Оглавление

ЛИТЕРАТУРНЫЕ И ФОЛЬКЛОРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ОБ АРАКЧЕЕВЕ

Г.Р. Державин[i]

НА ПРОГУЛКУ В ГРУЗИНСКОМ САДУ

О, как пленительно, умно там, мило все,

Где естества красы художеством сугубы,

И сеннолистны где Ижорска князя[ii] дубы

В ветр шепчут, преклонясь, про счастья колесо!

1807

М.В. Храповицкий[iii]

К ХОЗЯИНУ

Готов и ревностен отечеству служить, 

Царю и в обществе умеет быть полезным; 

Уединясь — с собой умеет в мире жить, 

С друзьями быть любезным.

26 декабря 1809г.

 

A.A. Писарев[iv]

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ ЕГО СИЯТЕЛЬСТВА ГРАФА A.A. АРАКЧЕЕВА

Без лести преданный Монарху своему, Он жизнь, и время, труд, все посвятил Ему.

1816

 

A.C. Пушкин[v]

Всей России притеснитель,

Губернаторов мучитель

И Совета он учитель

А Царю он — друг и брат.

Полон злобы, полон мести,

Без ума, без чувств, без чести,

Кто ж он? Преданный без лести,     

[Бляди][vi] грошевой солдат.

1817-1820

А.Ф. Малиновский[vii]

СТИХИ, ПРИ УДАЛЕНИИ ОТ ГРУЗИНА 17 СЕНТЯБРЯ 1818 Г. СОЧИНЕННЫЕ

Кто не был в Грузине, на Волховских брегах,

Едва ли тот видал хозяйство в совершенстве,

Хозяйство русское, на деле, не в словах.

Крестьянам нужды нет мечтать там о равенстве;

Имев добро в руках, не ищут уж добра.

В поместье Грузинском приволье — дар природы,

Искусством обновясь, оно во всем щедро;

Обильны пажити, поля, обширны воды.

Воздвигнув на холме великолепный храм

Во славу Божию, в свидетельства векам,

Как благодарным быть — и к тени, нам любезной,

Как подвиг в гробе чтить, отечеству полезный[viii].

В приютах садовых зрят памятники в честь

Надежну дружеству, любви сыновней нежной,

Для любомудрия там пищи много есть

И все приятности для жизни безмятежной.

Устройство Грузина поместьям образец.

Должно б то ж всюду быть, помещик где отец.

1818

 

A.C. Пушкин (?)[ix]

В столице он капрал, в Чугуеве — Нерон.

Кинжала Зандова везде достоин он[x].

1819

К.Ф. Рылеев[xi]

К ВРЕМЕНЩИКУ (Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»)[xii]

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!

Твоим вниманием не дорожу, подлец;

Из уст твоих хула - достойных хвал венец!

Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!

Могу ль унизиться твоим пренебреженьем!

Коль сам с презрением я на тебя гляжу

И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?

Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?

Что власть ужасная и сан твой величавый?

Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,

Чем с низкими страстьми и подлою душой

Себя, для строгого своих сограждан взора,

На суд их выставлять, как будто для позора!

Когда во мне, когда нет доблестей прямых,

Что пользы в сане мне и в почестях моих?

Не сан, не род — одни достоинства почтенны;

Сеян[xiii]! и самые цари без них — презренны,

И в Цицероне мной не консул — сам он чтим

За то, что им спасен от Катилины Рим...

О муж, достойный муж! почто не можешь, снова

Родившись, сограждан спасти от рока злого?

Тиран, вострепещи! родиться может он,

Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон

О, как на лире я потщусь того прославить,

Отечество мое кто от тебя избавит!

Под лицемерием ты мыслишь, может быть,

От взора общего причины зла укрыть...

Не зная о своем ужасном положенье,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленье,

Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,

Но свойства злобные души не утаишь.

Твои дела тебя изобличат народу;

Познает он — что ты стеснил его свободу,

Налогом тягостным довел до нищеты,

Селения лишил их прежней красоты...

Тогда вострепещи, о временщик надменный!

Народ тиранствами ужасен разъяренный!

Но если злобный рок, злодея полюбя,

От справедливой мзды и сохранит тебя,

Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство

Тебе свой приговор произнесет потомство!

1820

 

Неизвестный автор[xiv]

Девиз твой говорит, Что предан ты без лести.

Поверю. — Но чему? —

Коварству, Злобе, Мести.

Конец 1810-х — начало 1820-х

 

Неизвестный автор[xv]

Не имев ни благородства, ни чести, 

Можешь ли быть предан без лести?

Конец 1810-х — начало 1820-х

 

Неизвестный автор[xvi]

АРАКЧЕЕВУ

«Без лести преданный!» Врагу преданный льстец,

Добыча адская и черных книг писец!

Во аде, по делам своим, ты стоишь обелиска,

Об этом уже есть у сатаны записка.

Ты пища вечная превечного огня,

Ты адских фурий брат, ты чертова родня;

Тебя сам черт кроил, ты целым адом шитый,

Куда тебе готов давно и лист открытый.

О, хитрый временщик! Царь, лестью упоенный,

Не зрит в тебе того, что видит Царь вселенной:

Что целая тобой разорена страна,

Что в пышных житницах в запасе нет зерна,

Что жизнию людей ты осушаешь блата,

Что пухнут без соли, тиранят что солдата,

Что хлеба данного на месяц не стает,

Что высохшую грудь младенец не сосет,

Что в тридцати селах телицы нету млечной,

Что равнодушно зрит мать сон дитяти вечный!

 

Неизвестный автор[xvii]

АКРОСТИХ НА АРАКЧЕЕВА

Аггелов племя,

Рыцарь бесов,

Адское семя,

Ключ всех оков.

Чувств не имея,

Ешь ты людей;

Ехидны злее

Варвар, злодей!

Около 1823

 

С.А. Путята[xviii]

ДНИ МОЕГО ОТЧАЯНИЯ

<...> Тебя в пример я поставляю,

Уполномоченный злодей!

Твои дела изображаю:

Ты враг отчизны, льстец царей,

Ты бич столь славного народа,

Ты самый ядовитый змей,

Не человек, а чародей,

Тобой гнушается природа:

Она известна, что коварный

Сего ты времени подлец,

Самолюбивый и тщеславный,

Рушитель благ ты общих, льстец!

Ты ад в самом себе вмещаешь,

Твоя душа, как ты, черна,

Одним невежеством полна,

Кое ты пользой называешь.

Взгляни на пользу твоих дел,

Где разорил селенья ты,

Лишил того, что кто имел,

И сделал жертвой нищеты?

Привел народ в подобострастья,

Открыл жестокости следы.

Какие же с того плоды? Л

ишь только всем одни несчастья...

Первая половина 1820 г.

 

Е.А. Баратынский[xix]

Отчизны враг, слуга царя,

К бичу народов — самовластью

Какой-то адскою любовию горя,

Он не знаком с другою страстью.

Скрываясь от очей, злодействует впотьмах,

Чтобы злодействовать свободней,

Не нужно имени: у всех оно в устах,

Как имя страшное владыки преисподней.

 

В.Н. Олин[xx]

Как русский Цинциннат[xxi], в душе своей спокоен,

Венок гражданский свой повесил он на плуг.

Друг Александра, правды друг.

Нелестный патриот — он вечных бронз достоин!

Что зависть для него? Как мощный исполин,

Он смотрит на нее с презреньем!

О русская земля! Гордись им: он твой сын,

Бессмертный — самоотверженьем!

1832

 

[НАРОДНЫЕ ПЕСНИ ОБ АРАКЧЕЕВЕ][xxii]

1. Корабельщики бранят Аракчеева[xxiii]

 

Бежит речка по песку

Во матушку во Москву,

В разорёну улицу

К Аракчееву двору.

У Ракчеева двора

Тута речка протекла,

Бела рыба пущена;

Тут и плавали-гуляли

Девяносто кораблей:

Во всякием корабле

По пятисот молодцов,

Гребцов-песенничков,

Сами песенки поют,

Разговоры говорят,

Все Ракчеева бранят:

«Ты, Ракчеев-господин,

Всю Россию разорил,

Бедных людей прослезил,

Солдат гладом поморил,

Дороженьки проторил,

Он канавушки прорыл,

Березами усадил,

Бедных людей прослезил!»

 

2. Ах по морю, морю синенькому[xxiv]

Плавали-гуляли девяносто кораблей;

Как на каждом корабле по пятисот человек.

Хорошо пловцы плывут, весело песни поют,

Разговоры говорят, все Ракчеева бранят:

«Ты разбестия-каналья Ракчеев-дворянин!

Всю Россию разорил, солдат бедных погубил:

Пропиваешь, проедаешь наше жалованье,

Харчевое, пьяновое, третье денежное!

Как на эти-то деньжонки граф палаты себе склал,

Хороши белы палаты, стены мраморные,

Из хрусталя потолок, позолоченный конек.

Мимо этих ли палат быстра речка протекла -

Не сама собой прошла, фонтанами взведена.

Как во этой ли во речке жива рыба пущена,

Жива рыба пущена, серебряна чешуя.

Возле этой быстрой речки кровать нова смощена,

Кровать нова смощена, перинушка пухова.

Как на этой на кровати

Сам Ракчеев тут лежит,

На живу рыбу глядит».

 

Василий и Андрюшка-палач[xxv]

 

Как за теми за рядами,

Все за лавочками

Тут и шли-прошли солдаты,

Заслуженны господа.

У них ружья за плечами,

Штыки примкнутые.

Наперед идет Андрюшка,

Андрей — грузинский палач.

Позади ведут Василья,

Васю Демидова.

Как возговорит Василий

Анёдрюшке-палачу:

«Ах ты братец мой Андрюшка,

Андрей — грузинский палач,

Ты послушай, брат Андрюшка,

Моих глупыих речей:

Уж вешай меня скоро,

Ты скорым меня скоро,

Не повесишь меня скоро —

Сам туда же угодишь!»

Испугался вор-собака,

Он Васильевых речей,

Он со этого испугу

На рессорны дрожки сел,

Он поехал, вор-собака,

На Гражданску улицу,

Он заехал, вор-собака,

Ко Васильевой жене,

Он разрезал, вор-собака,

Белу грудь у ней

 

Набор военных поселенцев[xxvi]

 

Загоняли нас, добрых молодцев, в Великое село,

Становили добрых молодцев в шеренгу всех,

Снимали с нас, добрых молодцев, шелковы волосы,

Нам бороды выбривали и шинели надевали.

Мы с манежи выходили ко цареву кабаку,

У царева кабака закричали все: «Ура»[xxvii].

 


[i] Державин Гавриил Романович (1743-1816) - поэт, действительный тайный советник в отставке (с 1803); сосед А- по новгородскому имению. 10 ноября 1808 г. А. писал ему: «Я давно желал, дабы Званка была знакома с Грузином, почему мне и будет очень приятно всеми моими безделицами служить в[аше]му в[ысоко] пр[евосходительст]ву, уверен будучи и в ваших ко мне вспоможени-ях, которыми я равномерно также по-соседски буду пользоваться» (Цит. по: Державин Г.Р. Сочинения: В 9 т. Т. 6. С. 851). Стихотворение печатается по: Державин Г.Р. Сочинения. Л., 1987. С. 268.

[ii] Имеется в виду первый владелец Грузина А.Д. Меншиков, светлейший князь Ижорский.

[iii] Храповицкий Михаил Васильевич (1758—1819)— предводитель дворянства Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, близкий знакомый А. Как сообщал Н.В. Сушков, «Храповицкий, будучи предводителем дворянства, отправил Аракчеева в числе прочих бедных дворян Тверской губернии в С.-Петербург, для воспитания в кадетском корпусе <...> Чувство признательности никогда не умирало в строгом сердце Аракчеева. Это лучшая способность его души <...> Неудивительно, что он не мог забыть никогда и первого, хотя случайного, благодетеля, который открыл ему путь к известности, почестям, богатству, могуществу!..» Храповицкий, «дикарь-нелюдим <...> редко у кого бывал. Только Грузине и дом графа Аракчеева, на Литейной, в Петербурге, посещал он каждые два-три года, по настоятельным приглашениям друга» (Раут на 1852 год. М., 1852. С. 205, 207-208; здесь же (С. 222-224) помешено письмо А. к Храповицкому от 12 марта 1795 г.). Стихи (вставка в письмо Храповицкого к А. от 13 февраля 1810 г.) печатаются по: Дубровин. С. 20.

[iv] Писарев Александр Александрович (1780—1848) — генерал-майор (1813), командир 2-й гренадерской бригады (1817—1823); в 1825—1830 гг. попечитель Московского университета и учебного округа; военный губернатор Варшавы (1840—1845). Писатель, историк, член Российской академии (с 1809), Автор нескольких стихотворений, посвященных А., и очерка «Собор Св. апостола Андрея Первозванного (в селе Грузине)» (СО. 1816. № П. С. 161—168). Когда А. пожаловался Писареву на тех, кто осмеливается порицать «благодетельное устройство» в Грузине, тот проявил полную готовность защитить А. от несправедливой хулы: «Если оное есть в печати, снабдите меня, ваше сиятельство, и тогда перо мое очинится на праведный гнев бессмыслия и суесловия их» (письмо от 28 мая 1817 г. — Дубровин. С. 198). «Надпись к портрету...» печатается по: СО. 1816. № 43. С. 188.

[v] Печатается по: Пушкин. Т. 1. С. 363.

[vi] Непечатным словом названа Минкина.

[vii] Малиновский Алексей Федорович (1762—1840) — историк, археограф, в 1814—1840 гг. управляющий московским архивом Коллегии иностранных дел, сенатор (1819). Регулярно пополнял библиотеку А. редкими рукописями и книгами: так, 17 марта 1819 г, послал копию с неизданных «Записок, служащих к истории <...> великого князя Павла Петровича» С.А. Порошина, 10 января 1821 г. — главы из исторического путеводителя «Обозрение Москвы», над которым в то время работал, 24 апреля 1819 г. и 16 февраля 1822 г. — очередные выпуски выходившего под его редакцией «Собрания государственных грамот и договоров», 22 декабря 1824 г. — выполненный специально для А перевод «ученого сочинения профессора Крафта» о наводнениях (Дубровин. С. 237, 279, 242, 335—336, 397—398). Современники склонны были считать подобную предупредительность низкопоклонством: «Он Аракчееву подарил даже соловья, чтобы беспрестанно пением своим напоминал ему Малиновского. Он был так подл, что однажды, будучи уже сенатором, зная, в каком часу должен приехать Аракчеев в Москву и остановиться в Малом дворце, он целое утро дожидался его на крыльце, в сенаторском мундире» (Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С. 165; упомянутые соловьи — не выдумка: см. его письмо к А от 24 октября 1821 г. — Дубровин. С. 327). Единственной дочери Малиновского Екатерине (в замуж, княгине Долгоруковой; 1811—1872) А одно время собирался завещать Грузино; в пересказе М.И. Муравьева-Апостола сохранился фрагмент ее устных воспоминаний о посещении имения А.: «Княгиня Долгорукова, будучи 14 лет, часто ездила с родителями в Грузино, где Аракчеев жил в некоторого рода изгнании. Для них, обыкновенно, был особый домик, в коем всё сохранялось в порядке, однажды установленном и расписанном на особой карточке. Если переставляли что-нибудь, то сторож умолял, чтобы поставили на прежнее место, ибо его подвергнут за беспорядок наказанию: на бумажке было обозначено, на сколько вершков от стены стоял каждый стул и т.д, Прислуга в Грузине страшно голодала, ибо Аракчеев сам лично отрезал для них кусочки хлеба и пр. Родители княгини всегда принуждены были запасаться пищею в Чудове, и от их людей пользовалась н прислуга Аракчеева. Между тем он был крайне нервозен: все веши, до которых прикасался Александр, были расставлены у него в комнате, и на каждой было обозначено число, в которое вещь была в руках у Государя» (Тетрадка Толя // Декабристы на поселении: Из архива Якушкиных. М., 1926. С. 138—139). Стихотворение (приложение к письму Малиновского к А. от 2 декабря 1818 г.) печатается по: Дубровин. С. 235-236.

[viii] Имеется в виду памятник офицерам гренадерского графа А. полка, погибшим в сражениях 1812—1814 гг

[ix] Печатается по: Пушкин. Т. I. С. 396.

[x] Чугуев упомянут в связи с бунтом военных поселян в 1819 г. Немецкий студент Карл Занд (1795-1820) 23 марта 1819 г. в Мангейме убил известного немецкого драматурга А.Ф. Коцебу (тот активно пропагандировал политику Священного союза, и в Германии его считали шпионом Александра I).

[xi] Впервые опубликовано в журнале «Невский зритель» (1820. № 10). О реакции современников на эту сатиру можно судить, в частности, по мемуарам И.Н. Лобойко, состоявшего, как и Рылеев, в Вольном обществе любителей российской словесности: «Летом, по выходе из заседания литературного нашего общества ночью в 11 часов, пригласил он (Рылеев) меня к себе на квартиру дослушать окончание своей поэмы )«Войнаровский»| <...> По окончании чтения я спросил его: где эта поэма будет напечатана? Рылеев отвечал: «В Москве». — «Отчего же не здесь, в Петербурге?» — «Разве вы не знаете, что за мною подсматривают? Оттого окна моей квартиры в нижнем этаже выходят на Мойку. Я их не закрываю, и полицейские агенты могут всегда чрез окна видеть, чем я занимаюсь и кто у меня бывает». — «Да за что же вас подозревают?» — -Разве вам неизвестно, что я навлек на себя гнев графа Аракчеева?» Я не знал, по какому поводу, и Рылеев объяснил мне его следующим образом: «Вы знаете, что я напечатал в «Невском зрителе» Пропорция сатиру [ошибка: подзаголовок стихов Рылеева отсылает к несуществующей сатире Персия) в переводе стихами, под заглавием «Временщику»? Граф Аракчеев принял ее на свой счет, и она во всем Петербурге сделалась гласною. То те, то другие стихи, которые можно было обратить в укор Аракчееву, повторялись, Аракчеев, оскорбленный в своем грозном величии неслыханною дерзостию, отнесся к министру народного просвещения князю Голицыну, требуя предать цензора, пропустившего эту сатиру, суду. Но Александр Иванович Тургенев, тайно радуясь этому поражению и желая защитить цензора, придумал от имени министра дать Аракчееву такой ответ: «Так как ваше сиятельство, по случаю пропуска цензурою Проперция сатиры, переведенной стихами, требуете, чтобы я отдал под суд цензора и цензурный комитет за оскорбительные для вас выражения, то, прежде чем я назначу следствие, мне необходимо нужно знать, какие именно выражения принимаете вы на свой счет?» — Тургенев очень верно рассчитал, что граф Аракчеев после этого замолчать должен, ибо если бы он поставил министру на вид эти выражения, они не только бы раздались в столице, но и ю всей России, ненавидевшей графа Аракчеева» (цит. по: Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 2. С. 47-48). Ср. также воспоминания Н.А. Бестужева: «В «Сатире на временщика» открывается все презрение к почестям и власти человека, который прихотям деспота жертвует счастием своих сограждан. В том положении, в каком была и есть Россия, никто еще не достигал столь высокой степени силы и власти, как Аракчеев, не имея другого определенного звания, кроме принятого им титла верного царского слуги; этот приближенный вельможа, под личиной скромности, устраняя всякую власть, один, не зримый никем, без всякой явной должности, в тайне кабинета, вращал всею тягостью дел государственных, и злобная, подозрительная его политика лазутчески вкрадывалась во все отрасли правления. - Не было министерства, звания, дела, которое не зависело бы или оставалось бы неизвестно сему невидимому Протею - министру, политику, царедворцу; не было места, куда бы не проник его хитрый подсмотр; не было происшествия, которое бы не отозвалось в этом Дионисиевом ухе. Где деспотизм управляет, там утеснение — закон, малые угнетаются средними, средние большими, сии еще высшими; но над теми и другими притеснителями, равно как и над притесненными, была одна гроза: временщик. <...> - В таком положении была Россия, когда Рылеев громко и всенародно вызвал временщика на суд истории; когда назвал его деяния, определил им цену и смело предал проклятию потомства слепую или умышленную покорность вельможи для подавления отечества. -Нельзя представить изумления, ужаса, даже, можно сказать, оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном. Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта, и тех, которые внимали ему; но изображение было слишком верно, чтобы обиженному вельможе осмелиться узнать себя в сатире» (Там же. С. 65-66). Текст стихотворения «К Временщику» печатается по изд.: Рылеев К.Ф. Поли. собр. соч. М.; Л., 1934. С. 89-90. В 1823—1824 гг. Рылеев в соавторстве с А. Бестужевым сочинял имитирующие фольклор агитационные песни; две из них также содержат нападки на А.: 1) «А граф Аракчеев / Злодей из злодеев!» (песня «Царь наш — немец русский...»; сводный текст, предложенный Ю.Г. Оксманом, цит. по: Лит. наследство М 1954. Т. 59. С. 79) и 2)

[xii] Персий Флакк (34—62) - римский сатирик. Подзаголовок Рылеева - двойная мистификация: он отсылает не к какой-нибудь сатире Персия (у того нет сочинений с подобным названием), а к стихотворению М.В. Милонова «К Рубеллию. Из Персия» (1810), в котором указание на источник тоже вымышлено.

[xiii] Сеян Луций Элий (ум. 31 до н.э.) — префект преторского конвоя при императоре Тиберии; организовал заговор против Тиберия, за что и был казнен.

[xiv] Печатается по: PC. 1874. № 1. С. 200 (с указанием: «Из рукописного сборника начала XIX в).

[xv] Печатается по той же публикации. С. 201 (в рукописном сборнике между стихотворениями была помешена виньетка, изображавшая змею с высунутым жалом).

[xvi] Печатается по: PC. 1872. № П. С. 596 (с указанием: «Из рукописной» сборника начала XIX в.»).

[xvii] Печатается по: PC. 1872. № 9. С. 241 (запись со слов Я.Н. Сухотина).

[xviii] Путята Селиверст Андреевич (1800—1827) — с 1819 г. подпоручик 2-го Егерского полка, 30 марта 1821 г. отставлен «за дурное поведение»; безуспешно пытаясь определиться в службу, скитался по России. Из Казани отправил А. письмо с просьбой о помощи, но ответа не получил. Узнав о смерти Александра I, вернулся в Петербург; в апреле 1826 г. отправился в Новгород, где был задержан из-за отсутствия документов; в порыве откровенности прочитал некоторые свои стихи новгородскому губернскому прокурору, в доме которого содержался, в результате чего был препровожден в Петербург и посажен в Петропавловскую крепость. Поскольку Путята не имел отношения к декабристам, а строки об «уполномоченном злодее» и «ядовитом змее» касались А., уже уволенного от государственных дел, то в ноябре 1826 г. Путята был определен унтер-офицером в Отдельный Кавказский корпус; умер в Шуше (Нагорный Карабах), Фрагменты стихотворения «Дни моего отчаяния» впервые опубликованы в кн.: Довнар Заюдъскип М.В Идеалы декабристов. М., 1907. С. 110— 112; полностью текст воспроизведен в статье М.А. Рахматуллина «Страничка прошлого (К биографии С.А. Путяты)» (Вопросы литературы. 1982. N° 7. С. 184—186); отрывок печатается по последней публикации.

[xix] Баратынский Евгений Абрамович (1800-1844) - поэт. Эпиграмма сочинена, скорее всего, в ноябре 1824 — январе 1825 г., во время пребывания Баратынского в Гельсингфорсе при штабе генерал-губернатора Финляндии А.А. Закревского; текст приводится по: Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. М„ 1982. С. 328. Подробную характеристику идейного контекста этой эпиграммы см. в статье ее первого публикатора К.В. Пигарева в: Звенья. М.; Л., 1935. Вып. 5. С.188-202.

[xx] Олин Валериан Николаевич (ок. 1790 — 1841) - поэт, переводчик, издатель, В 1832 г, перевел с английского «Записки о России» Ч.Х. Вильямса и в письме к А. от 28 июня 1832 г. просил позволения посвятить ему этот труд: «Без сомнения вам покажется странно, что человек, не имеющий счастья быть вам известным лично и который никогда прежде не умножал толпы людей, искавших ваших милостей, принимает ныне смелость препроводить при сем к вашему сиятельству стихи, сочиненные им к вашему портрету <,..> Не принадлежа к числу таких людей, которые кадят только тем богам, которые вооружены Пе-руном или рогом изобилия, я преимущественно благоговею <...> пред гражданскими добродетелями и прямой любовью к отечеству, на какой бы степени общественных отличий они ни стояли, и ограничиваю все честолюбие мое единственным желанием сделаться и самому со временем достойным священного имени патриота» (цит. по: Отто. № 10. С. 180; там же— приводимые стихи).

[xxi] Цинциннат Луций Квинкций — римский консул V в. до н.э., почитавшийся как образец патриотизма; после блистательных военных побед неизменно возвращался в свое поместье.

[xxii] Характеристику песен-сатир об А. см.: Русское народное поэтическое творчество. М,; Л., 1955. С. 285-298.

[xxiii] Записана А.С. Пушкиным в с. Болдино Нижегородской губернии в 1830— Ш4 гг. Печатается по: Исторические песни XIX века. Л., 1973. С. 150.

[xxiv] Записана В.И. Далем в Оренбургской губернии. Печатается по: Исторические песни XIX века. С. 153-154. Другие варианты см.: PC. 1872. N° 11. С. 594 (по указанию записавшего текст Я.П. Безукладникова, пелась в 1830-х гг. солдатами Оренбургского линейного батальона); Русские исторические песни. М„ 1985. С. 185-186; Русская историческая песня. Л., 1987. С. 322-323,450.

[xxv] Записана в 1870-1880-х гг. П.П. Романовичем от бывшего военного поселенца в д. Нечаино Старорусского уезда Новгородской губернии. Печатается по: Русская историческая песня. Л., 1987. С. 324.

[xxvi] Записана в 1870-1880-х гг. П.П. Романовичем от бывшего военного поселенца в д. Нечаино Старорусского уезда Новгородской губернии. Печатается по: Русская историческая песня. Л., 1987. С. 324.

[xxvii] Ср. со свидетельством исполнителя песни: .Пришел 1824 год, и открылось в Старорусском уезде поселение. С дозволения государя Александра Павловича приехал граф Аракчеев, собрал крестьян нашего округа в манеж. Чтобы охотнее шли туда, сделали выставку: значит, дал кружки по две каждому водки. Как только выпили мужики, их и забрало - кружки-то были порядочные. Пьяненьких посадили на стулья, выстригли волоса, выбрили бороды, и Аракчеев поздравил с военным поселением. Выходя из манежа, мужички наши живо сложили песню и запели ее» (Там же. С. 507).

 Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев, 2003

Публикуется по изданию: Аракчеев: Свидетельства современников М.: 2000
© Новое литературное обозрение, издатель, 2000
© Е.Э. Лямина, вступительная статья, 2000
© Е.Е. Давыдова, Е.Э. Лямина, комментарии 2000

Hosted by uCoz