|
Надежда Ивановна Голицына Воспоминания о польском восстании 1830-31 гг.
ГЛАВА 4. От первого перехода до переправы через Вислу Стр. 74 (21 ноября/3 декабря). Наш первый переход был мучителен. Покинув свои жилища как бы на несколько часов, мы не позаботились ни о теплой одежде, ни о предметах первой необходимости; мороз же усиливался. Впереди наших экипажей числом около ста шли пехотные полки, по сторонам следовали отряды кавалерии с несколькими орудиями, а позади остальная артиллерия под началом Гер-штенцвейга и остальная кавалерия во главе с Великим Князем. Беспорядочное войско, уже изнуренное холодом и голодом. Горестный вид женщин, обремененных детьми и страждущих от всяческих лишений. Сам Августейший шеф, изгнанный народом, который он любил, утративший влияние, коим в продолжение стольких лет он пользовался чаще всего в интересах этой неблагодарной нации, лишенный убежища, — он, под своим гостеприимным кровом принимавший стольких несчастных, преданный теми, кого он рукою своею осыпал милостями и кому безгранично доверял, оскорбленный самым чувствительным образом, уязвленный в самое сердце, не имеющий будущности, — он, составивший счастие стольких неблагодарных! Остатки гвардии, которою он так долго командовал, еще вчера столь внушительной и великолепной, ныне разделявшей несчастие своего Шефа, коему она обязана выучкою и успехами, и верности которой приятно отдать справедливость. Малое число лиц главного штаба, избегнувших резни и плена и составлявших печальную свиту несчастного Великого Князя. Княгиня, молчаливая, терзаемая нравственной мукой, делящая свое сердце меж обожаемым супругом и любимой отчизной, неправота которой заставляла ее краснеть. Ее свита, Стр. 75 столь же подавленная, как и сама она. Пасмурная погода, тяжелая дорога, с трудом продвигавшиеся экипажи — все это имело вид погребального шествия... Мы ожидали внезапного нападения, но могли ли мы предвидеть события, коих сей переход был предзнаменованием! В последний раз взглянув в сторону Бельведера, любимого и ставшего привычным местом пребывания Великого Князя, в последний раз полюбовавшись прелестным холмом, у подножия которого виднелись дача Сольце, принадлежащая Его Императорскому Высочеству, и Виллановская дорога, по которой и он, и все мы столько раз проезжали, Великий Князь, верхом на лошади, подал сигнал к отступлению, и мы направились в сторону Пулавы, следуя по левому берегу Вислы. Но прежде Великий Князь отпустил пленных поляков, что были захвачены нашими солдатами, и роту польских гренадер, оставшихся ему верными. Первый наш ночлег был в Гуре, в пяти милях от Варшавы. Изнуренные усталостью, прибыли мы в это небольшое местечко. Нас кое-как разместили, войско стало биваком. Едва мы устроились в домишках, где должны были провести ночь, как в нескольких шагах от квартиры Великого Князя вспыхнул пожар, который удалось потушить, но мы были настороже, так как жители были настроены плохо, и мы могли опасаться враждебных действий с их стороны. В домике, что достался на мою долю, обитало польское семейство. Нам предложили хлеба и пива, что было роскошным угощеньем для нас, уже более 12 часов остававшихся без пищи. Но гораздо большим для меня удовольствием было то, что мне удалось Стр. 76 купить у этих людей шубу, которая служила всем нам по очереди, старый ковер, чтобы накрывать лошадей, суконную накидку, картуз и дюжину салфеток — это была истинная находка. Я должна засвидетельствовать здесь мою признательность одному из наших спутников по несчастию, кн. И. Голицыну [33], который любезно ссудил нас деньгами на эти покупки. Без него мы были беспомощны, и если услуга, которую он пожелал нам оказать, была велика, то также глубока и память, которую мы сохраняем об оной. Мы провели ночь в теплой комнате, но спать не могли, потому что прилечь было негде. Мы выступили на рассвете {22 ноября/4 декабря), мороз был 8—10° (Реомюра). Ручьи наполовину замерзли, и лошади, пробивая лед, ранили себе ноги. Я ехала, хотя и с трудом, благодаря ловкости моего кучера, тогда как карета княгини застряла в затянутой льдом луже, и ее смогли вытащить, лишь расколов лед штыками, что доставило нам новые опасения, потому что все ружья были заряжены. Продвигаясь с большим трудом, к ночи мы добрались до Ричивола, скверной деревушки, где все войско стало биваком, мы же заняли несколько крестьянских хижин. Сама я, однако, осталась спать в карете, а мой бедный кн. Александр, страдавший флюсом, устроился на неширокой лавке возле очага, где мы варили суп и грелись. Он провел ночь посреди собранного в хижине птичьего двора — предмета забот хозяйки, которая поминутно входила, чтобы убедиться, что все ее индюки и гуси на месте. Лишенные всего, страдающие от холода, изнуренные усталостью, дурно спавшие, готовые с рассветом продолжить путь, безропотно ожидали мы событий, которые принесет нам завтрашний день. По приказу Его Императорского Высочества была остановлена польская почтовая карета, направлявшаяся в Варшаву. Она везла значительную сумму денег, что было неожиданною находкою для нашего войска, но поскольку оказалось, что деньги принадлежат не казне, а частным лицам, то Великий Князь приказал ее отпустить. {23 ноября/5 декабря). Мы тронулись в путь. Прежде чем я села в карету, пришел камердинер Куруты и принес мне два стакана чаю. Не умею выразить, с какою радостью поделили мы их между собою. Ни одно изысканное кушанье, ни одно самое роскошное блюдо никогда не вкушалось с большим наслаждением, ни одно приношение никогда не принималось с большею благодарностью. Подкрепившись этим угощеньем, мы добрались до местечка Козеницы, где власти в парадных мундирах явились воздать почести Великому Князю: еще не все были охвачены революционным духом. Я устроилась в одном польском семействе, где нашла самый любезный прием. Нас пригласили отобедать. Его Императорское Высочество остановился лишь для того, чтобы перекусить, и войско продолжило поход до Зелехова, где мы вышли из экипажей в старом разрушенном монастыре, с длинными коридорами, вроде описанных в романах Радклиф [34]. На эту ночь они должны были стать нашими дортуарами. Выйдя из кареты, княгиня тотчас направилась в костел, чтобы помолиться. Мы вошли туда после нее, и хотя церковь была католическая, я на коленях благодарила Господа, что Он сберег столь дорогие мне существа, и просила Его помочь нам в наших мучительных обстоятельствах. В давно необитаемых комнатах было чрезвычайно холодно, а камины, заброшенные трубочистами, грозили пожаром от первого же огня, который мы попытались разжечь. Однако, все обошлось. Мы сожгли все деревья, бывшие в нашем распоряжении, и за неимением большего принуждены были сломать и де- Стр. 77 ревянную решетку, ограждающую монастырь. Наконец, мы расположились, частью на соломе, частью на старых готических стульях, ножки которых, расшатавшись и подогнувшись под тяжестью монахов, некогда на них сидевших, были весьма слабой опорой для нынешних беглецов из Варшавы. Оглядев при свечах старые портреты, музыкальную пьесу в рамке, с готическими нотами, и путевую карту края, на которой мы с грустью рассматривали дорогу, что ждала нас впереди, каждый из нас постарался предаться сну. (24 ноября/6 декабря). На рассвете, когда мы собирались тронуться в путь, явился из Варшавы г-н Волицкий. Он побывал у Великого Князя. После их свидания он вступил в разговор с М., адъютантом Его Императорского Высочества, и тешился небылицами о происходящих событиях и о мнимом преследовании, коего нам следовало ожидать со стороны наших врагов. Об этом было доложено Великому Князю. Волицкий уехал. Следствием его визита стала оскорбительная для нас брошюра, напечатанная в Варшаве. Не без тревоги пустились мы в путь и прибыли в Гуру возле Пулавы 24 ноября/6 декабря. Наша артиллерия уже выходила из лесу перед Гурою (владенье кн. Чарторижской [35]) и приближалась к нашим казармам, как вдруг сигнал тревоги заставил ее повернуть обратно, и я увидела, как она мчится во весь опор, во главе с ген. Герштенцвейгом. Среди нас тотчас распространился слух, что напали на наш арьергард и Великий Князь захвачен в плен: никогда еще не была я столь напугана, как в ту минуту. Мы все уже вышли из экипажей и с тоской ожидали ареста, княгиня дрожала, как в лихорадке. Наконец, через долгие полчаса прискакал галопом адъютант Безобразов [36] и объявил, что сейчас будет и Великий Князь, живой и невредимый. И в самом деле, он появился через несколько минут. Невозможно было выразить мою радость при виде его. Я побежала ему навстречу, он был верхом и остановился, чтобы поговорить со мною. Все, наконец, успокоились, я перевела дух и только тогда решилась покинуть переднюю княгини, где все мы собрались, и расположиться в отведенной мне квартире. То была совсем не большая, но чистая солдатская изба, коей единственная комната, поделенная надвое скверною перегородкою, дверь которой не закрывалась, поначалу была наполнена кое-кем из наших, не имеющих угла. Разделяя общее несчастие, мы делили меж собою и убежище, коему могли бы позавидовать лишь жалкие нищие, и потому я вместе с теми, кто составляли мое семейство, поместились по одну сторону перегородки, а г-жа Тимирязева с мужем и людьми и кн. И. Голицын — по другую. Мы узнали, что в польском отряде, вызвавшем нашу тревогу, был и славный, и верный Конно-егерский полк, и что сей отряд сопровождал нас издали, имея приказ наблюдать за нашим движением, но отнюдь не намереваясь нападать на нас. Поскольку ничто не возбуждает большего смеха, чем минувшая опасность, тем более ложная тревога, то остаток сего дня мы провели веселее, нежели предыдущие. Мнимое нападение дало повод к шуткам, а следствием нашего положения бывали довольно смешные сцены. (25 ноября/7 декабря). Итак, Великий Князь явился, княгиня успокоилась, все войско сделало привал. Тотчас занялись переправою чрез Вислу. По-сколку в Пулавах имелось только семь лодок, войско потратило более двух дней, чтобы переправиться чрез реку, притом Уланский полк пришлось послать в Кази-мерж, где он перешел на правый берег и соединился с нами лишь три дня спустя. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
|
