I

Я провела лето 1797 года вместе с Толстой в имении ее матери, княгини Барятинской, в пяти верстах от Императорского Петербургского дворца, куда в июле месяце переехал двор для празднования именин Государыни. Граф Толстой и мой муж делили свое время между нами и службою при дворе. Имение, где мы находились, было удачно расположено. Дом стоит на высоком холме, с которого открывается прелестный вид на залив, туда ведет красивая аллея; вокруг имения много чудных мест для гулянья; есть леса, сады, много цветов и фруктов. Из окна моего маленького кабинета направо был виден город, налево — море. Мы были, насколько возможно, счастливы. Дружеские отношения и занятия с детьми наполняли наши дни самым чувствительным и интересным образом.

Стр. 177

Наши старшие дочери, моя и Толстой, приблизительно одного возраста, были постоянно вместе. Мы с интересом следили за возникающей между ними дружбой. Вторая дочь Толстой была умной девочкой, она была тогда четырех лет, на три года моложе своей сестры. Моей младшей дочери и сыну графини было приблизительно по два года. Не было ничего милее вида этих двух малюток, красивых, как ангелы, когда они собирали цветы или бежали навстречу нам, набрав цветов в подолы своих рубашек.

Я любила по вечерам сидеть на крыльце, любуясь закатом солнца. Воспоминания осаждали меня, и самым чувствительным из них было воспоминание о Великой Княгине Елизавете, которая всегда была и будет для меня самым священным лицом.

Тихий прекрасный вечер дает отдых душе, позволяющий нам видеть то, что ускользает от нас во время волнения и беспокойства. Я мысленным взором окидывала прошедшее величие, все обстоятельства своей дружбы с Великой Княгиней. Я оплакивала ту, которая осыпала меня милостями, потому что ей я обязана тем, что я узнала и полюбила того, кого я всегда буду любить.

Чувство привязанности к горячо любимому монарху не сравнимо ни с каким другим; чтобы понимать, его надо испытать. От этого чувства до гордости бесконечное расстояние. Оно все — преданность. Гордость и тщеславие — низкие эгоистичные чувства, они не могут согласоваться с самоотвержением. Но никогда не хотят ни поверить этому чистому чувству, ни понять его; всегда считают его корыстным или основанным на каком-нибудь особом мотиве тщеславия или восторженности.

Высокое положение монарха не допускает никакой связи между ним и подданными, но я позволю себе заметить, что в этом суждении забывают про душу

Стр. 178

и сердце, которые уничтожают расстояние, сохраняя уважение. Сердце истинного верноподданного требует только справедливости, т.е.. мнения, но мнения, высказанного открыто. С печалью переносишь слабость в государе; ей предпочитают строгость. Надо, чтобы было возможно опереться на то, что представляет нашу гарантию и силу.

Здесь следует упомянуть о приезде принцессы де Тарант, герцогини дела Тремуй, во время пребывания двора в Петергофе. Она дочь герцога Шастильона, пэра Франции и последнего в роде. Она была статс-дамой несчастной королевы Франции и даже принесла себя в жертву привязанности и преданности своим государям. Император и его супруга познакомились с ней во время путешествия в Париж1). Они часто встречали ее у ее бабушки, герцогини де Лавальер. Мужество и выдающиеся чувства, проявленные принцессой де Тарант в несчастье, еще более увеличили уважение и участие, которые она вызвала у Их Императорских Высочеств. После того как она вышла из тюрьмы, ее принудили бежать в Лондон, чтобы избежать смерти. Король и королева были уже в Тампле, принцесса де Тарант, не видя возможности разделить их судьбу, согласилась покинуть на некоторое время Францию. Но когда она пожелала вернуться, декретом был воспрещен всем эмигрантам въезд во Францию. Она терпела бедность и несчастья. Смерть ее государей превысила меру ее горя. Она находилась в Лондоне уже пять лет, когда Император Павел и Императрица Мария, вступив на трон, пригласили ее, в самых ласковых выражениях, приехать в Россию, предлагая и обещая ей письменно пожаловать имение, где она могла бы спокойно жить со своим семейством.

Принцесса де Тарант собиралась было отклонить это предложение, как бы выгодно оно ни было. Она не хотела расстаться с черным платьем, так хо-

Стр. 179

рошо подходившим к вечному трауру ее души, и вполне удовлетворялась пенсией (около 2000 руб.), назначенной ей три года тому назад королевой Неаполитанской. Но польза, которую могли извлечь ее сестра и ее семья из предложения Государя, распространявшегося и на них, склонили ее к путешествию в Россию, и она отправилась, не имея другого обеспечения в руках, кроме записки Императрицы, и не прося ничего.

Ее семья была знакома Их Величествам, которые тайно помогали ей, когда Государь еще был Великим Князем. Принцесса де Тарант, жившая просто в Лондоне, вдали от света, решилась на новую жертву и приехала в Кронштадт после семнадцатидневного путешествия за несколько дней до Петергофского праздника.

Ее приезд заинтересовал меня. Дядя был хорошо знаком с ее бабушкой и часто говорил мне про нее. Я приготовилась встретить ее с особым чувством, а не с тем обыкновенным любопытством, которое возбуждает новое лицо.

Некоторые из придворных рассказали нам подробности ее приема, наделавшего большого шума. Она приехала в воскресенье в час дня, и после обеда ее провели в кабинет Их Величеств, принявших ее особенно милостиво. Императрица приколола ей маленькую кокарду ордена Св. Екатерины, недавно учрежденного и шефом которого она была. Весь понедельник и вторник за ней ухаживали, делали ей полезные подарки, очень деликатно предложенные. Принцесса де Тарант стала лицом, сосредоточившим на себе все взоры. В среду мы отправились на именины Государыни. Все дамы перед обедней собирались в особой комнате рядом с коридором, ведущим в церковь. Все ожидали двор с удвоенным нетерпением, чтобы увидеть принцессу де Тарант. Ее благородный и печальный вид поразил всех и

Стр. 180

тронул меня до глубины души. После обедни она была назначена фрейлиной и получила портрет.

На следующий день двор возвратился в город, в Таврический дворец. Император посадил ее за ужином рядом с собой, был очень внимателен к ней и говорил с ней о Франции с живым интересом. Это внимание и удовольствие, которое он, казалось, находил в разговоре с ней, возбудили беспокойство и подозрение в склонном к интригам и ограниченном уме князя Александра Куракина. Он вообразил, что Император может привязаться к ней и отослать м-ль Нелидову. Он поспешил передать последней свои услужливые и низкие наблюдения. Нелидова ухватилась за идею заняться новой интригой и поспешила сказать об этом Государыне, ревность которой легко было возбудить. Они добились того, что предубедили Императора против принцессы. Последняя, ничего не подозревая, отправилась на следующий день в Таврический дворец, чтобы ехать вместе с двором в общежитие. Появились Их Величества. Государыня подошла и разговаривала с графиней. Шуваловой, находившейся рядом с госпожой де Тарант, осмотрела ее с ног до головы и повернулась к ней спиной, когда та сочла себя обязанной обратиться к Государыне с несколькими словами. Император даже не взглянул на нее.

Эта внезапная перемена удивила и смутила госпожу де Тарант. Плещеев, в добром сердце которого она вызвала участие, подошел к ней немного погодя, когда все приехали в общежитие, и предупредил ее, что она находится в самой большой немилости и что ее не пригласят в Павловск, куда двор должен был возвратиться в этот же день. Он попросил ее, из уважения к Государю, не попадаться ему на дороге, когда он будет уходить.

Стр. 181

Так окончилась милость, продолжавшаяся четыре дня. Результатом обещаний была пенсия от Государя в 3000 рублей и 1200 рублей от Государыни, назначенная на все время пребывания г-жи де Тарант в России.

Немного спустя после Петергофского праздника Император отплыл в Ревель. Императрица, хотя и была три месяца беременной, пожелала принять участие в путешествии. Нелидова и Протасова сопровождали ее. Великая Княгиня и многочисленная свита из мужчин последовали за их Величествами. Император и лица, наиболее приближенные к нему, поместились на фрегате «Эммануил», рассчитанном на большое общество, и с такой роскошью, какую трудно было ожидать встретить на корабле. Этот фрегат входил в состав эскадры, где на других кораблях была размещена остальная свита.

Совершенный штиль задержал Императора четыре или пять дней на рейде против Ораниенбаума*, где должны были жить Великие Княгини Елизавета и Анна во время отсутствия Императора. В эти дни Великие Княгини ездили обедать на фрегат и возвращались только вечером. Они приезжали из Ораниенбаума, но остальное общество получило приказание дожидаться в Петергофе возвращения Императора; он взял с собою на то время, пока фрегат стоял на рейде, только нескольких лиц.

* Император только что перед этим подарил это императорское имение Великому Князю Александру, а Стрельну — Великому Князю Константину. Примеч. авт.

Стр. 182

В числе их был г-н де ..... виртембергский посланник, он говорил по-французски невозможные вещи, чем разгонял скуку пассажиров. Однажды после обеда м-ль де Ренн, фрейлина Великой Княгини Анны, дожидаясь Великих Княгинь, растянулась на маленьком диване в гостиной фрегата. Г-н де ... вошел туда, а м-ль де Ренн приняла более сдержанное положение, на что он сказал ей:

— О, очень жаль! Поза была превосходна. Наконец подняли паруса, но на следующий же день, до выхода эскадры с рейда, поднялась такая буря, что пришлось бросить якорь, и некоторые из кораблей были повреждены. После того как Их Величеств покачало целые сутки на корабле, они получили отвращение к плаванию и возвратились как можно скорее в Петергоф, где собрался весь двор, и провели там еще с неделю.

Как доказательство странности Императора я приведу здесь один случай, бывший в то время.. Княжна Шаховская, впоследствии в замужестве Голицына2), фрейлина Великой Княгини Елизаветы, была дежурной все лето и сопровождала двор во всех этих путешествиях. Она была красива, и Император заметил ее. Однажды в Петергофе во время парада он распорядился напечатать в приказе благодарность Великому Князю Александру за то, что при его дворце находится такая красивая фрейлина. Говорят, что эта шутка была очень дурно принята Нелидовой и что с этого времени она возненавидела княжну Шаховскую.

Пробыв два дня в городе, в Таврическом дворце, двор вернулся в Павловск и оттуда в половине августа перебрался в Гатчину.

В последние дни пребывания в Павловске Великая Княгиня Елизавета получила от принцессы, своей матери, письмо, где та писала ей, что собирается по-Iехать в Саксонию, чтобы повидаться со своей сестрой, герцогиней Веймарской, но симпатическими

Стр. 183

чернилами она прибавила несколько строк на белом листе бумаги:

Посудите о моем удивлении. Г-н де Тауб, находящийся здесь, попросил у меня от имени шведского короля руки одной из ваших младших сестер. Я так этим ошеломлена, что не знаю, что мне ответить.

Едва двор переехал в Гатчину и Великие Княгини вернулись в свои апартаменты, как Императрица распорядилась позвать к ней Великую Княгиню Елизавету. В тот момент, когда последняя вошла в комнату, Государыня сидела с газетами в руках, а сзади нее Нелидова, и резко обратилась к Великой Княгине:

— Что это такое? Шведский Король женится на вашей сестре?

— Я в первый раз об этом слышу, — ответила Великая Княгиня.

— Но это сказано в газетах.

— Я не читала их.

— Этого не может быть; вы знали об этом; ваша мать назначает свидание королю в Саксонии и везет туда с собой ваших сестер.

—Я знала про путешествие, которое моя мать собиралась совершить в Саксонию, чтобы повидаться с моей теткой, но про другую цель этого путешествия мне не было известно.

— Это неправда; этого не может быть; вы поступаете недостойно по отношению меня; вы не доверяете мне и предоставляете мне узнать из газет про оскорбление, нанесенное моей бедной Александрине! И это как раз в тот момент, когда мы могли быть вполне уверенными, что ее брак состоится, и когда нас прельщали надеждой! Это ужасно! Это возмутительно!

— Но я в этом не виновата.

— Вы знали об этом и не предупредили меня. Вы проявили ко мне недостаток доверия, уважения...

Стр. 184

— Я не знала об этом. Да наконец, мои письма читают на почте; будьте добры справиться там, о чем писала мне моя мать.

Это было последнее слово Великой Княгини, очень взволнованной и даже рассерженной той сценой, которую ей устроила Государыня. Выслушав после этого целый поток слов, очень мало сдержанных, она удалилась к себе. С этого времени Императрица не разговаривала с ней, заметно дулась на нее и даже отпускала на ее счет замечания, которые она хотела сделать оскорбительными, но они вызывали только сожаление.

Однажды вечером, когда Великие Княгини присоединились в саду к их Величествам, чтобы вместе идти на прогулку, Великая Княгиня Елизавета подошла к Государыне, чтобы поцеловать у нее руку. Государыня с аффектацией протянула ей руку, Великая Княгиня вполне и искренно поцеловала ее. Государыня, вместо того чтобы поцеловать Великую Княгиню, резко заметила ей:

— Вы загордились и не хотите больше целовать у меня руку, потому что ваша сестра стала королевой.

Великая Княгиня только пожала плечами с видом сожаления, что до гакой степени раздражило Императрицу, что она эти же слова повторила Великой Княгине Анне. Император далеко не разделял этого . смешного поведения и нисколько не переменился по отношению к Великой Княгине. Он сказал ей как-то, шутя:

— Ваша сестра вступила в соперничество с моей дочерью.

— Я-огорчена этим, — ответила Великая Княгиня Елизавета.

— В конце концов, какое значение имеет это для нас? Мы найдем, за кого выдать Александрину, — сказал Государь.

Стр. 185

Немилость, в которой оказалась принцесса де Тарант, нисколько не удивила меня, но сильно огорчила. Я не могла ей выразить это. Она попала в общество, совершенно противоположное тому, где я вращалась, в общество супруги князя Алексея Куракина3), и главным образом княгини Долгоруковой4), где делали все, хотя она этого и не подозревала, чтобы помешать ей приехать ко мне. По возвращении моем в город она сделала визит моей матери, так же как и мне. Я возвратила его без особой поспешности. Несколько дней спустя мой дядя дал для нее ужин, я принимала гостей. Мы были с принцессой де Тарант в полнейшем согласии. Ее уверили, что я была самой педантичной женщиной, неестественной и с большими претензиями.

Принцесса сказала мне, что она боялась меня как очень ученого человека. Я знала, что все это были интриги, пущенные с целью помешать ей познакомиться со мной, и сказала Толстой:

— Через несколько времени госпожа де Тарант будет ежедневно бывать у меня, мое сердце говорит мне это, и оно редко ошибается.

После двух или трех визитов, сделанных ею мне, я пригласила ее обедать; но накануне назначенного дня, вечером, моя младшая дочь.и дочь графини Толстой заболели оспой. Я написала принцессе, выражая ей сожаление, что не могу принять ее. Моя дочь была в очень опасном положении, и, хотя дочь Толстой была не так сильно больна, она умерла в судорогах. Я видела, как она кончалась. Мать находилась в состоянии, достойном сожаления. Я увезла ее к себе, также и ее мужа, остававшегося две недели у нас. Я ухаживала за графиней около месяца.

Когда прошли шесть недель, принцесса де Тарант написала мне о своем желании меня видеть. Я приняла ее предложение. Когда она вошла в комнату, я си-

Стр. 186

дела рядом с Толстой. Печальное выражение лица последней поразило госпожу де Тарант. Она подалась назад от удивления. Я встала навстречу ей и посадила ее между графиней и мной. У госпожи де Тарант не хватило храбрости посмотреть в ее сторону или заговорить с ней, как вдруг с Толстой сделался ужасный нервный припадок. Принцесса взяла ее на руки и отнесла ее вглубь моего кабинета. Она оказала ей самые усердные заботы. У меня совершенно не было сил: положение Толстой лишило меня их. Когда ей стало лучше, госпожа де Тарант подошла ко мне и сказала:

— Вы несчастны и неспокойны; позвольте мне приехать завтра.

Действительно, она приезжала каждый день. Наша дружба возникла легко: она оплакивала любимую государыню, и я понимала ее лучше, чем кто-либо другой.

Двор возвратился в Гатчину в первых числах ноября. Вначале там были маневры гвардейских полков, всегда следовавших за Императором. Маневры производились каждый год в одно время, кроме 1799 года, когда был Италийский поход. Когда наступила зима, по вечерам давались спектакли. Большею частью это была итальянская опера, не потому что Государь не любил французской комедии, но во время траура по Государыне труппа рассеялась и другой еще не собрали.

Двор уехал из Гатчины 4 ноября и провел в Цар-Селе 5 ноября годовщину апоплексического удара, предшествовавшего смерти Екатерины II. Ли-

Стр. 187

ца, питавшие в глубине души искреннее сожаление о ней, могли найти удовольствие в молитве за нее в месте, где все напоминало ее и, казалось, было еще полно ею; осень придала этим прекрасным местам печальный вид, что так подходило к настроению дня.

Это был последний день траура. Возвратясь в город, двор принял совершенно иной образ жизни, чем в прошлом году. Апартаменты Их Величеств, как частные, так и предназначенные для приема, были переделаны. Театр Эрмитажа, куда при Екатерине II допускалось только избранное общество, был открыт для всех, кто по своему чину был принят при дворе, а также для офицеров гвардии. Пышная свита сопровождала туда Императора и его семейство, тогда как Екатерина II старалась устранить это в Эрмитаже.

За месяц перед родами Государыня получила известие о смерти своего отца, владетельного герцога Виртембергского. Государыня провела в уединении эти последние четыре недели, но это не помешало Государю и остальным членам его семьи по-прежнему появляться в обществе.

Польский король умер в начале января 1798 года. Это не было несчастьем для него, потому что жизнь его была малоприятна. Хотя он никогда не осмеливался претендовать на трон, на который возвела его Екатерина II, все-таки он был королем и успел привыкнуть к этому сану. Роль, которую он играл в Петербурге, не могла не быть тягостной для человека его ума и чувствительности. Он получал содержание от двора, жил в императорских дворцах, зимою — в Мраморном, а летом — в Каменно-Островском. Ему приходилось часто появляться при дворе и потому часто подвергаться, как и остальным, проявлениям изменчивости настроения Государя, но в его положении было особенно тяжело выносить их. У него бывали большие приемы, и его смерть была большой по-

Стр. 186

терей для петербургского общества. Он умер от апоплексического удара, совершенно так же, как Императрица Екатерина II, и был погребен в католической церкви в Петербурге со всеми почестями, должными его сану.

Двадцать восьмого января Императрица родила сына, названного, по желанию Императора, Михаилом. Не трудно было направить к мистицизму живое и горячее воображение Государя, и лица, близко стоявшие к нему, позаботились об этом. С самого начала царствования Павла I рассказывали, что часовой в Летнем дворце видел Михаила Архангела и даже имел с ним разговор, .точный смысл которого не был известен. Как бы то ни было, Летний дворец решено было сломать*, и Государь по возвращении из Москвы положил первый камень в фундамент Михайловского дворца** на том же самом месте, где был Летний дворец.

Все время своего царствования он с особой заботой занимался постройкой этого здания. Он расстроил финансы из-за поспешности и роскоши, с которой он его обставил; и едва он вступил во владение им, как этот дворец стал его могилой, по какой причине он и был оставлен его наследниками. Со времени этого предполагаемого явления Государь возымел желание, если у него еще будет сын, дать ему имя Михаил.

Немного спустя после родов Императрицы приехал в Петербург герцог Энгиенский к своему дедушке, принцу де Конде, находившемуся там уже два ме-

* Старый деревянный дворец, служивший временной остановкой Екатерины II, когда она летом приезжала в Петербург для участия в какой-нибудь церемонии. Примеч. авт.

** Раскапывая место для фундамента этого дворца, нашли камень, на котором было вырезано имя несчастного Ивана. Примеч. авт.

Стр. 189

сяца, и появился при дворе в первый раз на балу в Эрмитаже.

Летом 1797 года, после мира, заключенного междуАвстрией и Францией, Император Павел I предложил армии Конде, остававшейся в бездействии после этого мира, службу и помещение. Предложение было принято с горячей благодарностью. Князь Горчаков6) отправился за армией на Дунай и привел ее в Волынию к концу того же года. Герцог Энгиенский находился при армии и приехал в Петербург только после того, как она была размещена в Дубно. Принц де Конде дожидался его там. Граф Шувалов был послан на границу навстречу принцу с шубами, подарком Государя. По приезде в Петербург его Высочество остановился в Таврическом дворце, так как дом Чернышева, который Государь купил для него, чтобы сделать ему подарок, и на котором уже стояла надпись: Отель де Конде, еще не был окончательно устроен. Принца предупредили, что для него приготовлен ужин и он может пригласить, кого он сочтет нужным.

На другой день его Высочеству сделали визиты оба Великих Князя и другие должностные лица. Государь пожаловал ему орден Св. Андрея Первозванного и католическое приорство Мальтийского ордена. Никогда не узнали, что вызвало охлаждение его Величества к принцу через очень короткое время.

Принц де Конде и герцог Энгиенский уехали из Петербурга в Дубно в конце февраля или в начале марта 1798 года. В течение этого года многие местности были посещены маркизом де Монтессон7) в поисках подходящего для колонии места, как это было обещано, но не пришли ни к какому окончательному решению по этому поводу. В 1799 году армия с честью участвовала в походе Суворова, но после этого, похода намерения петербургского кабинета переменились, и принц Конде, получив извещение, что каби-

Стр. 190

нет встал на сторону Бонапарта, повел переговоры с Англией, предлагая свою армию этой державе, кото-Грая и приняла это предложение. Павел I, узнав об этих переговорах и не желая, чтобы принц предупредил своим прошением об отставке, быстро послал приказ о расформировании армии. Армия находилась в это время в Австрии. Англия также не замедлила с подобным приказом, и эта благородная армия постепенно разорялась, причем большая часть солдат возвратилась во Францию.

У Государыни были трудные, но не опасные роды. Так как ее постоянный акушер умер, выписали другого, из Берлина. Этот последний, без сомнения, подговоренный теми, кто желал разрушить влияние Императрицы и Нелидовой, именно Кутайсовым, объявил Государю, что он не ручается за жизнь Государыни, если она еще забеременеет. Это послужило источником всех интриг, имевших место в течение года.

Едва оправившись от родов, Государыня получила sизвестие о смерти своей матери, как раз в то время, когда она ждала ее приезда в Россию. Она была удручена этим горем, и Государь относился к Ней со всей внимательностью и предупредительностью нежного супруга. В половине апреля двор поехал в Павловск, а в начале мая Государь вместе с Великими Князьями Александром и Константином отправились в Москву, где был назначен общий сбор войскам и маневры. Оттуда Государь и Великие Князья должны были отправиться в Рязань. Император провел в Москве пять или шесть дней; публика усердно посещала маневры, тем более что стояла чудная погода; для приезда Государя давались балы и другие празднества.

М-ль Лопухина, обратившая на себя внимание Государя еще в прошлом году во время коронации, показалась ему в этот приезд еще прекраснее. Кутайсов изо всех сил старался увеличить впечатление, произ-

191.

веденное ею на Государя, и последний уехал из Москвы страстно влюбленный в нее, с твердым намерением привлечь в Петербург предмет своей страсти.

Я должна не забыть привести здесь одно интересное обстоятельство, случившееся около этого времени с г-жой де Тарант. Мой муж вызвал участие к тяжелому положению принцессы де Тарант в добром сердце Великого Князя Александра и Великой Княгини Елизаветы. Они были так добры, что пришли ей на помощь и подарили 12 000 рублей, под условием глубокой тайны относительно этого благодеяния, сделавшего ее так счастливой, как она могла быть в то время, и облегчая ей возможность помочь своей сестре и ее семье. Ее слезы благодарности наполнили меня радостью.

IV

Лето 1798 года я провела в деревне на Петергофской дороге вместе с Толстой и де Тарант. Чем дальше шло время, тем больше я привязывалась к последней. Ее прекрасная отзывчивая душа была способна оценить дружбу. И с каждым днем я видела, как увеличивалось мое расположение к ней. Ее гордый и твердый характер вызывал ощущение покоя той поддержкой, которую я находила в нем.

Лорд Уайтворт8), посланник Англии, жил недалеко от нас. Мне необходимо упомянуть о нем в моих мемуарах, хотя воспоминание о нем принадлежит к одним из наиболее тяжелых. Вот уже долгое время, как он выказывал по отношению к Толстой мнимую страсть, т.е. просто желал погубить ее, но он скрывал свои проекты под самой обольстительной маской. Никогда он не сказал ни слова, которое могло бы ос-

Стр. 192

корбить ее; он весь был проникнут уважением и вниманием к ней. Такое отношение продолжалось много лет. Наконец она заметила чувство; внушенное ею, но .ее недоверие к себе и дружба, наполнявшая тогда ее сердце, помогали ей избегать опасности без всякого ; усилия. Но все-таки это соседство мне не нравилось. Я никогда не могла выносить любви мужчины к замужней женщине. Я даже нахожу эти чувства преступными, в особенности в человеке, которому около пятидесяти лет. В это время, хотя в поведении лорда Уайтворта не было еще ничего предосудительного, все-таки легко было заметить, что он начинал переходить известные границы. Я остерегалась обратить внимание Толстой: было бы ужасно смутить ее спокойствие. Но последующие события слишком оправдали мои опасения.

Император возвратился из поездки к концу июня. Государыня и Нелидова выехали навстречу ему в Тихвин. Они были крайне поражены переменою его отношения к ним. Их Величества вместе возвратились в Павловск, где Государыня приготовила праздник по случаю приезда Государя. На этом празднике впервые появилась мадам Шевалье, актриса, которая с этого времени заняла видное положение в Петербурге. В части сада, называвшегося Соловей, многие из аллей кончались круглой огороженной площадкой. На каждой из этих площадок были устроены различные сцены. На одной была сцена из комедии, на другой из балета, на третьей из оперы и т. д. Обойдя все аллеи, дошли до последней, в конце которой находилась хижина, существовавшая с основания Павловска и поэтому оставленная нетронутой.

У входа в последнюю аллею граф Вельегорский9), переодетый пустынником, подошел к Императору и, сказав ему несколько красивых комплиментов, попросил его войти к нему в хижину. Император после-

Стр. 193

довал за ним и увидел сзади хижины оркестр, аккомпанировавший хору, из всех Великих Княгинь и Княжон, исполнявших из Люцилии «Нигде так не хорошо, как среди своей семьи». Все было очень хорошо, если не считать, что никогда Государь не возвращался к своей семье с чувствами, так мало приличествующими отцу семейства.

Ужином под музыку в маленьком саду Государыни закончился праздник. Стояла прекрасная погода, много способствовавшая тому, чтобы праздник казался прекрасным тем, кому возвращение Государя сулило счастье. Но тот, для кого он предназначался, едва сохранял внешне довольный вид, и Государыня предчувствовала уже все неприятности, ожидавшие ее.

Кончался июнь месяц, и Государь выказывал живейшее нетерпение поскорее отправиться в Петергоф. Сообразно тому, насколько Государь находил приятным пребывание в Павловске, придворные определяли степень влияния Государыни на своего супруга. К несчастью, Государыня схватила трёхдневную лихорадку почти в тот момент, когда двор должен был отправиться в Петергоф. Это препятствие страшно раздражило Государя, и он готов был думать, что Государыня притворилась больной, чтобы помешать ему. Он даже не постарался скрыть от нее свое недовольство, и с этого времени для нее начался целый ряд огорчений.

В ожидании Императора были все признаки страсти влюбленного двадцатилетнего юноши. Он сделал Великого Князя Александра поверенным своих чувств, только и говорил ему, что про Лопухину, описывая все, что в нем происходило: мечты, воображения, надежды, проекты и волнения.

— Вообразите, до чего доходит моя страсть; — сказал он однажды своему сыну, — я не могу смотреть на маленького горбуна Лопухина, не испытывая серд-

Стр. 194

цебиения, потому что он носит ту же фамилию, что и она.

Лопухин, о котором идет речь, был одним из придворных; он был горбат, малоинтересен и приходился дальним родственником м-ль Лопухиной.

Около этого времени в Петербург приехали братья Государыни, два принца Виртембергских. Они служили в Австрии, и эта держава, выступив против Франции, направила их к Государыне, предлагая ей склонить Государя соединиться с австрийским правительством. Императрица, в восхищении от возможности сыграть роль, усердно взялась за это поручение и заручилась содействием князя Безбородко. Последний из вежливости поддержал ее настояние перед Государем, но Его Величество ответил им, что он «хочет сначала обеспечить счастье своего государства, прежде чем вмешиваться в дела своих соседей». Этот благоразумный ответ не удовлетворил их. Князь Безбородко воспользовался пристрастием Государя ко всяким церемониям и предложил ему принять под свое покровительство Мальтийский орден и потом провозгласить себя гроссмейстером ордена. Государь с I восторгом принял эту мысль и в силу этого необходимо должен был вступить в соглашение с Австрией. Блестящий поход в следующем году, в котором фельдмаршал Суворов вновь отвоевал Италию, был результатом этого союза, а также брак Великой Княжны Александры с палатином Венгрии.

Как только Императрица поправилась, двор поехал в Петергоф, и там произошли все перемены, удалившие от двора лиц, частью поддерживавших влияние Императрицы и частью поддерживаемых ею. Нелидова покинула двор и удалилась в общежитие. Военный губернатор Санкт-Петербурга Буксгевден10), ее друг и протеже, потерял свое место. Вскоре поле того он был выслан в свое имение в Ливонию,

Стр. 195

и Нелидова, очень дружная с его женой, уехала вместе с ними.

Граф Николай Румянцев11), обер-гофмейстер, которого Государь считал также одним из верных слуг своей супруги, был также предназначен к высылке, но вмешательство Великого Князя Александра остановило приказ, правда, только на время, потому что несколько месяцев спустя он все-таки был выслан. Граф Николай Румянцев был раньше нашим министром во Франкфурте, и ему было поручено Императрицей Екатериной II вести переговоры относительно брака Великого Князя Александра с принцессой Луизой Баденской. В тот день, когда Государь уже отдал приказ о его высылке, Великий Князь Александр подошел к Великой Княжне Елизавете, когда она спускалась с лестницы для вечерней прогулки, и сказал ей быстро:

— Поблагодарите отца, когда будете рядом с ним; из внимания к нам он отменил приказ о высылке графа Румянцева; сейчас я не могу вам сказать больше.

Великая Княгиня не вмешивалась в придворные интриги и узнавала о них только впоследствии по объявленным результатам, поэтому она была очень удивлена словами Великого Князя, но тем не менее исполнила порученное ей. Император очень хорошо принял ее благодарность и сказал ей много любезного по этому поводу. Остановились в Монплезире, и в то время, когда все гуляли на террасе, Государыня отвела в сторону Великую Княгиню и спросила у нее:

— Где граф Румянцев? Говорят, он выслан, что вы знаете об этом?

Великая Княгиня чистосердечно рассказала ей все, что ей было известно. В тот же момент Великий Князь Александр, желая скрыть от матери неприятную для нее новость, что Государь вооружен против графа Румянцева, подошел к ним. Услыхав, о чем они разговаривают, он горячо упрекал Великую Княгиню за то,

Стр. 196

что она рассказала эту историю Императрице. Ее Величество с живостью возразила:

— Когда все покидают меня, неужели вы сердитесь, что ваша жена не потеряла доверие ко мне?

Упреки были несправедливы, но эти слова Государыни глубоко тронули Великую Княгиню, и она желала бы утешить ее, тем более что с тех пор, как Государыня была несчастной, ее обращение с Великой Княгиней потеряло оттенок высокомерия.

В том году двор прожил в Петергофе до первых дней августа. Я отправилась туда на именины Государыни вместе с двумя моими подругами и м-ль Блом, племянницей барона Блома, датского посланника. Великая Княгиня Елизавета позволила мне повидаться с ней утром в Английском саду, куда она пришла вместе с Великой Княгиней Анной, а я — с моими подругами. Мы с ней разговаривали вдвоем, что мне напомнило счастливые времена. Это был последний наш разговор в таком роде.

Двор провел еще две недели в Павловске и оттуда переехал в Гатчину. Как ни любил Государь это имение, обыкновенно продолжая пребывание там до поздней осени, на этот раз он уехал, прожив там полтора месяца, потому что приближался приезд Лопухиной. Без сомнения, состояние экзальтации, в которой он находился, внушило ему мысль придать своему возвращению в город более торжественный вид. Он выехал из Гатчины во главе гвардии и других полков, собиравшихся обыкновенно осенью на маневры. Войска, так же как и двор, совершили путь от Гатчины до Петербурга в два дня. На ночь остановились в Красном. Селе. Войска расположились лагерем, а двор поместился в старом деревянном дворце. Была хорошая погода, и дорога, избранная на этот раз, проходила по более красивым местностям, чем та, по которой двор обыкновенно ездил из Гатчи-

Стр. 197

ны в Петербург. Все это придавало шествию торжественный вид.

Великая Княгиня Елизавета страдала от начинающейся беременности, тем более что плохая дорога внушала ей опасения, которые она принуждена была скрывать, не будучи вполне уверенной в своем положении. Был момент, когда она думала, что с ней будет плохо, но, к счастью, все обошлось, и по приезде в Петербург она в тот же вечер присутствовала на спектакле в Эрмитаже.

V

Через две недели по возвращении в город приехала семья Лопухиных. Отец сейчас же был назначен генерал-прокурором на место князя Алексея Куракина. Его жена получила портрет, а его дочь Анна Лопухина была назначена фрейлиной. Уже не удивлялись ничему, иначе назначение г-жи Лопухиной придворной дамой «с портретом» вызвало бы вполне справедливый ропот12). Она не только была невысокого происхождения и манеры ее обнаруживали полное отсутствие воспитания, но, кроме того, она была известна своим беспорядочным поведением. Она была мачехой Анны Лопухиной и ее двух младших сестер, потерявших родную мать в раннем возрасте. Одна из сестер была замужем за Демидовым и так же красива, как и Анна Лопухина. Она появилась при дворе, так же как и вся семья и даже друзья ее*, и, по-видимому, почувствовала самую горячую страсть к Великому Князю Алек-

*Уваров13), простой офицер кирасирского полка, любовник г-жи Лопухиной, был назначен адъютантом Государя и немного спустя командующим полком кавалергардов, личным конвоем Государя. Примеч. авт.

Стр. 198

сандру. Государь был на ее стороне и способствовал всеми средствами этой интриге. Однажды он поехал к м-ль Лопухиной вместе с Великим Князем Александром и, как будто нечаянно, запер последнего в комнате вдвоем с г-жой Демидовой.

Со своей стороны, она употребила все, что только допускало бесстыдство и развращенность, чтобы привлечь его. Но она не настолько нравилась ему, чтобы это чувство взяло верх над отвращением, которое внушало ему ее поведение, и заставило забыть о неприятностях, которые могли явиться следствием подобных отношений с семьей Лопухиных. Великий Князь удержался и стремился настолько же избегать ее, насколько она искала его.

Император придал своей страсти и всем ее проявлениям рыцарский характер, почти облагородивший ее, если бы к ней не примешивались крайности. Он принял на себя гроссмейстерство Мальтийского ордена. Он пожаловал этот орден всем Князьям и Княгиням Императорского Дома. Раздал все орденские степени, создал новые, увеличивал, насколько возможно, поводы для различных церемоний при дворе. М-ль Лопухина получила Мальтийский орден, это была единственная женщина, которой была предоставлена эта милость, кроме членов Императорского Дома и графини Скавронской14), вышедшей замуж около этого времени за графа де Литта, бывшего много лет министром гроссмейстера Мальтийского ордена при русском Дворе; при его посредстве состоялось предложение гроссмейстерства Императору Павлу.

Имя Анна, в котором открыли мистический смысл Божественной милости, стало девизом Государя. Он поместил его на знамена своего первого гвардейского полка. Малиновый цвет, любимый Лопухиной, стал излюбленным цветом Государя, а следовательно, и двора. Его носили все, кроме лакеев. Государь пода-

Стр. 199

рил Лопухиной прекрасный дом на Дворцовой набережной. Он ездил к ней ежедневно, два раза, в карете, украшенной только Мальтийским крестом и запряженной парой лошадей, в сопровождении лакея, одетого в малиновую ливрею. Он считался в этом экипаже инкогнито, но в действительности всем было известно, что это едет Государь, так же как если бы он был в своей обыкновенной карете.

Можно себе представить, какое впечатление производили на жителей Петербурга все эти комедии. Население было шокировано тем, что Император более горд титулом гроссмейстера Мальтийского ордена, чем саном русского Государя. Присоединение Мальтийского креста к государственному гербу вызывало всеобщие насмешки, как и театральные сцены церемоний этого ордена. Нравственный беспорядок заменил при дворе место строгости, которой требовал Государь. Но, несмотря на это, прежняя требовательность относительно всего, что касалось службы, была доведена до высшей степени, и не трудно было предвидеть последствия подобного порядка вещей.

Великая Княгиня Елизавета объявила о своей беременности в ноябре месяце. Император казался очень довольным этим известием, вызвавшим чрезвычайную радость в обществе. Дело относительно брака старших Великих Княжон, Александры и Елены, устраивалось. Ожидали приезда эрцгерцога Иосифа, палатина Венгрии, жениха первой, и наследного принца Мекленбург-Шверинского, жениха второй. Оба приехали, и это послужило поводом увеличить количество празднеств и балов как при дворе, так и в городе.

Балы и так давались часто, чтобы удовлетворить страсть к танцам м-ль Лопухиной. Она любила вальсировать, и этот невинный танец, запрещенный до сего времени как неприличный, был введен при дворе.

Стр. 200

Придворный костюм мешал танцевать Лопухиной, она находила его малоизящным, и появился приказ, чтобы дамы в выборе костюмов руководились только своим вкусом. Этот приказ, которому вся молодежь (не исключая и Великих Княгинь) подчинилась с самым большим удовольствием, был причиною огорчения Государыни. До сего времени она проявляла в этом отношении строгость, граничившую с преследованием, что очень не нравилось молодым особам, они торжествовали теперь, видя, что и Государыня обязана подчиниться общему правилу. Но причина этой перемены была действительно из таких, что могла принести ей сильное страдание, и другие жалели ее.

Эрцгерцог не мог пробыть долго в Петербурге, и поэтому помолвка была отпразднована в январе 1799 года, после чего, немного спустя, он уехал.

В это же время подготовлялась война против революционной Франции. Государь послал 12 000 человек под начальством генерала Розенберга; но ску-лость и нерешительность Австрии довели его до того, что он отдал приказ войскам вернуться в Россию. Тогда к Государю послали принца Фердинанда Виртем-бергского добиться, чтобы он отменил этот приказ. Наконец все устроилось к удовольствию австрийского кабинета. Армия получила подкрепление в 24 000 человек, 30 000 были посланы под начальством Корсакова15), двенадцать линейных кораблей и двадцать четыре фрегата отправлены в Голландию. Государь вызвал фельдмаршала Суворова и поручил ему общее командование над армией в 60 000 человек, приготовленной для этой цели еще Екатериной II.

Фельдмаршал Суворов, прежде чем направиться к армии, приехал в Петербург. Он был принят Государем со всем отличием, подобавшим его заслугам, и g ему пришлось присутствовать на частных празднест-х, которые устраивались в это время. Ничто не мог-

Стр. 201

ло представить более резкого контраста, чем присутствие этого сурового солдата, одно имя которого внушало доверие армии и уважение Европе, среди безумств и слабостей, отличавших этот двор с таким определенным направлением. Странно было видеть среди сутолоки бала Суворова, покрытого седыми волосами, с исхудалым лицом, носившим следы строгой ссылки, которую он вытерпел, и Государя, делившего свое время между ним и молодой девушкой, простой с виду, личико которой едва ли было бы заметно, если бы оно не привлекло внимание Императора.

У Лопухиной была красивая головка, но незначительная фигура. Хотя она и не была совершенно мала, но плохо сложена, с вдавленной грудью и без всякой фации в манерах. У нее были красивые глаза, черные брови и такие же волосы. Ее наибольшей прелестью были прекрасные зубы и приятный рот. У нее был маленький вздернутый нос, но он не придавал пикантности ее лицу с добрым и ласковым выражением. Она действительно была добра и не способна пожелать или сделать кому-нибудь злое, но она была не очень умна и без всякого воспитания.

Ее влияние выражалось только в испрашиваемых ею милостях. У нее не было достаточно средств, чтобы распространить его на дела, хотя не было недостатка ни в подлости людской, ни в любви Императора, чтобы она могла во все вмешиваться. Часто она получала от Государя прощение невинных, с которыми он жестоко поступил в момент дурного настроения. Она плакала тогда или капризничала и получала таким образом, что она желала. Государыня, из угождения супругу, обходилась с ней очень хорошо; Великие Княжны ухаживали за ней так, что это неприятно было видеть. Только Великие Княгини Елизавета и Анна относились к ней с безразличной вежливостью. И

Стр. 202

то только после того, как Государь нашел дурным, что они не разговаривали с ней на первом балу. В общем, они старались по возможности избегать ее.

Примеры низости, окружавшие Великую Княгиню Елизавету, увеличили гордость ее души, и одна мысль, что может показаться, будто она ухаживает за фавориткой, бросала ее в обратную крайность, настолько это было для нее возмутительным. Иногда .бывали случаи, что ее вполне справедливо обвиняли в сухости. Великая Княгиня Анна, безгранично доверявшая в это время своей золовке, держала себя так же и по тем же причинам.

В это время Великий Князь Константин к дурному обращению со своей супругой, которое она терпела с самого начала брака, присоединил еще неверность и вольное поведение. Освобожденный от боязни подвергнуться гневу своего отца, он завел связи, недостойные его ранга. Он часто давал в своих апартаментах маленькие ужины актерам и актрисам, и из этого последовало, что Великая Княгиня Анна, не знавшая его поведения, заразилась болезнью, от которой долго хворала, не зная ее причины. Медики объявили, что она радикально может вылечиться только с помощью Богемских вод, и было решено, что она отправится туда в марте месяце.

Великий Князь Константин около этого времени уехал в Вену, откуда он должен был направиться в Италию, в русскую армию. Надо отдать ему справедливость, что, когда он узнал о действии его поведения на здоровье жены, он испытал самое горячее сожаление и старался тысячью способов исправить сделанную им несправедливость. Но Великая Княгиня Анна была полна негодования и, зная, как мало можно повлиять на характер своего мужа, решила разойтись с м, пользуясь удобным случаем путешествия, чтобы привести в исполнение этот проект. Она собиралась

Стр. 203

увидеться с родными, думала, что без труда получит их согласие и легко уладит все с Великим Князем, пока он находится за границей, а потом объявит Государю и Государыне, что никакая сила в мире не заставит ее вернуться в Россию.

Этот план, вышедший из семнадцатилетней головы и построенный только на горячем желании осуществить его, был сообщен Великой Княгине Елизавете. Последняя, хотя и предвидела гораздо большие трудности, чем это предполагала ее подруга, все-таки старалась уверить ее в возможности осуществления этого проекта, потому что Великая Княгиня Анна, которую она любила с нежностью сестры, связывала с ним все счастье, возможное для нее.

Великий Князь Александр, питавший к ней те же чувства и страдавший от того, что она была осуждена на роль жертвы его брата, вошел в ее планы, советовал, помог ей, ободрил ее, и такое серьезное дело было легко разрешено двумя княгинями, из которых одной было семнадцать лет, а другой девятнадцать, и советником двадцати лет.

Великая Княгиня Анна уехала 15 марта в сопровождении обер-гофмейстерши ее двора г-жи де Ренн, гофмейстера Тутолмина и двух фрейлин — м-ль де Ренн и графини Екатерины Воронцовой16), молодой девушки, крайне ветреной и непоследовательной.

Разлука была очень тягостной для Великих Княгинь, потому что, по их плану, она должна была быть неограниченной, почти вечной; но свидетели, присутствовавшие при их прощании, знали, что Великой Княгине Анне было приказано вернуться осенью, и приписывали огорчение, испытываемое ими, опасениям, которые внушало положение Великой Княгини Елизаветы, так как беременность ее приближалась к концу и ей предстояли первые роды.

Стр. 204

Пока до сих пор беременность Великой Княгини протекала, насколько возможно, счастливо. Я получала о ней известия через моего мужа, имевшего честь часто видеть ее. Я встретилась с ней однажды в Летнем саду, гуляя с Толстой и де Тарант. G Великой Княгиней была одна из ее фрейлин, княжна Волконская. Я осмелилась говорить ей о тяжелых предчувствиях, наполнявших мое сердце, и попросила ее возвратить мне все мои письма. Она сказала мне, что сожгла их, и приказала мне возвратить ее письма. Я взяла на себя смелость отказать ей в этом, говоря, что все ее письма без затруднений будут возвращены ей после моей смерти.

На почте Ростопчиным был отдан строжайший приказ: не пропускать ни одного письма Великих Княгинь друг к другу, не вскрыв его. Но незадолго до отъезда Великой Княгини Анны один чиновник, знакомый Великим Княгиням только по имени, нашел возможность предупредить их об этом, прибавляя, что он умоляет их не пользоваться ни симпатическими чернилами, ни какими-либо другими средствами, употребляемыми с целью ускользнуть от почтового осмотра, потому что все они известны. Великие Княгини, очень признательные за это предупреждение, так как они думали, что могут свободно переписываться при помощи одного средства, ограничились очень незначительной перепиской.

Великая Княгиня Елизавета очень огорчалась разлукой, не продолжавшейся более семи месяцев, но она с большим основанием могла бы беспокоиться, если бы у нее был дар предвидения о неприятностях, которые должны были случиться с ней за этот короткий промежуток времени.

Князь Безбородко умер в апреле месяце, и граф Ростопчин занял его место в Коллегии иностранных дел. Имея уже в своих руках управление почтой, он

Стр. 205

соединил в своем лице самые важные должности и пользовался полным доверием Государя.

По воле судьбы, с этого момента все лица, которым Великий Князь Александр выказывал доверие и дружбу, были удалены одно за другим. Я приписываю это судьбе, потому что впоследствии Ростопчин оправдался, но тогда приближенные Великого Князя старались уверить его, что граф или небрежно относится к нему, или старается ему повредить. Нельзя удивляться поэтому, что все эти обстоятельства убедили в конце концов Великого Князя, что он справедливо может обвинить Ростопчина в том огорчении, которое ему причиняло удаление всех его друзей.

Князь Александр Голицын был первым. Он был внезапно выслан из Петербурга с приказом отправиться в Москву, И губернатору этого города было запрещено выпускать его оттуда. Было также приказано держать под самым строгим надзором как князя, так и лиц, имевших сношения с ним.

Князь Голицын в царствование Екатерины был камер-пажом. Она всегда была очень милостива к нему, потому что, во-первых, у него был приятный характер, а во-вторых, привязанность его к ней граничила с культом. Вскоре по выходе его из пажей она назначила его камер-юнкером двора Великого Князя Александра. Его ум и умение быть приятным в обществе снискали ему особую милость и даже доверие Великого Князя. У него был очень веселый характер и гибкий ум, но в нем не было ничего конспиративного, и он не больше мешался в дела, чем это делали остальные. Предлогом к такой строгости в отношении к нему считали интригу между Великим Князем и мадам Шевалье. Эта актриса, любовница Кутайсова, делала очень большие авансы Великому Князю, и последний, обольщенный ее красотой и грацией, был склонен отвечать на ее чувства. Утверждают, что князь Голицын

Стр. 206

играл роль посредника в этой интриге и Кутайсов, ревнуя, не будучи в состоянии отомстить самому Великому Князю, обратил свои чувства на посредника; как бы то ни было, Великий Князь был очень огорчен удалением Голицына и строгостью, с которой с ним обошлись.

Двор отправился в Павловск в первых числах мая, и помолвка Великой Княжны Елены была вскоре отпразднована там очень торжественно.

Восемнадцатого мая Великая Княгиня Елизавета родила дочь17). Государь был очень обрадован рождением внучки, которое ему было объявлено почти в тот же момент, когда курьер из армии привез ему вражеские знамена и известие о победе Суворова в Италии18). Государь любил выставлять на вид это обстоятельство и объявил себя покровителем новорожденной, к которой, как говорил он, могли плохо относиться потому, что это не был мальчик.

Рождение маленькой Великой Княжны сделало меня более чем счастливой. Я была в Павловске на крестинах. Утром того же дня Государь позволил Великому Князю просить, каких он пожелает, милостей для особ его двора. Великий Князь попросил у него: Александровскую ленту для графа Толстого, Св. Анны для Ададурова, камергера его двора, и большую Екатерининскую ленту для графини Шуваловой. Как только указы об этом были подписаны и стали известны графу Ростопчину, он пошел к Императору и сказал ему, что он поступит несправедливо, если не даст Александровской ленты моему мужу, стоявшему во главе двора его сына и служившего всегда честно Великому Князю.

Император согласился с этими замечаниями и сказал Ростопчину напомнить ему о ленте после церемонии крещения. Мы ничего не знали об этом. Я ночевала в Царском Селе и попала в Павловск как раз

Стр. 207

к тому времени, когда мне следовало вместе с придворными отправиться в церковь. Церемония эта очень растрогала меня, в особенности когда Государь сам поднес ребенка к причастию. Он сделал это с особым чувством, что было замечено всеми. Когда я вернулась в гостиную, чтобы подождать там обеда, муж подошел ко мне и сказал:

— Толстому дадут Александровскую ленту, Великий Князь пожелал этого. Если у вас спросят, получу ли я, отвечайте, что вы ничего не знаете.

Император, возвратясь в кабинет, позвал Кутайсо-ва и сказал:

— Ростопчин говорил мне сегодня утром, что я что-то должен сделать, и я забыл... Ах, знаю! Позовите мне Головина и принесите мне Александровскую ленту.

Как только мой муж вошел в кабинет, Государь подошел к нему и сказал:

— Я совершил очень большую несправедливость и спешу исправить то, что сделано моим сыном без достаточного размышления. Вы более других достойны его внимания и расположения.

Государь послал Кутайсова сказать Великому Князю Александру, что он дал Александровскую ленту человеку, наиболее достойному этого знака отличия. В ту же минуту в кабинет вошла Государыня. Государь сделал знак моему мужу не благодарить ее. Она была крайне удивлена тем, что мой муж был наедине с Государем, а также лентой, которую она видела на нем. Нас уверяли, что она противилась этому, и, когда она вышла из кабинета, Государь сказал мужу:

— Я вам сделал знак не благодарить ее — уверяю вас — не за что было.

Великий Князь принял мужа с замешательством. Последний сказал ему, что ему очень тяжело, что он не может считать ленту знаком внимания его Импера-

Стр. 208

торского Высочества, что Великий Князь должен достаточно знать его, для того чтобы верить, что мой уж ценит не ленту, а его мнение, и, увлеченный горячностью своего характера, он позволил сказать себе слишком много суровой истины, чего подданный никогда не должен говорить монарху, как бы ни были искренни его намерения. Он попросил у Великого Князя разрешения подать в отставку. Последний слабо сопротивлялся. От Великого Князя муж прошел к Великой Княгине, чтобы поблагодарить ее. Она ничего не знала и поручила передать мне, чтобы я пришла к ней.

Я застала ее лежащей на кушетке и около нее княжну Четвертинскую19). Мой визит продолжался не долго: присутствие княжны стесняло меня. Я простилась с Великой Княгиней и прошла в помещение грат финн Толстой. Муж пришел туда немного спустя и передал мне все, что я рассказала выше. Я была глубоко взволнована этим. Он признался мне, что ему очень трудно было скрыть все, что в нем происходило, во время визита к Великой Княгине, которой он очень сочувствовал. Он сказал мне еще, что главной причиной, заставившей его покинуть двор, было все то, что подготовлялось в свите Великого Князя против Великой Княгини и чему он не мог противодействовать.

Он просился в чистую отставку. Но Государь позволил оставить двор, но не службу. Его Величество положительно потребовал, чтобы он взял какую-нибудь должность. Муж не мог ослушаться и попросил должность президента почты, где граф Ростопчин был начальником. Государь согласился и назначил его также сенатором.

Стр. 210

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация внизу страницы.
Текст приводится по изданию: Мемуары / В.Н. Головина. — М.: ACT: Астрель: Люкс, 2005. — 402 с.
© «Издательство Астрель», 2005
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев (guy_caesar@mail.ru)