Стр. 281

учтиво и ласково, спрашивал нас о здоровье и поздравлял со скорым возвращением в отечество. При сем случае Теске нам сказал, что, дав господину Рикорду прошлой осенью ответ, будто мы все убиты, он мог действительно нас погубить, но затем, в последнее прибытие нашего корабля, твердостью своей загладил прежний свой поступок, и вот каким образом. В Кунашире гарнизон состоял из войск князя Намбуского, и начальником оного был весьма значащий чиновник, гораздо старее Отахи-Коеки, хотя и повиновался ему, поелику сей последний управлял островом со стороны императора. Намбускому начальнику было сообщено о намерении японского правительства войти в переговоры с нашими кораблями, следовательно, палить в них не следовало; но он, до самого прихода господина Рикорда, не получал на сие повеления от своего князя, а потому, коль скоро «Диана» появилась, он решился, следуя прежним приказаниям, стрелять в нее, но Отахи-Коеки и товарищ его, присланный к нему по случаю ожидания чужестранных судов*, став против пушек, сказали ему, что прежде он должен убить их и всех японцев, тут находящихся, которые состоят в службе императора, а потом может уже поступать с русскими, как хочет; но пока они живы, то не допустят его исполнить своего намерения.

Сим способом заставили они сего упрямого японца уважить волю правительства. Мы спрашивали Теске, как государь их примет такой дерзкий поступок, и он нам на сие сказал, что о сем поступке должен будет судить князь Нам-буский, а государь спросит только князя сего, почему повеления, согласного с его волей, не дано вовремя.

Наконец наступила вторая половина сентября, а о «Диане» и слухов не было. Мы крайне беспокоились, чтобы она не опоздала прийти сюда и в позднее осеннее плавание в здешних опасных морях не повстречалось бы с ней какого несчастия. Мы лучше желали, чтоб господин Рикорд отложил поход свой до будущей весны, отчего нам надлежало бы лишние три или девять месяцев пробыть в заключении,

* Отахи-Коеки сам просил, чтоб по случаю ожидания русских на Куна-шир прислан был к нему товарищ одного с ним чина, дабы они могли в непредвиденных, требующих скорого решения обстоятельствах действовать по общему совету, и чтобы ответственность лежала на двоих, а не на одном.

Стр. 282

лишь бы только не подвергался он опасности. Но он непременно хотел кончить начатые им с таким успехом переговоры нынешнего же года, дабы тем показать японцам, что русские знают, как держать свое слово.

16 сентября ночью пришли к нам переводчики, по повелению своих начальников, поздравить с приятным известием, лишь только сейчас полученным, что 13-го числа сего месяца примечено было большое европейское судно о трех мачтах близ мыса Эрмио, образующего западную сторону того большого залива*, внутри коего лежит порт Эн-дермо, или Эдомо37, куда господин Рикорд обещался прийти за лоцманом. Сомнения не оставалось, что сие судно была наша «Диана»; мы жалели только, что почти беспрестанно дующие западные, противные ей ветры держат наших соотечественников в море у столь опасных берегов. Переводчики нам сказали также, что с сим известием тотчас отправили они курьера к губернатору и думают, что, по получении оного, он немедленно будет сюда.

До 21 сентября никаких слухов о нашем корабле не было; но вечером того же числа сказали нам, что в полдень сего же дня видели оный весьма близко восточного берега Вулканического залива и заметили, что он старается войти в порт Эдомо. Между тем собралось в Хакодаде из ближних мест чрезвычайно много чиновников и солдат, которые из любопытства нас видеть беспрестанно к нам приходили. Приметив такое множество новых лиц и вспомнив, что по всему Хакодадейскому заливу на берегах вновь построены на небольших расстояниях батареи и казармы, которые мы видели, когда шли в Хакодаде, я стал беспокоиться, воображая, не намерены ли японцы коварством или силой захватить наш корабль, в отмщение за то, что господин Рикорд задержал их судно и взял несколько человек с собой, а девять человек при сем случае утонули. Подозрение мое усиливалось и тем обстоятельством, что в сношениях японцев с господином Рикордом они ни слова о сем деле не упоминали; и потому я спросил Теске, к чему такое множество солдат собралось в Хакодаде и что значат все сии приготовления. На вопрос мой он отвечал, что японский

* Названного английским капитаном Бротоном Вулканическим заливом по сопке (Volcano), близ его лежащей.

Стр. 283

закон требует великих осторожностей, когда приходят к ним чужестранные суда, и что когда Резанов был в Нагасаки, то еще несравненно большее число батарей было построено и войск собрано, но здесь потому так мало, что негде более взять; впрочем, он смеялся моему подозрению и уверял, что мы не имеем причины ничего худого бояться со стороны японцев.

24 сентября переводчики известили нас о прибытии «Дианы» в Эдомо и показали письмо господина Рикорда к здешним начальникам, писанное на японском языке переводчиком Киселевым. Теске изъяснил нам содержание оного: господин Рикорд, получив вместо лоцмана одного из привезенных им весной сего года японских матросов, просил, чтоб прислали к нему более надежного человека, и именно требовал Такатая-Кахи, на которого он мог совершенно положиться; извещал японцев, что он имеет недостаток в воде, прося позволения налить оную, да еще просил, чтобы японцы ответы свои на его бумаги писали простым языком, а не высоким, которого чтение переводчику Киселеву неизвестно. Теске и Кумаджеро, по приказанию своих начальников, нам сказали, что послано повеление не только позволить нашему кораблю налить воду, но и снабдить его съестными припасами, какие только есть в Эдомо; касательно же просьбы господина Рикорда отвечать на его бумаги простым языком заметили, что такие записки могут только быть подписываемы низкого состояния людьми; если же ответ должен содержать что-либо важное, тогда подписать его надлежит начальникам, но ни один японский чиновник не может, по их закону, подписать ни одной официальной бумаги, писанной простым языком*, почему и

* Японские чиновники весьма осторожны и осмотрительны в употреблении подписи своей руки; у них всякая официальная бумага не только что должна быть написана так называемым в Японии высоким языком, но и по всем правилам оного. В некоторых бумагах, присланных к ним из России, не слишком строго были соблюдены правила грамматики, как, например: вместо -Ь стояло е, и предлоги и союзы не везде были отставлены. Японцы, при переводах наших, сравнив слова сии со словарем, нами для них составленным, тотчас взяли подозрение, что мы их обманываем, и спросили нас, отчего происходит сия разность, а услышав, что в приказных канцеляриях у нас такие ошибки не почитаются важными (ибо другого сказать нам было нечего), они желали знать, не мы ли ошиблись; но мы были правы и сослались на Татищева лекси-

Стр. 284

невозможно удовлетворить сему желанию господина Рикор-да; что принадлежит до требования его вместо лоцмана послать Такатая-Кахи, то отправить его отсюда без повеления губернатора не имеют они права, а на переписку о сем с губернатором потребно несколько дней, почему здешние начальники, быв уверены в лоцманском искусстве назначенного для сего дела матроса, советуют господину Рикор-ду идти с ним к Хакодаде; когда же корабль придет на вид сей гавани, тогда Такатай-Кахи немедленно будет выслан ему навстречу, для чего они предложили сигналы, долженствующие быть подняты на известной горе и на лодке, на которой Кахи поедет. Японцы хотели, чтоб обо всем этом я написал письмо к господину Рикорду. На сие я охотно согласился, прибавив внизу, что пишу по желанию японцев. Еще они советовали мне упомянуть, что в Хакодаде для наших соотечественников нет никакой опасности; однако на это я не согласился, страшась сделаться виновником погибели наших товарищей, буде, паче чаяния, японцы имеют злое намерение и хитрят; и коль скоро я сказал, что не хочу этого написать, а в том, что для наших нет здесь опасности, японцы сами должны искренними и честными своими поступками господина Рикорда уверить, тогда переводчики более ни слова о сем не упоминали, оставаясь довольными и тем, что я написал. На другой день приходил к нам гинмиягу Сампей объяснить то же, что накануне переводчики говорили, и сказать, что письмо мое к господину Рикорду отправлено.

В ночь на 27-е число сделался недалеко от нашего дома пожар: загорелся магазин, принадлежащий одному купцу*;

кон, в коем, приискав сии слова, им показали; тогда переводчик Теске сказал: «И у нас вот они (показывая на работников) могут в письме сделать подобные ошибки, но из японских чиновников ни один не приложит своей руки к бумаге, неправильно написанной; ибо такого рода дела могут быть читаны через сто лет и более, и по ним будут судить о тех, кто их подписывал». Пусть читатель сам разберет, кто прав и заслуживают ли японцы название непросвещенного народа. * Нынешней весной у того же купца сгорели два магазина с товарами, а среди лета дом. Из сего японцы заключают, что какой-нибудь злодей поджег их, но найти его не могут. Переводчики нам сказывали, что у них такие случаи часто бывают, несмотря на ужасное наказание, каковому японские законы подвергают зажигателей. Виноватого в сем преступлении раздевают донага, привязывают к столпу на лобном месте, которое у японцев обыкновенно бывает за городом, обкладывают кру-

Стр. 285

тогда вдруг пошла по городу тревога; караульные тотчас нам о причине шума сказали и стали готовиться выносить все вещи, буде бы нужно было; но в ту же минуту пришли к нам переводчики, а потом и самый старший здешний чиновник Сампей*, известить нас, что меры взяты не допустить огня до нашего дома и чтобы мы с сей стороны были покойны; сказав сие, они тотчас удалились, и действительно, пожар чрез несколько часов кончился истреблением одного только того магазина, где он начался.

Поутру 27 сентября прибыл сюда губернатор; а вечером подошел к гавани наш корабль «Диана», к которому навстречу японцы, по обещанию своему, тотчас выслали Такатая-Кахи и с ним вместе начальника здешней гавани** как наиболее сведущего в лоцманском искусстве по сим берегам. Наступившая темнота не позволяла ввести «Диану» в гавань того же числа, почему и поставили они ее у входа в безопасном месте, о чем нас известил в ту же ночь гавенмейстер, коль скоро возвратился на берег.

На другой день поутру «Диана» вошла в гавань при противном ветре, к великому удивлению японцев. Мы видели из окна каморки, где стояла наша ванна, как шлюп лавировал; залив был покрыт лодками, а возвышенные места

гом в некотором от него расстоянии дровами и зажигают их. В таком положении преступник не горит, а жарится, и наконец умирает мучительной смертью. Тогда огонь отгребают, на столпе прибивают надпись с именем и означением преступления злодея и оставляют тело его на съедение хищным зверям и птицам. Домозажигательство, по японским законам, почитается вторым преступлением после отцеубийства. * Все японцы, как чиновники, так и солдаты, имеют особое пожарное платье, в коем при сем случае мы их видели; платье сие несколько походит на воинскую их одежду, как то: латы, нарукавники и прочее; только все части оного сделаны из легкой кожи под лаком, дабы оно не обременяло своей тяжестью и не допускало искры вредить действующим при пожаре. На латах изображены знаки чина или достоинства каждого. Погасить пожар считается у японцев славным делом, и потому в столице, где много разных команд, начальник, первый со своей командой прибежавший на пожар, выставляет свое знамя, и никто уже из прибывших после него не смеет гасить огня, пока он сам не потребует помощи, иначе такой поступок почел бы он за большую обиду. В прежние времена в подобных случаях бывали у них между князьями и вельможами не только поединки, но и целые сражения; ныне же такие глупости почти совсем вывелись; но ссоры и по сие время часто случаются, когда один чиновник хочет у другого похитить славу соучастием своим в потушении пожара. ** Звание, соответствующее нашим гавенмейстерам.

Стр. 286

города людьми. Все смотрели с изумлением, как такое большое судно подавалось к ним ближе и ближе, несмотря на противный ветер. Японцы, имевшие к нам доступ, беспрестанно приходили и с удивлением рассказывали, какое множество парусов на нашем корабле и как проворно ими действуют.

Чрез несколько часов после того, как «Диана» положила якорь, явились к нам оба наши переводчика, академик и переводчик голландского языка с большим кувертом в руках, который привез на берег от господина Рикорда Та-катай-Кахи. Они пришли по повелению губернатора для перевода присланной с «Дианы» бумаги, которая была писана от начальника Охотской области на имя первых двух по матсмайском губернаторе начальников, в ответ на их требования. В ней господин Миницкий объяснял подробно, что нападения на японские селения были самовольны, что правительство в них нимало не участвовало и что государь император всегда был к японцам хорошо расположен и не желал им никогда наносить ни малейшего вреда, почему и советует японскому правительству, не откладывая нимало, показать освобождением нас доброе свое расположение к России и готовность к прекращению дружеским образом неприятностей, последовавших от своевольства одного человека и от собственного их недоразумения; впрочем, всякая с их стороны отсрочка может быть для их торговли и рыбных промыслов вредна, ибо жители приморских мест должны будут понести великое беспокойство от наших кораблей, буде они заставят нас по сему делу посещать их берега. Японцы содержание сей бумаги чрезвычайно хвалили и уверяли нас, что самовольные поступки Хво-стова в ней объяснены для японского правительства самым удовлетворительным образом, почему они и поздравляли нас с приближающимся нашим освобождением и возвращением в свое отечество.

Теперь я опять должен возвратиться к неприятному предмету. С самого того дня, как мы услышали о появлении «Дианы» у японских берегов, господин Мур сделался печальнее и задумчивее прежнего. Увидев, что ему нет ни малейшей надежды остаться в Японии, решился он запутать производимые переговоры и на сей конец начал уверять японцев, что бумага господина Миницкого неблаго-

Стр. 287

пристойно написана, потому что в ней есть оскорбительные угрозы, будто русские суда могут беспокоить и вредить японской торговле и приморским жителям. Сие он называл одними пустыми словами, но переводчики в ответ ему сказали с негодованием, что японцы не дураки: им и самим очень хорошо известно, какое великое беспокойство и вред могут на их берегах причинить наши корабли в случае войны; впрочем, письмо господина Миницкого во всех отношениях написано благоразумно. Такой их отзыв о сей важной для нашего дела бумаге совершенно нас успокоил. На господина же Мура просьбы и увещания наши отнюдь не действовали.

Здесь я должен заметить, из числа многих, одну похвальную черту японского характера: господин Миницкий в письме своем, между прочими официальными предметами, обращает частным образом от своего собственного лица к здешним начальникам просьбу в пользу бывшего в России японца Леонзайма, который, по дошедшему до господина Миницкого слуху*, навлек на себя гнев своего правительства. После переводчики нам сказали, что сие человеколюбивое сострадание господина Миницкого о несчастии чужестранца и похвальное желание предстательством своим облегчить его участь понравилось чрезвычайно здешнему губернатору и всем начальникам, которые превозносили поступок сей до небес и говорили, что теперь сидящие в столице старики** узнают свою ошибку и уверятся, что русские не медведи и не дикие, а народ человеколюбивый и сострадательный.

В тот же день от переводчика мы узнали, что у господина Рикорда есть письмо и подарки к матсмайскому губернатору от иркутского гражданского губернатора и что господин Рикорд намерен сам вручить оные японским чиновникам, для чего и назначен будет день, когда он должен приехать на берег; на шлюпках же встретить господина Рикорда, чтоб с ним видеться и переговаривать, японские чиновники не могут. Это известие некоторых из моих товарищей немало обеспокоило; они думали: с какой стати японцы, не освободив ни одного из нас, хотят, чтоб второй начальник ко-

* Такатай-Кахи сообщил о сем господину Рикорду.

** Разумея тех членов верховного своего правления, которые дурно мыслят о России и противятся всякому дружескому сношению с ней.

Стр. 288

рабля приехал к ним, поступив таким образом с первым? Они с большим нетерпением и страхом ожидали, чем свидание сие кончится.

Оно наконец произошло 30 сентября. Во все продолжение оного к нам приходили несколько японцев и приносили грубо сделанные ни на что не похожие изображения (по мнению их) наших офицеров и матросов, говоря, что они сняли их на месте; но о переводчике сказали, что у него японские черты лица и, верно, он японец, хотя и в русском платье. Мы и сами не знали, кто такой был Киселев, и когда переводчики изъясняли нам письмо, полученное от господина Рикорда из Эдомо, писанное на японском языке переводчиком Киселевым, то на вопрос их, кто он таков, мы сказали, что, думаем, какой-нибудь иркутский житель, выучившийся их языку у оставшихся добровольно там японцев.

По окончании сей первой конференции переводчики тотчас к нам прибежали сказать, что губернатор позволяет нам взойти наверх и посмотреть, как господин Рикорд поехал назад. Взойдя во второй этаж, мы увидели парадную губернаторскую шлюпку*, едущую с берега к «Диане» под тремя флагами: один из них был японский, а другие два: наш военный и белый перемирный, но людей по отдаленности различить было невозможно. Мы еще не успели сойти вниз, как японцы принесли к нам для перевода привезенное господином Рикордом письмо, к чему мы в ту же минуту приступили. Письмо сие господин иркутский гражданский губернатор писал по первым донесениям господина Рикорда, когда ему не была еще известна японская бумага, впоследствии от них на «Диану» доставленная. Господин губернатор начинает свое письмо изложением обстоятельств нашего к ним прибытия и коварных поступков, посредством коих они нас взяли, и объясняет своевольство дел Хвостова; потом просит матсмайского губернатора нас освободить или вступить в переговоры с господином Рикордом, от него уполномоченным. Если же ни того ни другого без воли своего правительства он сделать не может, то уведомить его, когда и куда должен он будет прислать корабль за ответом. Между прочим его превосходительство

* По величине своей она более походила на галеру, нежели на шлюпку.

Стр. 289

упоминает о посылаемых от него подарках, состоящих в золотых часах и красном казимире, которые он просит матсмайского губернатора принять в знак соседственной дружбы. Притом говорит, что господин Рикорд имеет у себя другое к нему письмо, благодарительное за наше освобождение, которое приказано ему тотчас, коль скоро нас освободят, вручить матсмайскому губернатору. В окончании же письма упоминается, что при оном приложены маньчжурский и японский переводы; но японцы нам сказали, что здесь нет у них маньчжурского переводчика, а в японском переводе многих мест они понять не могут, и потому непременно им нужно иметь наш перевод, которым мы занимались более двух дней*; когда же мы его совсем кончили, то переводчики представляли оный губернатору; потом опять принесли к нам спросить на некоторые места объяснения. Они очень хвалили содержание сего письма, только одно место в оном не нравилось японцам, а именно, где упоминается, что Его Императорское Величество приписывает вероломный против нас поступок японцев самовольному действию куна-ширского начальника, учиненному против воли японского государя. Сие, конечно, не могло им нравиться, ибо они сами в своей бумаге признали и нам сказывали, что мы взяты по повелению правительства**.

К крайнему моему сожалению, должен я опять говорить о господине Муре. Бумагу господина иркутского губернатора он называл дерзкой, обидной для японцев, а подарки его столь маловажными, что они годились бы только для какого-нибудь малозначащего японского чиновника. К счастью нашему, японцы свезенные на берег господином Рикордом подарки из любопытства оставили на время у себя и часы приносили к нам на показ; в них был редкий механизм, для японцев удивительный и непонятный: когда заве-

* Прежде японцы и копий с русских бумаг у нас не оставляли, а ныне оригинальное письмо иркутского губернатора, то есть самая важная бумага, из России к ним присланная, была у нас двое суток, даже и на ночь у нас оставалась. В этом мы находили хороший признак.

** Сначала, как нас взяли, японцы притворялись, что кунаширский начальник употребил против нас коварство сам собою, к великому неудовольствию их правительства, но после признались, что он, как и все прочие начальники приморских мест, имел повеление, буде русские корабли появятся у их берегов, стараться обманом или силою захватить их.

Стр. 290

дешь в них особенную пружину, то польется изображение воды и лошадь начнет пить, поднимая и опуская голову несколько раз. Тогда и господин Мур уверился, что сей подарок не так-то маловажен, как он представлял его. Японцы же уверяли нас, что о часах такой редкой и удивительной работы они никогда не слыхивали. По окончании всех изъяснений о переводе губернаторского письма переводчики предлагали господину Рикорду прислать на берег то благодарственное письмо, о коем господин иркутский губернатор упоминает, но мы им на сие сказали, что это дело невозможное, ибо господину Рикорду предписано вручить сие письмо матсмайскому губернатору уже по освобождении нашем, и потому он не смеет отдать оного, пока мы еще находимся в руках японцев. Переводчики возражение наше тотчас признали справедливым и более уже о письме не упоминали.

Между тем Такатай-Кахи, которого японцы употребляли для словесных сношений с господином Рикордом, привез своим одноземцам новость, а они нам сообщили, что Москва действительно была взята и сожжена французами, которые, однако, после с великим уроном принуждены были бежать из России. Столь неожиданная весть крайне нас удивила; мы с нетерпением желали знать, как все сии странные происшествия случились, почему, с позволения японцев, написал я к господину Рикорду записку, чтоб он прислал к нам газеты; а на другой день переводчики доставили нам присланный с «Дианы» журнал военных действий и несколько писем на мое имя от разных моих знакомых и родных. Я тотчас объявил переводчикам, что писем своих я распечатывать и читать не хочу, а просил Теске запечатать их в один пакет и отослать обратно на корабль. Переводчики похвалили мое намерение и согласились доложить о моей просьбе начальникам. Мне, так же как и им, известно было, что если бы я письма сии распечатал и прочитал, то надлежало бы со всех списать копии, перевести их на японский язык, и потом все это вместе отправить в столицу. После переводчики мне объявили, что теперь уже до освобождения нашего писем моих назад послать начальники не соглашаются, но запечатали их в один пакет за своими печатями, который прислали ко мне, с тем чтобы я хранил его У себя не распечатывая, пока не приеду на корабль. На сие условие я охотно согласился; что же принадлежит до жур-

Стр. 291

нала, то мы с нетерпением его читали; он заключал в себе происшествия от вступления неприятеля в Россию по самую кончину светлейшего князя Смоленского. Японцы так же нетерпеливо желали знать, каким образом случился такой чрезвычайный оборот, и просили нас перевести им описание важнейших военных действий. Когда мы им изъяснили, что французы были окружены в Москве, принуждены оттуда пробиваться силой и что вся почти их армия погибла в России, то они вдруг захлопали в ладоши, похва-ляя князя Смоленского и говоря, что он все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, сбирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить его.

3 октября дозволено нам было в первый раз видеть Така-тая-Кахи; он пришел к нам с переводчиками, возвратясь с «Дианы». Сей почтенный старик не умел говорить по-русски, но объяснялся с нами на японском языке посредством переводчиков. С величайшей похвалой и сердечной благодарностью относился он о поступках с ним господина Ри-корда, офицеров «Дианы» и служителей, и вообще всех русских, которых он знал в Камчатке. Видев человека, недавно приехавшего из России, мы хотели бы много кое о чем его спросить, но он не был в состоянии удовлетворить нашему любопытству, потому что обстоятельства, для нас важные, а ему чуждые, не могли доходить до его сведения. Расставаясь с нами, он просил меня уведомить господина Рикорда письмом, что он с нами виделся. На сие я охотно согласился, а он взялся лично доставить к нему мою записку.

Наконец переводчики, по повелению своего начальства, объявили нам, что губернатор бумаги, привезенные господином Рикордом, находит совершенно удовлетворительными, почему и решился нас освободить, но прежде, нежели последует отправление наше на «Диану», я должен на берегу иметь свидание с господином Рикордом, и вот для чего именно; так как я уже знал строгость японских законов и точность, с каковой они их исполняют, а также отчасти и обыкновения японцев нам были известны, то и надлежало мне лично объяснить господину Рикорду следующее: первое — что японцы ни малейшей неприязни к России не имеют, но подарков, присланных от иркутского губернатора, матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв оные, он должен был бы взаимно и от себя послать

Стр. 292

подарки, что запрещается японскими законами, и потому японцы просят, чтобы возвращением подарков мы не оскорбились. Второе — на бумагу их, посланную к господину Рикорду нынешнего года в Кунашир, полный и удовлетворительный ответ заключается в письме начальника Охотской области; а потому в объявлении, которое их губернатор письменно сделает господину Рикорду, только о сей одной бумаге упомянуто будет. Третье — так как дело будет кончено по письму начальника Охотского порта, письмо же господина иркутского губернатора писано тогда, когда ему не были известны многие обстоятельства, сопряженные с поступками Хвостова, и притом не знал он намерения японского правительства объясниться по сему предмету с Россией, то матсмайский губернатор не может отвечать на сие письмо. Четвертое — японцы просят господина Рикорда написать к первым двум по матсмайском губернаторе чиновникам письмо, объясняющее им, что господин иркутский губернатор не знает ни о бумагах, самовольно оставленных Хвостовым в японских селениях, ни о ложном извещении курильцев, а также и желание японского правительства снестись с Россией ему известно не было, когда он писал к матсмайскому губернатору. И наконец, пятое — чтобы господин Рикорд на объявление матсмайс-кого губернатора, с которого копия при свидании нашем ему показана будет, написал ответ, что русский перевод сего объявления он понял хорошо и по возвращении в Россию не упустит представить оный своему правительству.

5 октября был день, назначенный для свидания моего с господином Рикордом. Японцы предлагали и господину Муру быть при сем случае со мной вместе, но он, к немалому их и всех удивлению, отказался от сего свидания. Господин Хлебников желал иметь удовольствие видеться со своими сослуживцами и соотечественниками, однако японцы не позволили, отговариваясь, что господина Мура в нынешнем его полоумии и с таким расстроенным воображением нельзя оставить без собеседника, который был бы в состоянии его занимать. Поутру, в назначенный для свидания день, переводчики принесли ко мне: один — мою шляпу, а другой — саблю и вручили со знаками большого почтения, поздравляя нас с непритворным удовольствием. Платье (фуфайку и шаровары из богатой шелковой мате-

Стр. 293

рии) надел я, по просьбе японцев, то самое, которое они сшили нам еще в Матсмае нарочно с тем, чтобы нам в нем явиться на свой корабль*. Правда, что при таком одеянии сабля и треугольная шляпа не слишком были бы кстати в глазах европейцев, но как для японцев все равно и они, возвратя оружие, не считали нас уже пленными, то я, желая сделать им удовольствие, не отрекся, по просьбе их, показаться моим соотечественникам в таком странном наряде, в котором им трудно было меня узнать. Притом надобно сказать, что для легкости я носил волосы в кружок, по-малороссийски. Жаль только, что в Хакодаде, когда нам объявили о намерении японцев нас отпустить, я выбрил длинную свою бороду и тем причинил немаловажный недостаток в теперешнем моем наряде.

Место нашего свидания назначено было на самом берегу, в прекрасной комнате таможенного суда, и оно долженствовало происходить в присутствии трех переводчиков**, академика и некоторых других нижнего класса чиновников.

Около полудни привели меня в таможенный дом, у которого было собрано множество солдат, одетых в богатое парадное платье***.

* Когда японцы хотели нам сшить нарядное платье, то принесли к нам несколько кусков богатой шелковой материи, похожей на камку, разных цветов, из коих каждый лежал в особенном ящике. Они хотели, чтоб мы сами выбрали себе материю, каждый по своему вкусу, но мы им этот выбор предоставили, отзываясь тем, что для нас все цвета равны; однако они непременно требовали, чтоб мы выбрали по своему желанию материю, ибо так приказано из столицы; почему я и показал на первый, стоявший ближе всех ко мне ящик. Другие мои товарищи то же сделали, не заботясь нимало о выборе; однако японцы открыли все ящики, чтоб мы могли видеть разные материи, говоря: поелику правительство их предписало сшить нам платье из лучшей материи, какая только есть в Матсмае, и по собственному нашему выбору, то и должно им все нам показать.

** Включая в то число и переводчика голландского языка.

*** Японские солдаты в большие празднества или при таких необыкновенных случаях, как приемы чужестранцев, надевают шелковое или бархатное, вышитое шелком, золотом и серебром платье, наподобие обыкновенных их халатов с широкими рукавами, только гораздо короче, так что оно немногим длиннее наших женских мантилий. Платье сие императорское и хранится в казенных магазинах, а солдатам выдается на время, когда нужно; в нем единообразия нет, все оно сшито из разных материй и вышито узорами.

Стр. 294

Переводчики и я вошли в комнату, назначенную для нашего свидания. Японцы сели на пол, по своему обычаю, а мне дали стул. Вскоре после нас и господин Рикорд прибыл на губернаторской шлюпке с одним офицером Савельевым, переводчиком Киселевым и небольшим числом нижних чинов, которые остались на площади перед домом, а господа Рикорд, Савельев и Киселев вошли в ту комнату, где я находился. Предоставляю читателю самому судить, что мы чувствовали при первом нашем свидании. Японцы тотчас подали господину Рикорду стул, и переводчики, сказав нам, что мы можем говорить между собой сколько времени угодно, отошли в сторону, занялись своими разговорами, не мешая нам и не подслушивая, что мы говорим. Всяк легко может себе представить, что при первой нашей встрече радость, удивление и любопытство мешали нам, при взаимных друг другу вопросах и ответах, следовать какому-либо порядку. Господин Рикорд желал слышать, что с нами в плену случилось, мне хотелось знать, что в России у нас делается, отчего происходило, что мы, оставив один предмет недоконченным, обращались к другому и проч. Наконец я сообщил ему главную цель нашего свидания и объявил желания японцев, а он сказал мне о данных ему предписаниях от господина иркутского гражданского губернатора касательно постановления с обоюдного согласия между двумя государствами границ и взаимных дружеских связей.

Приняв в рассуждение настоящее положение дел, мы согласились, что требования японцев справедливы и мы должны удовлетворить им, а предлагать о постановлении границ и сношений теперь не время, и вот почему именно: мы уже знали по бумагам, прежде нами переведенным, на каком основании дозволено было японским правительством здешнему губернатору нас освободить и какое объявление предписано ему было нам сделать; следовательно, на все другие новые предложения с нашей стороны не мог он дать никакого ответа без предписания из столицы, в ожидании коего кораблю нашему непременно надлежало бы остаться зимовать в Хакодаде. Зимовать же здесь и не быть в полной зависимости у японцев невозможно, ибо хотя гавань и не мерзнет, но зима бывает жестока и продолжительна; в течение оной люди, живучи беспрестанно на корабле, могли

Стр. 295

подвергнуться разным опасным болезням, отчего корабль дошел бы до такого положения, что и возвратиться был бы не в состоянии; сверх того, свирепствующими бурями могло сорвать его с якорей и бросить на берег. Если же выпросить у японцев позволение людям жить на берегу, а корабль, расснастив, поставить в безопасное место, то, по их законам, надобно б было всему экипажу жить на таком же основании, на каком господин Резанов со своей свитой жил в Нагасаки, то есть всему кораблю добровольно отдаться в руки японцам и притом в такое время, когда мы должны были предъявить им свои права на три острова, по мнению нашему, несправедливо ими занимаемые. Сверх того, переводчики несколько раз говорили мне стороною*, что, невзирая на неблагоприятный ответ японского правительства, случай к восстановлению между Россией и Японией дружеских связей еще не ушел, надобно только, чтоб с нашей стороны поступали осторожно; вследствие сего он дал мне знать об одном средстве, которое в повествовании моем было бы лишним, почему я об нем здесь и не упоминаю.

Когда господин Рикорд и я кончили наш разговор и согласились на меры, кои нам должно предпринять, тогда японцы показали ему русский перевод объявления матс-майского губернатора, а он написал требуемые ими бумаги, которые Теске перевел на японский язык и, показав своим начальникам, дал нам знать, что они их одобрили. После сего японцы нас потчевали чаем и конфектами, не давая ни малейшего знака, что свидание наше слишком продолжительно. Наконец мы уже сами видели, что нам пора расстаться. Я проводил своих друзей до самой шлюпки; они поехали на корабль, а я возвратился домой.

Товарищи мои с нетерпением ожидали моего возвращения. Я им рассказал все слышанное мной от господина Ри-корда о политических происшествиях в Европе, о разных обстоятельствах неприятельского нашествия на Россию, о некоторых переменах, в последние годы у нас случившихся, о наших родных, знакомых и прочее. Я скрыл от них только два обстоятельства: первое — что японцы посредством Такатая-Кахи узнали о повелениях, данных господи-

А их слова были всегда оракулом губернатора.

Стр. 296

ну Рикорду касательно постановления границ, и еще то, что переводчик Киселев есть природный японец; я утаил сие, с тем чтоб не причинить беспокойства и страху наиболее мнительным из моих товарищей, которые до последней минуты сомневались еще в искренности японцев. Обстоятельства, с коими сопряжены были плавания господина Рикорда к здешним берегам, показали нам, сколь много обязаны мы ему за свое освобождение, что яснее будет видно из его повествования; а я должен сказать, что последний его отважный шаг, когда он решился ехать в город для свидания с японскими чиновниками, весьма много споспешествовал счастливому окончанию переговоров, ибо переводчики еще прежде нам говорили, что если господин Ри-корд не согласится ехать на берег, то от сего произойдут великие затруднения, и они не понимают, как дело тогда кончится.

6 октября поутру переводчики вручили, со знаками почтения, сабли и шляпы господам Хлебникову и Муру и сказали, что сего числа мы должны явиться к губернатору и выслушать объявление его о нашем освобождении, для чего советовали они нам одеться в лучшее наше платье, сшитое в Японии, и представиться губернатору в саблях; на сие мы охотно согласились. Около полудня повели нас в замок и в доме главного начальника, где жил губернатор, нас троих ввели в одну комнату, очень хорошо отделанную, а матросов и Алексея — в другую. Чрез несколько минут привели господ Хлебникова и Мура и меня в большую залу, где находились все бывшие тогда в городе чиновники, академик и переводчики; их было числом более двадцати, и все они сидели в два ряда по обеим сторонам залы, куда скоро и губернатор вышел в сопровождении своей свиты; он занял свое место, чиновники оказали ему почтение, мы ему поклонились по европейскому обычаю, и он нам отвечал; все это происходило по-прежнему, с той токмо разностью, что оруженосец губернаторский ныне не положил сабли его подле губернатора, как то прежде бывало, но, сидя за ним, держал ее обеими руками за конец, эфесом вверх, несколько возвысив.

С самого начала губернатор вынул из-за пазухи большой лист бумаги и, подняв оный вверх, сказал: «Это повеление

Стр. 297

правительства!» Переводчики нам тотчас сие перевели, а чиновники опустив глаза сидели, не делая ни малейшего движения. Потом, развернув бумагу, стал он читать оную вслух и по прочтении велел перевести нам в коротких словах то же, что пространнее писано было в бумаге, для нас назначенной, которую мы прежде еще перевели, то есть, что поступки Хвостова были причиной взятия нас в плен японцами, а теперь губернатор, уверившись в том, что он действовал своевольно, по повелению правительства нас освобождает, и что завтрашний день должны мы будем отправиться на корабль. Коль скоро переводчики изъяснили нам содержание сего объявления и доложили губернатору, что мы оное поняли, тогда он послал одного из старших чиновников с Кумаджеро объявить то же матросам, а между тем вынул другую бумагу, которую прочитав вслух, велел Теске перевести оную нам и потом отдать ее мне навсегда; оная содержала в себе губернаторское нам поздравление, и вот точный перевод сей бумаги:

«С третьего года вы находились в приграничном японском месте и в чужом климате, но теперь благополучно возвращаетесь; это мне очень приятно. Вы, господин Го-ловнин, как старший из своих товарищей, имели более заботы, чем и достигли своего радостного предмета, что мне также весьма приятно. Вы законы земли нашей несколько познали, кои запрещают торговлю с иностранцами и повелевают чужие суда удалять от берегов наших пальбою, и потому, по возвращении в ваше отечество, о сем постановлении нашем объявите. В нашей земле желали бы сделать все возможные учтивости, но, не зная обыкновений ваших, могли бы сделать совсем противное, ибо в каждой земле есть свои обыкновения, много между собой разнящиеся, но прямо добрые дела везде таковыми считаются, о чем также у себя объявите. Желаю вам благополучного пути».

Мы благодарили губернатора за оказанные им нам милости. Выслушав нашу благодарность, он вышел, а тогда и нам велено было возвратиться в свой дом. При всех сих происшествиях на лице господина Мура не видно было ни малейших знаков радости или удовольствия; он только беспрестанно повторял японцам, что недостоин таких милостей.

Стр. 298

Коль скоро мы возвратились домой, то начали приходить к нам с поздравлением все чиновники, солдаты и многие другие японцы; а первые три по губернаторе начальника принесли с собой письменное поздравление, которое вручили мне, чтоб я хранил оное в память нашего знакомства. Перевод его есть следующий:

От гинмияг

Все вы долго находились здесь, но теперь, по приказу Обу-ньо-Самы, возвращаетесь в свое отечество; время отбытия вашего уже пришло, но по долговременному вашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. От восточной нашей столицы3* до острова Матс-мая расстояние весьма велико и по приграничности сего места во всем здесь недостаточно, но вы перенесли жар, холод и другие перемены воздуха и к благополучному возвращению готовы; о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы и сами оную чувствуем и, с нашей стороны, сему счастливому событию радуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим Бога; теперь, желая с вами проститься, написали мы сие.

Действительно, японцы непритворно радовались нашему счастью. Переводчики нам сказали, что старший из священников здешнего города просил и получил от губернатора позволение пять дней сряду приносить молебствие в храме о благополучном нашем возвращении в Россию.

В тот же день (6 октября) японцы послали одного из чиновников и переводчика Кумаджеро на наш корабль уведомить господина Рикорда, что формальное от губернатора объявление о нашем освобождении последовало, о чем, по желанию их, я написал к нему письмо. Вечером переводчики в верхних комнатах нашего дома, по приказанию губернатора, угощали нас ужином, который состоял в девяти или десяти разных кушаньях, большей частью лучшей рыбы, приготовленной в разных видах, и дичины, гусей и уток. За ужином потчевали нас японской сагою, а по окончании угощения принесли в комнату несколько ящиков с лакированной посудой разного рода, назначенной нам в подарки будто бы от самих переводчиков за книги, которые правительство позволило им принять от нас, а впрочем, ниче-

Стр. 299

го другого брать им не велено*; между тем нам очень хорошо было известно, что подарки сии сделаны были на счет правительства.

На другой день поутру (7 октября) оделись мы в лучшее наше платье, а работники и караульные стали увязывать и укладывать в ящики постели наши и другое имущество, не оставляя никакой безделицы, и все это выносили в сени. Наконец, около половины дня, повели нас всех к берегу, а за нами в то же время множество рабочих людей несли все наши вещи, сделанные нам подарки и назначенные в дорогу для нас съестные припасы**.

На берегу меня, господ Хлебникова и Мура ввели в одну небольшую каморку, а матросов в другую некоего строения, бывшего подле таможенного дома. Чрез несколько минут приехал господин Рикорд в сопровождении господина Савельева, переводчика Киселева и небольшого числа нижних чинов. Его с двумя офицерами ввели в ту же самую залу, где я с ним имел свидание, а скоро после того и мне с господами Хлебниковым и Муром туда же велено было войти. Там находились, в числе многих чиновников, два первые по губернаторе начальника: Сампей и Хиогоро; они сидели рядом в таком положении в рассуждении прочих чиновников, в каком губернатор обыкновенно садился, а для нас стулья были поставлены против них.

Сначала старший из них приказал одному из нижнего класса чиновников поднести господину Рикорду стоявший

* Японцы имели роспись всем нашим вещам, по коей за несколько дней до освобождения нашего они их пересматривали и, не найдя наших панталонов, которые мы разрезали на куски и раздали караульным, хотели знать, что с ними сделалось; мы отвечали, что отдали некоторым из их солдат, но кому именно, не хотели сказать; однако переводчики настаивали, что им непременно нужно знать, кто именно получил наши вещи, ибо без того они (переводчики) могут попасться в беду. Если со временем откроется правительству каким бы то ни было случаем, что некоторые из наших вещей остались здесь, тогда тотчас за них примутся, ибо одним переводчикам теперь предоставлено иметь попечение о сохранении нашего имущества. Впрочем, они нас уверяли, что сим людям ничего дурного не будет, а только отберут от них полученные ими вещи; однако мы настояли на своем и уверили их, что беды им быть не может, ибо вещи наши такие же точно, какие и все другие европейцы имеют, следовательно, правительство не может заключить, чтоб они попали в Японию не из Голландии. ** 50 мешков пшена, несколько бочонков саги, множество соленой и свежей рыбы, редьки и прочего.

Стр. 300

тут высокий на ножках поднос, на коем лежал ящик, а в нем было завернутое в шелковую материю объявление матс-майского губернатора. Чиновник поднес сие к господину Рикорду с некоторой церемонией, весьма почтительно; перевод сего объявления, по желанию японцев, господин Рикорд тут же прочитал; после сего подали мне бумагу под названием: «Напоминание от двух первых по матсмайском губернаторе чиновников»; она была в таком же ящике и также обернута шелковой материей, только не на подносе, и подал оную мне не тот уже чиновник, который подносил господину Рикорду; хотя я знал содержание сей бумаги, но должен был, для порядка, тогда же прочитать оную. Потом возвратили они подарки иркутского губернатора и показали нам список съестным припасам, которые они намерены были дать нам на дорогу. Наконец, японские начальники, пожелав нам счастливого пути, с нами простились и вышли вон.

Чрез короткое время, когда все было готово к нашему отправлению, посадили нас всех, и с нами вместе Така-тая-Кахи, на губернаторскую шлюпку и повезли на «Диану», а за нами в ту же минуту отвалило множество лодок, на которых везли наши вещи, подарки и съестные припасы. Когда мы из таможенного дома шли к шлюпке, то все японцы, на площади находившиеся, знакомые нам и незнакомые, с нами прощались и желали нам благополучно достигнуть своего отечества.

На «Диане» встречены мы были как офицерами, так и нижними чинами с такой радостью, или, лучше сказать, восхищением, с каковым только братья и искренние друзья могут встречаться после подобных приключений. Что же касается до нас, то после заключения, продолжавшегося 2 года 2 месяца и 26 дней, в которое время, исключая последние 6 месяцев, мы не имели никакой надежды когда-либо увидеть свое отечество, найдя себя на императорском военном корабле между своими соотечественниками, между теми, с коими служили мы пять лет в одном из самых дальних, трудных и опасных морских путешествий и с коими мы были связаны теснейшими узами дружбы, — мы чувствовали то, что читателю легче можно себе представить, нежели мне описать.

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
Текст приводится по изданию: Записки флота капитана Головина о приключениях его в плену у японцев. — М.: Захаров, 2004. — 464 с. — (Серия «Биографии и мемуары»).
© И.В.Захаров, издатель, 2004
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев (guy_caesar@mail.ru)