов армии, напротив, пестрят упоминаниями о воровстве ротных и полковых командиров, наживавшихся за счет вверенных им подразделений.

Впоследствии особым мастерством подобных финансовых операций, дающих выгоду казне в ущерб солдатам и частным лицам прослыл А.А. Аракчеев. Всt это называлось «блюсти государственный интерес». Характерно, что тот же Аракчеев в свое время отказал в повышении жалования командирам рот под тем предлогом, что они «пользуются доходами с роты».

[ii] Гавалдигер (гевалдигер) — офицер, заведующий военной полицией, полицейской частью при войсках.

[iii] Ф.Е. Торнов (Торнау) — отец известного мемуариста Ф.Ф. Торнау. В описываемое время он командовал 3-й батарейной ротой и одновременно — всей 3-й артиллерийской бригадой, куда входили также 5-я и 6-я легкие роты (в 6-й служил Карпов)

[iv] Так в тексте; Карпов не блещет стилистическим мастерством и, кажется, записывал свои воспоминания без всякой последующей правки.

[v] Дриза (Дрисса) — река, у которой по плану военного советника генерала Пфуля русские войска 1-й армии должны были дать решительный отпор Наполеону на подготовленных позициях. После долгих споров план Пфуля был признан несостоятельным и 1-я армия продолжила свое отступление.

[vi] Опять непонятно — ирония или ошибочное суждение?

[vii] Случай весьма частый, при атаке кавалерии на пехоту или артиллерию. Сабля – не столь смертоносное оружие, как кажется, редкий бывалый кавалерист не имел на своем теле нескольких сабельных шрамов. Известен случай, когда французский пехотный офицер остался жив, получив 60 ранений русскими кирасирскими палашами.

[viii] Т.е. 3-я батарейная рота 3-й артиллерийской бригады под кмандованием подполковника Ф.Е. Торнова (Торнау) и 1-я батарейная рота 1-й артиллерийской бригады полковника В.А. Глухова.

[ix] Лейб-гвардии гусарский полк

[x] Генерал-лейтенант П.П. Коновницын командовал в это время 3-й пехотной дивизией

[xi] Это не совсем верно, хотя, конечно, каждое арьергардное сражение имело целью обеспечить соединение 1-й и 2-й армий.

[xii] Тут полк. Карпов оставил пропуск — несомненно для того, чтобы почитать А.И. Михайловского-Данилевского и уточнить, сколько же раз они делали этот маневр. Нетрудно убедиться, что стратегические соображения излагаются Карповым по собственному разумению, основанному отчасти на тогдашних слухах, отчасти — на последующем изучении исторической литературы.

[xiii] Упоминание Петербурга неясно.

[xiv] Судя по описанию, 3 батарейная рота, в которой служил Карпов, фланкировала стены т.н. «Королевского бастиона», обороняемого частями 26-й пехотной дивизии. Огонь этой батареи был губительным для французов.

[xv] Брандскугель — тип зажигательного снаряда. Представлял из себя чугунный шар со сферической пустотой, имеющий 3-5 (в полевой артиллерии) отверстий, который наполняется зажигательным составом. Служит для поджигания различных предметов. При выстреле огонь передается через отверстия составу внутри ядра, и из них начинает вырываться пламя, от которого и поджигает вокруг все, что может гореть. Наносит вред также ударом. Как и гранаты, брандскугели осмаливают, затем забивают отверстия деревянными гвоздями, кроме одной, через которую просовывают брандскугельный состав, состоящий из: «пороха – 12 частей; мякоти – 12; смолы – 7 ½; селитры – 2 ½; сала свечного – 1; воска – ½; канифоли – ; льна или тряпиц, мелко изрубленных – 1/16». После остывания заряда гвозди вынимаются. Отверстия приготавливаются таким же способом, как и гранатные трубки, но с использованием свечного состава, – т.е. вставляются крест-накрест куски стопина, прибиваются составом, пока не останется 1/4", куда кругом укладываются концы стопина и присыпаются мякотью. Затем отверстие прикрывается лоскутом писчей бумаги, на который накладывается пропитанный смолой четырехугольный пластырь из холста. К шпигелю брандскугели присмаливались так, чтобы все отверстия отстояли от краев на равном расстоянии и были вне чашки шпигеля. Картуз, как у гранат, обшивался так, чтобы отверстия остались незакрытыми.

[xvi] Здесь вновь оставлен пропуск для указания точной даты.

[xvii] Речь идет о сражении за Шевардинский редут. Конечно, в деле была отнюдь не вся армия и даже не «почти вся».

[xviii] «Подчивать картечью» — расхожее выражение тогдашних военных.

[xix] Батарейной роты №1

[xx] Батальоный — правильнее, «батальный», — способ стрельбы, когда каждый пехотинец стреляет не по команде (т.е. залпом), а по мере заряжания и прицеливания. Отличается от стрельбы залпами большей скорострельностью и точностью, но меньшим психологическим действием и повышенным расходом боеприпасов. Звук батального огня крупного подразделения сливался в сплошной шум, автор намекает на то, что артиллерийская стрельба производилась с такой же частотой. Адъютант Наполеона Ф.-П. Сегюр указывает, что Наполеон планировал Бородинскую битву как «артиллерийское сражение».

[xxi] Подобное описание Бородинского сражения встречается почти у каждого его участника. Вполне вероятно, что все они имеют некоторый литературный образец, с которым каждый автор невольно сопоставлял свои собственные ощущения. Особенно характерны два момента: безразличие наблюдателя к зрелищу огромного числа погибших и артиллерийский огонь, сливающийся в несмолкаемый гул.

Например, Н.И. Андреев:

«С 25-го на 26-е в ночи., близко нас, у неприятеля пели песни, били барабаны, музыка гремела, и на разсвете увидали мы вырублен лес и против нас, где был лес, явилась огромная батарея. Лишь только была заря, то зрелище открылось необыкновенное: стук орудий до того, что не слышно было до полудня ружейнаго выстрела, все сплошной огонь пушек. <…> . На дороге я видел колонны Русских и Французов, как в игрушках согнутыя карты, повалены дуновением ветра или пальцем. Картина ужасная. Но сердце замерло: ни одной слезы о несчастных!»

Далее Андреев прямо указывает на то, что его описание невольно конкурирует с еще лучшими, сделанными до него:

«Ужасы сии я описывать не в силах; да и теперь вспомнить не могу ужаснейшаго зрелища. А стук от орудий был таков, что за пять верст оглушало, и сие было безпрерывно. Много о том писали и всем известно. Тут перо мое не может начертать всей картины»

Этим образцом, например, могли послужить известные воспоминания Н.И. Дуровой:

«Адский день! Я едва не оглохла от дикого, неумолкного рева обеих артиллерий. Ружейные пули, которые свистали, визжали, шикали и, как град, осыпали нас, не обращали на себя ничьего внимания; даже и тех, кого ранили, и они не слыхали их: до них ли было нам!»

[xxii] Так написано в издании 1910 года

[xxiii] О низкой боевой эффективности ополчения пишут все без исключения участники Бородинской битвы из состава регулярных войск. Н.И. Андреев в особенности отмечает их низкие боевые и моральные качества, упоминая случаи самого гнусного мародерства ополченцев на поле боя.

[xxiv] Сегодняшние слухи на сей счет имеют большой разброс.

[xxv] Как ни странно, подобное отношение между русскими и поляками в ту пору было не редкостью, несмотря на ожесточение недавней борьбы. Сейчас поляки для нас совершенно иностранцы, в ту пору к ним относились примерно как сейчас относятся к украинцам.

[xxvi] Явный намек на то, что по квитанциям они потом ничего не получат

[xxvii] Частное имение графа Ростопчина, губернатора Москвы, которое он сжег исходя из тех же патриотических соображений, что и вверенную ему столицу.

[xxviii] Это говорит о довольно хорошем моральном состоянии войск, — ни одного дезертира. Впоследствии это состояние ухудшилось, в основном по причине прибытия неподготовленных подкреплений.

[xxix] Генерал-лейтенант К.Ф. Багговут

[xxx] Маршала Мюрата; речь идет о т.н. Тарутинском сражении

[xxxi] Под Вязьмой русский авангард под командованием Милорадовича пытался отрезать от остальной армии французский арьергард. Ни русские, ни французские главные силы не вмешались в это сражение.

[xxxii] Это замечание в полной мере объясняет столь часто критикуемую «медлительность» Кутузова. По всей видимости, войска действовали на пределе своих физических возможностей.

[xxxiii] Русские поражали «корпуса, проходившие мимо» в течение 4-го и 5-го ноября, это были корпуса Даву и принца Евгения. 6-го ноября авангард Милорадовича отрезал брошенный Наполеоном на произвол судьбы корпус Нея от главных сил, в результате чего Нею пришлось совершить ночью дальний обход русских позиций и тайком переправляться через полузамерзший Днепр; сей маневр стоил ему потери всего своего 16-тысячного корпуса, от которого на момент соединения с основными силами осталось 900 человек.

[xxxiv] В русской армии того времени, из экономии, на вооружении состояли лафеты с деревянными осями, которые не только немилосердно скрипели, но еще и часто ломались. С первой проблемой боролись с помощью постоянной смазки, со второй — регулярной починкой сломанных осей.

[xxxv] Еще одно объяснение «медлительности» Кутузова

[xxxvi] Утверждают, что Кутузов нарочно приостановил движение армии при подходе к Березине; из показаний Карпова следует, что войска растянулись на 4 перехода и потребовалось бы несколько дней, чтобы собрать всю армию. Вероятно, именно это и вызвало остановку, — уверившись, что Наполеон остановлен на некоторое время Березиной Кутузов, в свою очередь, остановился, чтобы стянуть растянувшуюся армию для генерального сражения.

[xxxvii] О волшебной лечебной силе капусты много писал еще Катон Старший, знаменитый древнеримский радетель старины и простого, неприхотливого образа жизни. Не исключено, что капуста и в самом деле помогает!

Оцифровка, вычитка и комментарий - Константин Дегтярев, 2004
Текст (с некоторыми сокращениями) приводится по изданию
"Записки полковника Карпова", Витебск, 1910