|
Анна Николаевна Дубельт Письма А.Н. Дубельт к мужу
Письмо 54 Стр. 131 28-го октября 1849. Рыскино. Утро Теперь уж верно ты доехал, дорогой мой ангел Левочка, и надеюсь, что доехал благополучно. Проводив тебя третьего дня в вечеру до кареты, мы вернулись наверх и все три, я, Алек<сандра> Алек<сеевна> и Ириша, пустились взапуски рыдать и плакать горькими слезами. Наконец, я первая взяла себя в руки и стала говорить о делах со старостами и земскими, между тем Ириша, у которой не случилось никакого дела для ее рассеяния, продолжала заливаться и фыкать. Я после некоторого времени позвала ее к себе для прислуги и поцеловала за то, что она так горько плачет о твоем отъезде, а она заплакала еще пуще, и едва могла выговорить: «Как же не плакать о нем, ведь жалко, — мы его как за какого бога считаем!» Видишь, Лева, я правду говорю, что если бы мы жили во времена мифологические, когда благодетелей рода человеческого делали богами, ты был бы сделан богом, и верно, богом милости и правды. Огорчило меня только то заключение, что как я перестала плакать первая, потом унялась Сашинька, а Ириша плакала дольше всех, так по этому видно, что она тебя любит наиболее из нас троих. Такое открытие меня озадачило и мне жаль стало, что я не плакала дольше всех, потому что мне кажется, я должна тебя любить и люблю более, чем Ириша. Как ты думаешь? В разговоре моем со старостами в вечер твоего отъезда первое мое слово начиналось так: «А что? Каков ваш барин?», и каждого из них в свою очередь ответ был следующий: «Ах, матушка, кажется таких господ да даже и таких людей на свете нет!» Ты, конечно, догадываешься, что я вполне согласна с ними. Переночевав в тех самых комнатах, где мы с тобою сидели, поутру я пустилась в обратный путь, в Рыскино. Здесь все показалось так уныло, так пусто, что насилу я перенесла этот первый * Так в тексте (прим. публ.). Стр. 132 день без тебя. В твоей комнате еще и сегодня остался запах от сигарок, которые ты курил; это и приятно и грустно. Сегодня дела идут своим чередом, даже их больше прежнего, потому что при тебе некоторые остановились, а и те, которые не останавливались, шли кое-как, потому что при тебе ничем заняться не хотелось, а все хотелось поболтать с тобою или с сестрою, о тебе же. Хотя дел и довольно, но все как-то из рук валится оттого, что на душе не весело. Все кажется, как будто у меня что-нибудь отняли. Это такое блаженство наслаждаться такою беседою, как твоя. Столько ума, даже мудрости в твоих суждениях, что весь мир забудешь, слушая тебя. Между прочим, не обо всем я переговорила с тобою, мой ангел. Удовольствие тебя видеть и слушать заглушало и память во мне и волю, эти дни при тебе я как будто летала на крыльях и земли под собою не чувствовала, и от того многое земное перезабыла; между прочим вот о чем: в доверенности на передачу Николиньке Власова, в конце сказано: «почему и прошу тебя совершить вместо меня законным порядком дарственную запись на означенное имение, с объявлением известной тебе оному цены, для чего и выдаю тебе сие верющее письмо, и прочее». Об этом-то я и забыла поговорить с тобою, какая тебе известна цена этому имению? Прошу тебя, мой ангел, не выставлять излишней цены: это могло бы иметь со временем какие-нибудь неприятные последствия для Николиньки. И потому, сделай милость, не выставляй более 70 <тысяч рублей серебром>, оно так и есть: за Власово заплочено 230 <тысяч рублей ассигна-циями> да за перевезенцев 15 <тысяч рублей ассигнациями> — вместе и составляет 245 <тысяч рублей ассигнациями>. Как видишь, именно 70 <тысяч рублей серебром>. Более этой суммы мне выставлять не хочется; а зачем, теперь долго рассказывать, когда-нибудь скажу на словах. Еще же, скажи пожалуйста, для чего нужно выставить цену в дарственной записи? Ведь пошлин не платится, так зачем цена? Узнай, Левочка, и напиши мне. Сейчас приходила ко мне по делам скотного двора старшая и любимая моя скотница Федора Аксеновна и со слезами говорила о своем и всеобщем восхищении, как ты милостив и какие у них господа, и старые и молодые: «верите ли, матушка, говорит она, ведь все дивуются, какое нам счастье на свете жить; и на сердце радостно и на душе весело. Других господ ждут в деревню, у людей вся утроба от страха дрожит, а наших господ ждешь, как ангелов с неба. Уж нас все-то спрашивают, какому вы Богу молитесь, что вам счастья столько от господ?» Как это весело, Левочка, слышать, не правда ли? Левочка, ангел мой, ты не вини меня, что я при тебе почти совсем не занималась попугаем, не думай, что всегда так бывает. Ты видел, как он любит меня; этого не могло б быть, если бы я не занималась им беспрестанно. Но при тебе мне было жаль проводить время с ним, а не с тобою. Если б приносить его вниз, его крик тебя беспокоил бы; притом не хотелось даже ходить наверх за ним. Ты один занимал все мои мысли, и даже твой подарок, попугай, который мне всегда так дорог, при тебе не мог отвлечь на себя моего внимания. Теперь он опять беспрестанно у меня на руках, и кусает и лижет их по-прежнему; а при тебе, уж извини, Левочка, что я и его даже забывала для тебя. Я в таком была упоении, как бывала только 16-ти лет от роду, у дядюшки Николая Сем<еновича> и у тетушки Анны Сем<еновны> на вечерах, где мы танцевали, и нас было столько девиц и кавалеров с нами, дорогих и любезных, что нельзя было описать той радости и того восхищения, какое мы чувствовали, танцуя просто, ненарядно в белых коленкоровых платьицах, но зато так весело, как было мне теперь с тобою. 29-го октября Сегодня нашему Николушке минуло 30-ть лет. Шутка сказать, сколько времени прошло со дня его рождения. Я думаю, вы все сегодня вместе обедали, и брат Павел Матвеевич с семейством, верно, все были у нас и верно также меня вспоминали. А я воображаю, как Коля был счастлив, что ты приехал к его рождению; без тебя, я знаю, что ему было скучно, и хотя мне было жаль провожать тебя, но я радовалась за него, что день своего рождения он проведет с тобою. Обними его за меня, поздравь от меня и скажи ему, что мой подарок на его тридцатилетний день рождения — Власово. Он это знает, но все-таки скажи ему, что дарю ему это имение с полным и душевным желанием, чтобы оно его занимало и счастливило, и чтобы его трудами доведено бы было до высочайшей Стр. 133 степени совершенства и давало бы ему 10 <тысяч рублей серебром> доходу в год. Целую твои ручки, мой ангел. 31-го октября Ангел мой, Левочка, когда я говорю, что Власово мой подарок Николиньке на день его рождения, я говорю неправильно, ошибочно, совсем не так, как душа чувствует. Я должна сказать наш подарок, потому что мы вместе с тобою дарим Николиньке Власово. Если бы не твои милости и не было бы детям нашим такого великолепного от тебя содержания, я бы не могла прибавить столько имения, что почти удвоила полученное от батюшки наследство. Если бы ты не был так щедр и милостив к сыновьям нашим, я бы должна была их поддерживать, и тогда не из чего было бы мне прикупать имений. Хотя, конечно, я бы не так их баловала, как ты это делаешь, мой ангел, но все-таки не в чем было бы платить долгов, сделанных на покупку имений, если бы детям пришлось жить на моем содержании. Следовательно, я и считаю, что не я, а мы подарили Николиньке Власово, и прошу тебя, мой бесценный Левочка, не говорить и не думать, что Власово дано мною, а дано оно Николиньке нами. После твоего отъезда из Выдропужской гостиницы, на другой день нашли мы с Са-шинькой тебе дворецкого и камердинера. Он холостой человек, трезвый, неутомимый и честный, его чрезвычайно хвалят. Я говорила с ним, и он готов служить у тебя за 15 <рублей серебром> в месяц. Не знаю, понравится ли он тебе, но его все чрезвычайно хвалят. Конечно, сначала, пока он не привыкнет, может делать ошибки, но с усердием и желанием угодить, может статься и будет служить тебе хорошо. Он теперь лакеем в Выдропужской гостинице, и успевает услужить всем проезжающим, которых, ты сам видел, какое множество. Между тем, хозяева им не нахвалятся. Может статься, что ты не захочешь взять его и затем, чтобы не отнимать его у хозяина; это правда, что это неприятно, но этот человек, однако, властен располагать собою и желает охотно служить тебе, наслышавшись об ангельской доброте твоей. Прикажи, как тебе угодно, так я и сделаю. Землемер Пичугин был у меня в субботу с новыми планами и межевыми книгами, и я везде расписалась. Он чай пил у меня и ужинал, и мы все толковали о тебе и наших сыновьях, которых я показывала ему портреты! Я подарила ему 50 <рублей серебром> и он насилу взял их, взял только потому, что я объявила ему, что не выпущу его из дому, если он не примет моего подарка. Он вообще мне очень понравился суждениями своими, чувствами и правилами. Обожает Государя, полон христианских чувств, с восторгом говорит о счастии быть русским и жить в России. Все это мне было очень весело слушать, и я провела вечер субботы, день Николинькина рождения, весьма приятно. Теперь дело о Васильевской земле кончено совсем. У меня есть копия с указа, по которому сняты схожные признаки, поставленные губернским землемером; планы мне вышлются через год; признаки совсем сняты, и теперь я на этот счет совершенно успокоена; а как мне бы во всю жизнь свою не достигнуть окончания этого дела без твоей помощи, дорогой Левочка, то и кланяюсь тебе в ножки и благодарю тебя миллион раз за твое содействие. Вот уже пять дней как ты уехал, а все еще нельзя привыкнуть к той пустоте, которую ты по себе оставил. Прощай, мой ангел, целую твои ручки. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
|
