|
Анна Николаевна Дубельт Письма А.Н. Дубельт к мужу
Письмо 80 Стр. 154 16 апреля 1852 г. Рыскино Дорогой Левочка, вчера утром приехал Миша со своей большой собакой Татаром, которая преважно сидела возле него в коляске. Удивительно смирная собака по величине своей, красавица видом и шерстью и очень мне нравится привязанностью своею к Мише. После первых лобызаний и аханий над собакой пошли расспросы и толки о невесте. Первое дело мое было спросить его имя, а как узнала, что она Наталья Александровна62, что мать ее Наталья Николаевна, а старшая сестра Марья Александровна63 — ну я так и залилась страстною охотою женить нашего Николиньку на Наташеньке Львовой. И там невеста также Наталья Александровна, старшая сестра Марья Александровна, а мать Наталья Николаевна64. В один бы день сделать свадьбы и обе невестки и тещи одного имени, обе милые и славные, оба семейства чудесные. То-то бы радость, это чудо! Но конечно, надо чтобы Николинька сам захотел соединиться с Натальей Александровной Львовой, точно так как Мишинька сам желает быть мужем Натальи Александровны Пушкиной, а все бы не худо Николиньке это приговаривать, а сам он, пожалуй, жениться никогда не вздумает. Получила я рецепты, записку Шольца и по милости твоей купленные в Сергиевской аптеке лекарства. Но увы! Больной уже не существует. Она была очень слаба, но казалось ей будто стало лучше; в среду рвоты не было, боль под ложечкой миновалась — больная два раза уснула, два раза поела куриного бульона, сама собой без касторового масла и без промывательного имела натуральное испражнение. Чего бы лучше? Но к вечеру она захотела, чтобы поправили и перестлали ее постель, ее приподняли и ей сделался обморок. Не успела она придти в себя и отдохнуть от обморока, как в три часа ночи приехала к ней мать из-за 299 верст, которую больная давно не видела. Она много плакала, много говорила, много слушала, говорила сряду пять часов, не отпускала мать от своей кровати, все держала ее за руку — потом сказала, что хочет отдохнуть. Ее оставили, муж ее прилег на диванчике в той же комнате и сбирался уснуть, не спав всю ночь — как больная твердым голосом кликнула его по имени: «Никанорушка, поди сюда». Он подошел, она сказала ему: «Ну, простимся теперь, я умру Стр. 155 скоро». Перекрестилась сама, минуты две подышала очень редко и скончалась в 8 час<ов> утра, в четверг на прошедшей неделе. Завтра будет ровно неделя как она умерла. Теперь о дормезе. Левочка, не упрямься, мой ангел, сделай себе новый дормез, это необходимо для твоего здоровья, следовательно для нашего спокойствия. Почему ты не любишь нас и нашему счастию видеть тебя здоровым предпочитаешь щекотливость своего самолюбия? С твоим высоким умом, с такою любовью к семейству, ты отвергаешь наши просьбы, не хочешь потешить нас сбережением твоего здоровья, которое нам так дорого. Как можно считаться с родными детьми? У тебя есть деньги, ты им даешь, у тебя не случилось, ихние бери. Это в семействе должна быть вещь общая. На что это похоже, чтобы дети с родителями делились как чужие: это твое, это мое? Все должно быть общее. Воля твоя, Левочка, а это не хорошо. Это в тебе такая тайная гордость, которая не похвальна для христианина и отца семейства. Мы все умоляем тебя сделать себе дормез для твоего спокойствия и здоровья, а ты и слушать не хочешь. Ты этим доказываешь, что твое самолюбие дороже тебе твоего семейства, а разве это годится? Извольте, сударь, ваше превосходительство, алмазный кавалер Александра Невского, извольте непременно сделать дормез, точно такой, как вы отдали Николиньке. Денег у вас теперь нет, возьмите власовские. Можете их отдать, когда у вас будут деньги, а теперь не мучьте нас опасением, что вам не в чем покойно ездить по службе за город. Не то я поссорюсь с вами и в Петербург никогда не приеду, как не зовите. Неужели вам не страшен гнев мой? Где же это видано, чтобы муж жены не боялся? Уж как хочешь, Левочка, ты мне и писем не пиши, пока не напишешь, что у тебя новый дормез, покойный и прочный, как тот, который ты отдал нашему гусару. Еще бы ты мог мне противиться, если бы я просила тебя сделать мне бриллиантовый убор на мою седую голову. Ты бы мог сказать тогда: «душинька, на что тебе бриллианты в деревне?» Но ты мне отказываешь в таком деле, которое касается до моего спокойствия, потому что тут твое здоровье в игре, то ежели ты меня не утешишь и не послушаешь, я тогда буду уверена, что ты тиран, самый упрямый тиран, буду это всем говорить, всем писать, даже своему вологодскому старосте напишу и в Париж, президенту республики напишу и каково тебе будет, что от Вологды до Парижа будет известно твое непослушание законной жене твоей, к которой сам Бог велел тебе прилепиться так, чтоб ты отлепился от отца и матери и прилепился бы к жене. Это значит, что все послушание, которым ты был обязан отцу и матери, ты должен переносить на жену и во всем ее слушаться, особенно когда она тебе дело говорит. Вот и выходит, что ты тиран, даром что у тебя явились алмазные знаки Александра Невского! Алмазные знаки сами по себе, а дормез сам по себе, а жена надо всеми, и над алмазами, и над дормезом, и над самим тобою. Из этого явствует, что ты должен прибавить сколько нужно к власовским деньгам и с покорностию написать мне: «Я заказал себе дормез и он будет готов тогда-то». Слышишь, Левочка, никаких отговорок не принимаю, слепое повиновение, да и только! 19 апреля Миша уехал вчера перед вечером. Он скучал ужасно и жаль, что, отпустив своего человека для свидания с матерью в Каменное, не мог раньше уехать. Если бы существовала между нами искренность, как бы следовало между матерью и детьми, он бы облегчил свою душу, сообщив мне свои тревожные мысли; но у них уже давно со мною такая упорная скрытность, что не добьешься ни одного откровенного слова на их собственный счет. Мое участие им не нужно, всегда у них чужие впереди. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
|
