Стр. 232

19-го числа корпус Дерфельдена начал выступление из Линдау. Как громом, был поражен эрцгерцог Карл этим известием, — он никак не думал, что Суворов приведет в исполнение свою угрозу. Австрийский полководец просил, по крайней мере, отложить выступление дней на пять, пока подойдут его собственные подкрепления. Великодушный русский генералиссимус немедленно удовлетворил просьбу своего немецкого товарища и приостановил на время движение своих войск. Только с 23 по 25 октября полки Суворова постепенно прибывали в г. Мемминген, откуда расходились по квартирам. В дневнике Грязева об этом читаем следующее:

«26 октября — марш в шесть часов утра до города Мемингема, очень изрядного, который пройдя, остановились. Здесь нашли стоящим наш кирасирский Ее Величества полк, бывший в корпусе генерала Корсакова, и здесь же находился великий князь Константин.

27-го — марш в шесть часов утра до города Минделъгейма, принадлежащего к Рейх, также очень изрядный, который прошед остановились. Отсюда некоторые полки, принадлежащие к нашему корпусу, следовали прямо на назначенные им кантонир-квартеры, а первый корпус, по сему же предмету, следовал далее, дабы взять некоторое отдохновение, дождаться своих тяжелых обозов, раненых и больных и, сколько возможно, исправить свою муницию.

28-го — пошли и мы с полком на свои квартиры. Главная квартира нашего корпуса, коим начальствовал генерал Розенберг, расположилась в небольшом городе Кирхгейм, принадлежащем графу Фукорту; он достоин замечания по своему местоположению и особенно огромный замок владельца, стоящий отдельно от города на горе, окруженной со всех сторон непроходимым болотом, простирающимся на версту, по коему протекают множество ручьев, в различных направлениях соединяющихся между собою. От города до замка ведет чрез болото деревянный мост, утвержденный на сваях, а в нескольких местах оного устроены подъемные части, который и составляет единственный вход в замок. Что ж принадлежит до оно-

Стр. 233

го, в коем расположился генерал Розенберг, ибо самого владельца не было, то он точно таков, какими иногда изображают их в романах: его обширность, древняя архитектура, внутреннее расположение, башни, переходы, подъемные мосты, тайные ходы, подземелья и ворота, словом — все напоминает те феодальные, рыцарские времена Швабии, в которые право сильного утверждало власть, могущество и богатство владетелей. Сверх сего, примечания достойна гидравлическая машина, посредством коей живущие в замке в разных местах пользуются водою, так что продовольствие оною никаким образом не может быть прервано. Все это вместе, составляя чудесное произведение природы и искусства, могло бы быть еще улучшено и сделаться неприступным, если бы принадлежало не частному владельцу, а короне. Внутренность замка украшена богатою рукою, и, между прочим, достойна внимания одна большая галерея, наполненная портретами, принадлежащими от самой древности к роду графов Фукортов и расположенными по порядку течения времени; между оными развешаны разные доспехи и оружия, как новых, так и самых отдаленных рыцарских времен, коими сия фамилия утверждала свое могущество и достояние. Взоры мои переходили с одного предмета на другой и терялись в их разнообразности. Здесь мужественный старец, украшенный сединами и облеченный с головы до ног доспехами, изображался на холсте; но, всматриваясь в него более, кажется, видишь, что он, оживотворяемый духом мужества, со сверкающими очами, потрясает свое огромное копие и угрожает смертию. Над ним расположено все его блестящее вооружение, доказывающее своею тяжестию силу телесного его сложения и крепость его руки. Подле него стоит изображение юного героя, наследника его могущества и славы; во взорах его виден пламенный дух того же самого мужества, которое протекало в крови сего знаменитого поколения; над ним висят бранные его доспехи, кованые из стали с серебряною насечкою, и таковой шлем с забралом, украшенный Гидрою, приосеняющею его своими крыльями, огромный щит, булатное копие и широкий тяжелый его меч, с коим подвизался он на ополчение против врагов своих. Тут стоят изображения его родительницы, его супруги и прочих жен, принадлежащих к сему же поколению, в костюмах своей страны, показывающих свое изменение по содержанию времени. За ними следуют другие, подобные им рыцари; и потом видишь постепенное их умаление до нынешних времен, когда Монархическая власть ограничила бурные их порывы и когти Имперского Орла сокрушили их хищничество, дабы заменить его своим. Словом, невозможно описать в точности всех предметов, находящихся в сей огромной галерее, как и того восторга, коим наполнялось сердце мое при виде столь новых для меня явле-

Стр. 234

ний, на коих самая отдаленная древность положила свою печать». «Весь наш полк расположился в близлежащих селениях около города Кирхгейма; я с ротою в селе Мерген, отстоящем в трех верстах от замка, у доброго пастора сего селения, уже летами согбенного, который покоил и утешал меня, как своего сына. Часто провождали мы с ним вместе длинные осенние вечера; я рассказывал ему о наших трудах и сражениях в Италии, о наших подвигах в Швейцарии и опасностях в переходе Альпийских гор; рассказывал ему о милой своей родине, о ее могуществе и богатстве — и он слушал с таким же удовольствием, какое ощущал я и сам при сем повествовании». «Иногда ездил я в замок к почтенному своему начальнику генералу Розенбергу, который обращался со мною не так, как с подчиненным, но как со своим любимцем, оправдавшим в полной мере его отличие, которым он всегда меня удостоивал. Здесь-то однажды встретил я прямое изображение душевного спокойствия и унижение гордыни вместе с угрызением совести; это были два лица, изображающие сию нравственную картину: первое был генерал Розенберг, проходивший течение своей жизни со свойственным ему благоразумием, со всеми воинскими и гражданскими добродетелями на поприще отечественного служения; а последнее лицо был генерал Рим-ский-Корсаков, приехавший навестить сего почтенного мужа. Надобно было видеть, какая противоположность находилась между ими; как унизилась сия неприступная гордость и самолюбие сего ложного героя! Казалось, что всякий рядовой воин, совершивший вполне свою обязанность, был спокойнее сего потерянного генерала: мрачная наружность и беспорядочное выражение мыслей ясно показывали, что душа его была поражена бедственным происшествием, случившимся с ним под Цюрихом; что он знает причину, доведшую его до такого уничижения, и сознание обнаруживалось во всех его поступках».

Главная квартира Суворова была в Аугсбурге. Жили здесь весело и шумно; множество генералов, министров, путешественников стекались со всех сторон Европы в Аугсбург, чтобы видеть Суворова. Все благоговело перед героем, сделавшимся всеобщим кумиром; дамы добивались счастия поцеловать его руку, чему Суворов не особенно противился. Недурно жилось и войскам, так как баварцы сочувственно относились к русским, а главное, по словам одного из участников похода (Старкова), «жители, получая от казны продовольствие, кормили нас, по силе своей, по возможности, хорошо».

Во время стоянки в Баварии получены были из Петербурга ордена в награду отличившимся в сражении при Нови 4 августа 1799 года.

Раздача их была торжественно произведена 8 ноября или самим генералиссимусом, или корпусными командирами. Если принять

Стр. 235

в соображение дальность расстояния, отделявшего русские войска от Петербурга, и несовершенство путей сообщения, то мы увидим, что награды получены были довольно скоро, — через 3 месяца; в новейшие кампании, уже при существовании железных дорог, бывала гораздо более поздняя присылка орденов.

Грязев свидетельствует, что 10 ноября прибыли к русским войскам их тяжелые обозы. Дело в том, что перед выступлением из Италии в Швейцарию Суворов все тяжести, которые невозможно было тащить с собою через Альпийские горы по вьючным тропинкам, отправил кружным путем через Верону, Тироль и Форарль-берг. Таким образом, тяжелые обозы совершили этот путь с лишком в 2 месяца; в течение этого времени войска должны были обходиться без обозов и — обходились. Подобный факт дает указание, что война с ее суровой обстановкой и трудностями, которые необходимо преодолеть, неизбежно заставит отказаться от массы лишнего груза, таскаемого в обозах, доходящих в нынешних европейских армиях до гигантских размеров и создавшихся, может быть, под влиянием крайних кабинетных увлечений. Насколько войска, не сдерживаемые самым строгим образом свыше, способны набирать с собою множество совсем лишних вещей, показывает наивное восклицание капитана Грязева, что в числе обозов пришла и его «повозка и с нею мои борзые собачки; они были отлучены от нас с 4 сентября». Значит, офицеры того времени иногда даже в военном походе не отказывались от своих помещичьих удобств.

Между тем обостренность отношений венского и петербургского Дворов дошла до крайних пределов. Русский посол в Вене, тайный советник Колычев, ставил категорические требования австрийскому правительству, а первый министр императора Франца, барон Тугут, уклонялся от определенных ответов и старался, помимо Колычева, завести переговоры прямо с высшими сановниками в России, для чего воспользовался пребыванием в Петербурге эрцгерцога Палатина с его свитою. Находившиеся в этой свите принц Фердинанд Виртембергский и Дитрихштейн («из гнезда совиного», как выражался Суворов) покушались своими наговорами очернить русского полководца и выставить его виновником возникших между обоими правительствами недоразумений; однако они ни на волос не достигли своей цели, скоро принуждены были замолчать и уехать ни с чем.

До сведения императора Павла дошло, что Тугут тайно сносится с французской республикой, желая заключить сепаратный союз и захватить в собственность земли в Италии, лишив короля Сардинского его владений в Пьемонте, отвоеванных у французов Суворовым. Австрийский генерал Цах прямо говорил:

Стр. 236

— Пусть король совсем забудет о Пьемонте. В том-то и беда, что самоволие Суворова дало вашему королю неуместные притязания.

Тогда Павел Петрович рескриптом от 6 октября повелел Колычеву немедленно потребовать от Тугута положительных ответов на следующие вопросы: 1) на какие именно приобретения рассчитывает венский Двор в Италии? 2) какие его намерения в отношении короля сардинского? Тугут заявил, что ему нужно некоторое время для рассмотрения документов, касающихся Италии, и хотел прекратить разговор; но Колычев твердо высказал, что малейшее замедление в удовлетворительном ответе будет поводом к разрыву всех сношений, а русские войска возвратятся в Россию. Заметно смутившись, Тугут ответил, что доложит обо всем своему государю и не замедлит дать требуемый ответ. Прошло несколько дней, но обещанного ответа не было; да и надобности в нем не оказалось, ибо император Павел получил 10 октября известие о поражении Римского-Корсакова под Цюрихом и, считая главною причиною несчастия предательское преждевременное выступление армии эрцгерцога Карла из Швейцарии, отправил 11 октября письмо к императору Францу, где, между прочим, значилось: «Видя из сего, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя, что политика его совершенно противоположна моим видам и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу Монархию, имея притом многие причины быть недовольным двуличным и коварным поведением Вашего министерства (которого побуждения не хочу и знать, в уважение высокого сана Вашего Императорского Величества), я с тою же прямотою, с которою поспешил к Вам на помощь и содействовал успехам Ваших армий, объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах и займусь собственными выгодами моими и других союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством, дабы не действовать во вред благому делу».

Прочитав письмо во время аудиенции Колычеву, 25 октября, император Франц не мог скрыть своего смущения; несколько успокоившись, начал оправдывать себя, уверял Колычева в искреннем желании своем сохранить дружбу великодушного союзника, наконец объявил, что употребит все старания для открытия настоящих виновников происшедших недоразумений и не оставит без наказания столь вредных козней. Тугут просто не хотел верить известию о внезапном решении императора Павла, сильно изменился в лице и старался выведать у Колычева, не может ли Суворов хотя повременить выступлением из Германии, в надежде, что гнев императора Павла смягчится и повеления его будут отменены. Тугут обещал,

Стр. 237

не далее как через несколько дней, дать самые удовлетворительные объяснения на прежние вопросы, предложенные Колычевым от имени Российского монарха.

После первого испуга австрийский министр старался успокоить себя мыслью, что Павел Петрович не решится привести своей угрозы в исполнение; но император Павел одновременно послал копию с вышеприведенного письма к Суворову при рескрипте, в котором давались соответствующие распоряжения; в конце рескрипта было добавлено: «Вы должны были спасать царей; теперь спасите российских воинов и честь вашего Государя». Генералиссимус получил этот рескрипт 28 октября в Аугсбурге и немедленно начал готовиться к обратному походу в Россию. Согласно с повелением императора Павла, он обратился к курфюрсту Баварскому Максимилиану-Иосифу с просьбою о присылке заимообразно миллиона гульденов (700000 руб. по нынешнему курсу) на потребности похода, так как русским войскам приказано было платить за все. Курфюрст прислал 200000 гульденов (140000 руб. по нынешнему курсу), извиняясь, что по затруднительным обстоятельствам не мог ссудить большую сумму. Вот как дешево можно было вести войну в те времена! Особенно это обстоятельство резко бросается в глаза, если припомнить, что наша последняя война с Турциею в 1877— 1878 гг. стоила России от одного до двух миллионов в день.

Для облегчения русских войск Максимилиан согласился, чтоб они, по пути через Баварию, снабжались продовольствием не за наличные деньги, а под квитанции. В видах удобства совершения марша, русский полководец двинул свою армию по двум дорогам: корпуса Дерфельдена и Повало-Швейковского — на Регенсбург, Пильзен, Прагу, Троппау, Краков, Люблин; а корпуса Розенберга (сюда входил и Московский полк, в котором служил Грязев) и принца Конде — через эрцгерцогство Австрийское и Моравию на Линц, Будвейс, Иглау, Брюнн, Ольмюц, Бреславль и Замостье. Каждый корпус был подразделен на четыре отделения или эшелона, которые последовательно собирались в Аугсбурге и выступали оттуда один за другим с 15 по 22 ноября. Из этого мы видим, что и в то время Суворов основательно понимал такую простую вещь, что для удобства движения и продовольствования средствами страны значительной массы войск необходимо дробить войска на части. Напрасно некоторые приписывают Наполеону как бы открытие истины: «se diviser pour et se reunir combattre», а тем паче Моль-тке, который только перевел изречение Наполеона по-немецки: «getrennt marshiren und zusammen schlagen», т.е. врозь двигаться, а вместе драться; истина эта познавалась уже давно выдающимися полководцами и только формулирована Наполеоном.

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы.
Текст приводится по изданию: А.В. Суворов. Слово Суворова. Слово Современников. Материалы к биографии. М., Русский Мир, 2000
© «Русский мир», 2000
© Семанов С.Н. Сост. Вступ.ст., 2000
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев (guy_caesar@mail.ru)