Оглавление

Андрей Михайлович Курбский

История о великом князе Московском

ГЛАВА IV. ЛИФЛЯНДСКАЯ ВОЙНА (1554 — 1560)

Ливонская война. Причины войны. Победы в Ливонии. Перемирие. Нарушение перемирия немцами. Безнравственность немцев. Взятие Нарвы, Сыренска, Нового града, Дерпта и других городов. Ущерб от действий магистра. Неудачный побег царя перекопского. Покорение Астрахани. Мор в Ногайской орде. Безуспешный совет бояр. Военные действия Дмитрия Вишневецкого в Крыму. Бездействие Иоанна и короля польского. Образ жизни польских панов. Доблесть волынцев и Константина Острожского. Заслуги Сильвестра и Адашева. Падение Ливонского ордена. Неудачи русских воевод в Ливонии. Исправление положения Курбским по поручению царя. Поражение немцев. Плен лендмаршалка Филиппа с двенадцатью старостами. Рассказ Филиппа об истории лифляндцев. Смерть Филиппа. Взятие Феллина

В те же годы было перемирие с Лифляндской землей, и приехали от них послы с просьбой заключить мир. Царь наш начал вспоминать о том, что они не платят дани в течение пятидесяти лет, которой были обязаны еще его деду (Ивану III. — Н.Э.}. Лифояндцы не захотели ту дань платить[i]. Из-за этого началась война. Царь наш послал тогда нас, трех великих воевод, и с нами других стратилатов и войска сорок тысяч не земель и городов добывать, а завоевать всю их землю[ii]. Воевали мы целый месяц и нигде сопротивления не встретили, только один город держал оборону, но мы взяли и его[iii]. Мы прошли их землей со сражениями четыре десятка миль и вышли из великого города Пскова в землю Лифляндскую почти невредимыми, а затем довольно быстро дошли до Ивангорода, что стоит на границе их земель. Мы везли с собой множество богатства, потому что земля там была богата и жители были в ней очень горды, они отступили от христианской веры и от добрых обычаев своих праотцев и ринулись все по широкому и пространному пути, ведущему к пьянству и прочей невоздержанности, стали привержены к лени и долгому спанью, к беззаконию и кровопролитию междоусобному, следуя злым учениям и делам. И я думаю, что Бог из-за этого не допустил им быть в покое и долгое время владеть отчизнами своими. Потом они попросили перемирия на полгода, чтобы подумать о той дани, но, попросивши перемирие, не пробыли в нем и два месяца. А нарушили они его так: всем известен немецкий город, названный Нарвой, и русский — Ивангород; они на одной реке стоят, и оба города большие, особенно густо населен русский, и вот в тот именно день, когда Господь наш Иисус Христос пострадал за человеческий род своей плотью и каждый христианин должен по своим возможностям проявить страстотерпство, пребывая в посте и воздержании, немцы же вельможные и гордые изобрели себе новое имя и назвались Евангеликами; в начале того дня напились и обожрались, и начали изо всех больших орудий стрелять в русский город, и немало побили люду христианского с женами, и детьми, пролив кровь христианскую в такие великие и святые дни, и били беспрестанно три дня, и даже не прекратили в Христово Воскресение, при этом находились в перемирии, утвержденном присягами. А воевода Ивангорода, не смея нарушать без царева ведома перемирия, быстро послал на Москву известие. Царь, получив его, собрал совет и на совете том решил, что поскольку они первые начали, то нам необходимо защищаться и стрелять из орудий по их городу и его окрестностям. К этому времени туда из Москвы было привезено немало орудий, к тому же посланы стратилаты и приказано было новгородскому воинству из двух пятин собираться к ним.

Когда же наши воины поставили большие орудия на свои места и стали бить по городу и домам, а также стреляли большими каменными ядрами верховой стрельбой, то они, неискушенные, жившие долгое время в мире, испугались и, отложив гордость, начали просить перемирия на четыре недели, чтобы поразмыслить о своем положении и сдаче города и направлении в Москву к царю двух бургомистров и трех богатых мужей, которые обещали за четыре недели сдать город. К магистру лифляндскому и другим властям немецким послали они просьбы о помощи. «Если же, — сказали, — не пришлете помощи, то мы такой великой стрельбы вытерпеть не сможем и сдадим город и земли». Магистр дал им в помощь феллинского и ревельского (таллинского) антипатов[iv] и с ними четыре тысячи войска немецкого конного и пешего. Войско немецкое пришло в город через две недели, наши не начинали военных действий, ожидая конца перемирия, они же по обыкновению своему проводили время в пьянстве и оскорблении христианских святынь. Так, они нашли икону Богородицы с младенцем Иисусом Христом на руке у нее, что раньше была в горнице, где прежде у них некогда русские купцы проживали, и, глядя на нее, хозяин дома вместе с несколькими пришедшими немцами говорил:

«Сей болван был поставлен для русских купцов, а нам он не нужен, давайте погубим его». Как говорил некогда пророк о таких безумцах: «Сечивом (ножом) и теслом разрушающие и огнем пожигающие светило Божие»[v], — подобно тому и те безумные и их южики[vi] сделали. Они взяли образ со стены и бросили его в огонь, на котором варили свою еду и питье. О, Христос! Ты обладаешь неизреченными силами, способными творить чудеса и ими обличаешь тех, кто дерзает незаконно порочить имя Твое. Так же быстро как из пращи или из какого большого орудия ядра летят, так из-под того котла огонь ударил вверх воистину как из халдейской печи, и не стало огня в том месте, где образ был, а загорелись верхние палаты, и случилось это на третий день недели. Воздух был тих и свеж, но внезапно возникла великая буря, и огонь разгорелся так скоро, что не прошло и часа, как все то место, где стоял дом, и весь город были объяты огнем. Люди же немецкие выбежали из города от огня великого, не получив никакой помощи. Народ русский увидел, что стены городские пусты, устремился через реку, кто в различных кораблецах, кто на досках, а некоторые двери из домов выламывали и на них плыли. Потом и воинство туда направилось, хотя воеводы и препятствовали им, поскольку было перемирие, но они не слушали их, так как видели, что на немцев явственно обрушился Божий гнев, а нам, напротив, подана помощь. И, разрушив железные ворота и проломив стены, вошли в город, а буря сильно бушевала, разжигая огонь с того дома по всему городу. Когда же наше войско подошло прямо к городу, то немцы начали сопротивляться: выйдя из вышеградских ворот, они бились с нашими два дня, захватили наши орудия, что на стенах у ворот стояли, и из них стреляли. Потом подоспели русские стрельцы со своими стратилатами, и множество стрел ручных вместе с оружейной стрельбой было выпущено на город. Потом втиснули их в город, и от жара того великого огня, от стрельбы из орудий по надвратным башням, от скопления народа и великого стеснения начали немцы просить перемирия. Когда прекратилась стрельба с двух сторон, вышли из города их войска и стали решать с нашими вопрос о сдаче города. Они попросили разрешить им добровольно покинуть город, сохранив всех живыми и невредимыми. На том и постановили: разрешили новопришедшему воинству выйти с оружием, только с тем, что при бедрах, а местным жителям — только с женами и детьми, оставляя все богатство в городе, а тем, которые захотели остаться в своих домах, позволили поступить по своей воле.

Такова была мзда ругателям, которые уподобили образ Христов, во плоти написанный, с Богоматерью, родившей Его, болванам поганских богов! Таково икономахам[vii] воздаяние! Только за четыре или за пять дней они лишились всех отчин, и высоких палат, и домов, золотом расписанных, и многих богатств, и с унижением и стыдом и срамом ушли, как нази (воры. — Н.Э.), воистину знамение чуда прежде Суда на них явлено было, чтобы прочие научились и убоялись хулить святыни.

Таким образом была взята первая немецкая земля с городом. О том было в тот же день рассказано стратилатам нашим. Когда же до конца был потушен огонь в ту ночь, нашелся на пепелище образ Пречистой Богородицы, и был он цел и невредим по Божьей -благодати; затем эта икона была поставлена в новосозданной церкви на всеобщее обозрение. Через неделю взяли еще один немецкий город, находившийся в шести милях, называемый Сыренск[viii], что стоит на реке Нарве в том месте, где она вытекает из великого озера Чудского, — та река не мала и на ней у Пскова порт, и течет она до этих мест. Били по этому городу из орудий только три дня, и немцы сдали его нашим. Мы же от Пскова пошли под немецкий город, называемый Новым (Нейгауз), что лежит от границы Пскова в полугора милях, и стояли под ним почти месяц, поставив великие орудия, но взяли его с трудом, ибо крепка была его оборона. Магистр Ливонского ордена со всеми епископами и властителями этой земли подошел к городу на помощь. У магистра было немецкое войско более восьми тысяч, и, не доходя до нас, он остановился за пять миль за великой топью болот и за рекой — Двиной, видимо, опасаясь подойти к нам ближе, и стоял, окопавшись, с обозом четыре недели. Когда же услышал, что стены города разбиты и город уже взят, повернул назад к своему городу Кеси[ix], а епископское войско пошло к городу Юрьеву. Но они были разбиты, не дойдя до тех мест. За магистром мы сами ходили, но он ушел от нас. Мы же, возвратясь оттуда, отправились к великому немецкому городу, называемому Дерптом, в котором епископ затворился с бургомистрами великими и жителями города и к тому же еще две тысячи заморских немцев, которые к ним пришли за пенязи (т.е. на службу за деньги. — Н.Э.). И стояли под тем великим городом две недели, пришанцовавшись, выставив орудия и окружив город так, что уже никто не мог ни выйти, ни войти в него; бились они с нами крепко, защищая свои земли и город как огненной стрельбой, так и частыми вылазками, храбро нападая на наше войско, воистину как подобает рыцарям.

Когда мы разбили городские стены из великих пушек, а по городу стреляли верхней стрельбой огненной и каменными ядрами, то побили много народа, тогда немцы стали выезжать из города, чтобы договориться с нами о его сдаче. Четыре раза они к нам выезжали, но, чтобы об этом долго не писать, скажу коротко — сдали они земли и город. Люди были оставлены в своих домах со всем своим имуществом, выехал из города лишь епископ в свой монастырь, который расположен за милю от Дерпта, и пребывал там до распоряжения царя нашего, а потом поехал в Москву и там ему был дан удел для проживания — один город с большой волостью.

Тем летом взяли мы городов немецких около двадцати и пробыли в той земле до начала зимы и затем возвратились к нашему царю с великой и светлой победой — и города взяли, и немецкие войско везде победили посланными от нас ротмистрами. Но скоро после того как мы ушли, недели через две, собрался магистр со всей своей силой и причинил немалый вред в псковских волостях, а оттуда пошел к Дерпту, не доходя которого окружил один городок, который у них называется Рындех, мили за четыре до Дерпта, и стоял, окружив его три дня, затем выбил стену и начал штурм и с третьего приступа взял его: пленил ротмистра с тремястами воинами и в злых темницах голодом и холодом зимой уморил чуть ли не всех. Помощи же тому городу мы оказать не могли из-за дальнего и тяжелого пути по первозимней дороге (миль сто восемьдесят от Москвы до Дерпта) и усталости войска. И к тому же той зимой пошел царь перекопский со своей Ордой на князя великого; так как получили они из Москвы весть, что князь великий со всеми своими силами пошел на лифояндцев к Риге. Когда же перекопский царь дошел до границы, то взял на рыбных и бобровых ловах наших казаков и доведался, что князь великий в Москве и войско из Лифляндской земли возвратилось невредимым, взяв великий город Дерпт и других двадцать городов. Царь перекопский, не повоевав, возвратился в Орду со всеми своими силами, с большим уроном и срамом, ибо та зима была студеной и снега полегли великие, кони их погибли и многие люди померли; к тому же и наши за ними гонялись, аж до реки Северный Донец дошли и там по зимовкам их побили[x]. Б ту же зиму царь наш послал с войском своих знаменитых полководцев: князя Ивана Мстиславского и Петра Шуйского из рода княжат суздальских, и взяли они один прекрасный город, что стоит посреди большого озера на такой высоте, как велико само то местечко и город, а зовут его на их языке Алвист, а по-немецки Наримборх[xi].

В то лето, о котором я прежде вспоминал, царь наш смирился и хорошо царствовал и исполнял законы Господа. И тогда, как речет пророк, враги его были усмирены и христианам оказана помощь против наступавших на них народов.

Господь милосердный воспитывает добротой, а не наказаниями; если уже жестоко и непокорно кто поведет себя, тогда прещением[xii], смешанным с милосердием, наказывает; если уж совсем неисправимы, тогда налагает наказание, для примера, на тех, кто нарушает закон. Прибавляется еще и другое милосердие, как говорится, дарующее и утешающее в покаянии царя христианского.

В те же годы или немного перед тем прибавил (Господь. — Н.Э.) ему к Казанскому царству другое — Астраханское; об этом вкратце расскажу. Послал тридцать тысяч войска в галерах Волгой на астраханского царя; а над войском поставил Юрия Пронского (о нем я прежде писал, когда рассказывал о казанском взятии), а ему дал в помощники Игнатия Вешнякова, постельничего своего, мужа храброго и знаменитого. Они взяли это царство, расположенное близ Каспийского моря. Царь астраханский убежал перед их приходом, а цариц его и детей взяли с сокровищами царскими; и всех людей в этом царстве покорили нашему царю и вернулись со светлой победой невредимые со всем воинством.

Потом в те же годы Бог наслал мор на Ногайскую орду, то есть на заволжских татар, а также послал на них очень студеную зиму, так что весь скот у них вымер — и конские стада, и другая скотина, а летом они исчезли и сами: так как они живут молоком своих стад, а хлеба не знают. Оставшиеся, видя, что на них явственно обрушился Божий гнев, пошли ради пропитания в Перекопскую орду. Господь и там поразил их: от солнечного горения навел сухоту и безводие — где ранее текли реки, там не только не стало воды, но если копать на три сажени в землю, и там мало что найдешь. В результате того народу измаильтянского мало за Волгой осталось, едва пять тысяч военных людей, а было их число подобно песку морскому. Но с Перекопа тех ногайских татар прогнали великий голод и мор. Некоторые очевидцы наши свидетельствовали, что в Перекопской орде и десяти тысяч коней от той язвы не осталось. Тогда настало время отмщения басурманам от христианского царя за многолетнюю христианскую кровь, беспрестанно ими проливаемую, для того чтобы успокоить себя и отечество, ибо именно для этого бывают цари на царство помазаны — чтобы судить по закону и царства, врученные от Бога, защищать от нашествий варваров.

Тогда царю нашему многие храбрые и мужественные мужи советовали и настаивали на том, чтобы подвигся он со всей своей головой и великим войском на перекопского царя, ибо время пришло и Бог хочет подать руку помощи и перстом своим показывает на врагов наших извечных, христианских кровопийц, к тому же было необходимо избавить наших многих пленников от работы, подобной самым адским мукам.

Если бы он памятовал о своем царском сане помазанника Божьего, то послушал бы добрых советов своих мужественных полководцев и ему была бы достойная похвала на этом свете, но особенно во много крат от Бога в другом веке (на том свете. — Н.З.), так как дражайшей крови своей не пощадил бы за погибающий человеческий род пролить. А если бы и души наши пришлось положить за страдающих многие годы бедных христиан в плену, то воистину это всех добродетелей любви выше, как говорится: больше той добродетели, как положить свою душу за друга своя, ничего и нет.

Хорошо бы, очень хорошо выручить пленных из Орды, освободив их от многолетней работы, и разрешить их, окованных, от тягчайшей неволи, но наш царь об этом тогда мало беспокоился. И едва послал пять тысяч воинства с Бишневецким Дмитрием Днепром-рекою в Перекопскую орду, а на другой год с Даниилом Адашевым и с другими полководцами также водой восемь тысяч. Они выплыли Днепром в море и много бед причинили Орде: татар побили, их жен и детей пленили, немало христианских людей от работы освободили и сами возвратились невредимыми. Мы же обо всем этом не раз говорили царю и советовали либо самому пойти на Орду, либо великое войско послать. Он не послушал и запретил нам это. Ему же во всем вторили его льстецы, добрые и верные товарищи по трапезам, кубкам и раз-яичным наслаждениям, а на своих верных родных и едино-коленных готовил оружие еще более острое, чем на поганых, скрывая внутри себя семя, посеянное вышеупомянутым епископом Топорковым.

А в это время польский король и его ближайшее окружение погрязли в различных плясаниях, переодеваниях и маскарадах. Они, властители этой земли, драгоценными калачами и марципанами с бесчисленными издержками гортань и утробу наполняли, и утлые делвы (сосуды. — Н.Э.) вина безмерно разливали, и вместе с печенегами пировали, и гордо друг друга пьяные восхваляли, что не только Москву, но и Константинополь могут они захватить, и даже если бы турки были на небе, то способны их оттуда совлечь, и другую всякую похвальбу говорили. Сами же возлежали на своих одрах, на толстых перинах и просыпались только к полудню с головами, завязанными от похмелья, и, едва очухавшись, вставали, и так все дни проводили гнусно и лениво, ибо таково их многолетнее обыкновение. Забыли они время удачных походов на басурман и не заботились ни о своем отечестве, ни о тех, кто в многолетней работе в плену, хотя каждый год видели их жен и детей перед глазами (вышеуказанные печенеги не способны защищать их) и не защищали никого. Но, желая избежать великого нарекания многослезного от народа, они как бы выйдут, ополчатся и грядут во след полков басурманских, опасаясь ударить по врагам Креста Христова, и так, следуя за ними два или три дня, возвращались восвояси, а что осталось от татар или сохранилось у убогих крестьян, в лесах проживающих, то все отнимали: скотов поедали и последнее имущество грабили, ничего не оставляя бедным, лишь только одни слезы после них, окаянных.

А издавна ли те народы так нерадивы и немилосердны к своему народу и к своим родным? Воистину не давно, а недавно. Вначале среди них были мужи храбрые и бодрые, заботившиеся о своем отечестве. Но что ныне с ними приключилось? Раньше они были в христианской вере и церковных догматах тверды, а в делах житейских умеренны и воздержанны, жили они тогда хорошо и защищали свое отечество. Когда же они оставили путь Господень, и веру церковную отвергли ради излишнего покоя, и ринулись в просторный и широкий путь, сиречь в пропасть лютеровой ереси[xiii] и других различных сект, и богатейшие их властители на такое неподобие дерзнули, вот тогда все это с ними приключилось. Некоторые богатые их вельможи, занимающие высокие посты, на такое самовластие ум свой обратили, а на них смотря и все их подчиненные и братья меньшие на такую же слабость безрассудно устремились, как говорится в мудрой пословице: как начальники делают, так и весь народ поступает. А что особенно горько в их сладострастной жизни, так это то, что почетные их люди и княжата боязливы и разруганы своими женами, и как они прослышат о нахождении варваров, собираются в своих укрепленных городах и — что воистину смеха достойно — оденутся в доспехи, сядут за стоя за кубками и со своими пьяными бабами да рассказывают всякие басни, а из ворот городских выйти не хотят, хотя под самым городом христиане бьются с басурманами. Такое я видел своими глазами, и не в одном городе, а в нескольких.

В одном городе случилось нам видеть следующее: здесь было пятеро великородных их вельмож со дворами своими и два ротмистра со своими полками, а под самым этим городом некоторые воины и простые люди сражались с проходящим мимо татарским полком, который шея по их земле с пленными, и христиане терпели от них поражение, а из этих властителей ни один из замка не вышел им на помощь, они в это время сидели, разговаривали и пили вино полными кувшинами. О пирование непохвальное! Кувшины не вина, не меду сладкого, а крови христианской полны! И в конце битвы той, если бы не Волынский полк, быстро настигший этих поганых, то там всех до конца бы и перебили. Но когда увидели басурмане наступающий христианский полк, то большую часть пленных они посекли (убили. — Н.З.), а других живыми бросили[xiv] и в бегство обратились. Так же и в других городах, как выше я рассказал, своими глазами я видел богатых и благородных, вооруженных в доспехи, которые не только не желали гнать врага в след, но и следа их опасались и на локоть не смели выйти из города.

Такое ужасное доя слуха и смеха достойное поведение бывает от роскоши и различных злых вер, что и приключилось с бывшими христианами, когда-то храбрыми и мужественными, а затем подвергнувшимися женовидной боязни! А мужество тех волынцев не только в хрониках описывается, но и в новых повестях их храбрость подтверждается, как мало раньше о каких других писали. Это потому, что они были православными и соблюдали умеренные обычаи и имели над собой гетмана храброго и славного Константина[xv], в православных догматах светлого и во всяком благочестии сияющего, который отечество свое многократно обороняя и был тем известен.

Но повесть моя стала излишне подробной и потому возвратимся к прежде сказанному.

Много я вспоминал о Лифляндской войне, здесь же только о битвах некоторых и о взятии городов краткой историей изведаю. Вначале упомянем двух добрых мужей: исповедника царского и постельничего, которых достойно назвать друзьями и советниками его духовными, по слову Господню: «Где двое или трое соберутся о имени Моем, там Я среди них»[xvi], и воистину был Господь в середине и от Него много помощи, Души тех советников были в согласии, и сами они, мудрые, совместно с искусными и мужественными стратилатами окружали царя, и храброе воинство было невредимо и весело.

Тогда царь всюду прославляем был, и Русская земля доброй славой цвела, и грады твердые аламанские (германские. — Н.З.) разбивались, и границы христианские расширялись, и на диких полях, где прежде были города, плененные безбожным Батыем, снова они возрождались, и противники царя, враги Креста Христова, побеждались, а другие покорялись, и некоторые из них к благочестию обращались, оглашались[xvii] и научились от клириков[xviii] вере в Христа, обращаясь из лютых варваров, подобных кровоядным зверям, в кротких овец Христова стада.

На четвертый год после взятия Дерпта последняя власть лифляндская разрушилась (имеется в виду распадение Ливонского ордена. — Н.З.У, часть земель вошла в состав Королевства Польского и Великого княжества Литовского; Кесь, столичный свой город, новоизбранный магистр тоже отдал и от страха сбежал за Двину-реку, выпросив себе у короля Курляндскую землю и прочие города, поскольку он сказал, что с Кесью он оставил все другие города по обе стороны реки Двины, а другие земли отошли шведскому королю с великим городом Ревелем, а иные — датскому. А в городе Феллине[xix] старый магистр Фюрстенберг остался, а с ним великие стенобитные орудия — кортуны, их за дорогую цену доставили из-за моря, из Любека, от немцев, и другие многие орудия для огненной стрельбы.

В тот Феллин великий князь послал свое войско великое[xx], а до этого за два месяца, весной, был и я послан в Дерпт, поскольку там его воинство терпело поражение от немцев. Дело в том, что опытные полководцы были посланы против перекопского царя на охрану границ, а в Лифляндию отправили необученных и неискусных в полкоустроении, и поэтому русское воинство неоднократно терпело поражение от немцев, причем не только от ратных полков, но даже и от малых людей там великие люди бегали. Поэтому царь позвал меня в спальню и говорил со мной любовно и милостиво, к тому же со многими обещаниями. «Принужден был, — сказал он, — получив известие от моих воевод, либо самому идти против лифляндцев, либо тебя, моего любимого, послать, чтобы охрабрилось мое воинство. Бог поможет тебе, иди и послужи мне верно». И я с большим старанием пошел, потому что был послушен, как верный слуга, приказам царя своего.

И тогда, в те два месяца, прежде чем пришли другие стратеги, я двукратно ходил: первый раз под Белый Камень, что от Дерпта в восьмидесяти милях, в очень богатые волости и там победил немецкий полк под самым городом, который стоял на страже, и узнал от взятых в плен о магистре и других ротмистрах немецких, которые стояли в большом ополчении, оттуда в восьми милях, за великими болотами. Вместе с пленными я отступил к Дерпту, и, собрав войска, пошел к ним ночью, и к утру пришел к тем великим болотам, и с легким воинством в течение дня перебрался через них. И если бы враги встретились с нами на этих болотах, то победили бы нас, даже если бы со мной в три раза больше воинов было, а со мной невеликое тогда воинство было, всего около пяти тысяч, враги наши гордо стояли на широком поле, за две мили от тех болот, готовые к бою. Но мы, переправившись в те места, дали отдохнуть коням до захода солнца, а на другой день пришли к ним в полночь — ночь была лунной, особенно вблизи моря, там светлее ночи бывают, нежели где бы то ни было, и сразились на широком поле с их передним полком. Битва длилась полтора дня, и не так в ночи помогла им огненная стрельба, как свет наших огненных стрел. Когда же пришла нам помощь от Большого полка, тогда сразились с ними врукопашную, и смяли их наши, и германцы побежали, а наши гнали их около мили до реки, над которой был мост, и этот мост, к их несчастью, под ними подломился и они все там погибли. Когда мы возвратились после битвы, уже сияло солнце, и на том поле, где битва была, обнаружили пеших их кнехтов[xxi], спрятавшихся в хлебах, и было их четыре полка конных и пять пеших. Тогда кроме убитых мы взяли пленных сто семьдесят знатных воинов, а наших убитых из дворян было шестьдесят, кроме их обслуги. И мы возвратились оттуда к Дерпту. Войско отдыхало десять дней, затем к нам прибыло две тысячи добровольцев и мы пошли на Феллин, где был старый магистр. Мы спрятали свое войско, а послали только один полк татарский пожечь предместья. Магистр же решил, что нас мало, и выехал со своими людьми, бывшими в городе, чтобы сразиться с нами, мы же поразили его из засады, так что он сам едва сумел убежать. Воевали мы потом целую неделю и возвратились с большой добычей. Если вкратце обо всем сказать, имели мы в тот год восемь великих и малых битв и везде с Божьей помощью сопутствовала нам победа. Нехорошо было бы мне самому о своих делах по порядку писать, а посему оставлю это, упомянув только о татарских битвах, что в молодости моей были с казанцами и перекопцами, да и с другими народами — тогда везде все было добросовестно сделано и незабвенны подвиги христианских воинов, которые по Божьей воле с добротой и ревностью против врагов телесных и духовных бились, да как речет Господь, и волосы наши на головах сочтены[xxii].

Когда же пришли наши гетманы с другим войском к нам под Дерпт, то с ними было всего воинства около тридцати тысяч конного, и пеших стрельцов и казаков десять тысяч, и великих орудий сорок, и других орудий около пятидесяти, из которых производится огненный бой по стенам города, и меньших по полторы сажени. Пришел нам тогда приказ от царя идти под Феллин. Мы же имели тогда известие о том, что магистр хотел отправить великие стенобитные и другие орудия и скарб свой в град Гапсал[xxiii], который на самом море расположен. Мы послали двенадцать тысяч своего войска со стратилатами, чтобы они обогнали его под Феллином, а сами пошли с другой частью войска иным путем, а все орудия препроводили рекой Имбеком вверх, а оттуда озером, что за две мили от Феллина, выгрузили их на берег с судов, а стратилаты, посланные нами к Феллину, шли путем, что пролегал около города немецкого Армуса, приблизительно за милю.

Филипп — их ландмаршал[xxiv], муж храбрый и в военном деле искусный, имел при. себе пятьсот человек рейтаров[xxv] немцев и еще четыреста или пятьсот пеших, но они не знали о том большом войске, что было со мной. Я сам не единожды посылая людей под тот город раньше, да еще и великое войско пришло к нам с вышеназванными стратилатами. И пошли мы на них с храбростью — а особенно потому, что благодаря пьянству среди немцев поймали одного из осажденных и взяли у него документы, но не узнали точно, в каком числе войско идет. Наши предполагали, но не надеялись на то, что с таким малым количеством людей Филипп решится пойти на такое неравное сражение. И перед полуднем, на отдыхе, ударили на одну часть, смешавшись с нашей стражей, потом подошли к нашим коням и битва завязалась. Другие наши стратилаты, шедшие со своими полками, имели хороших проводников, знающих местность, они прошли лес вкось и поразили немцев так, что лишь немногим из них удалось убежать с поля боя, а самого храброго и славного мужа в их народе, воистину последнего защитника и надежду лифляндского народа, слуга Алексея Адашева взял в плен, а с ним одиннадцать крестоносцев и сто двадцать шляхтичей немецких, кроме прочих. Мы же об этом не знали и пришли под город Феллин и встретили там наших стратилатов не только невредимых, но и с пресветлой победой, и славного начальника лифляндского — Филиппа, храброго мужа с одиннадцатью крестоносцами и другими.

Я повелел привести и поставить его перед нами и начал спрашивать о некоторых вещах, как это положено по обычаю, тогда он со светлым и веселым лицом (считая себя пострадавшим за отечество), нисколько не ужасаясь, начал с храбростью отвечать нам, и увидели мы, что он имеет не только добрый, мужественный и храбрый характер, но и острый ум и прекрасную память. Некоторые разумные ответы его оставлю, а вот один вспомню — это о его печальном вещании о Лифляндской земле. Сидя у нас как-то раз на обеде (хотя он был и пленный, но почести ему оказывали такие, как и подобает светлому мужу) и между беседами, как обычно бывает при застолье, начал нам говорить: Тешили все короли западные вместе с самим папой римским и цесарем христианским, собрав множество воинов-крестоносцев, направить[xxvi] их на помощь тем христианам, что живут в землях, опустошенных от набегов сарацин, а затем и пойти далее, в земли варварские, с целью осесть на них и обратить их жителей в веру Христову (как это ныне сделано королем испанским и португальским в Индии). Все это войско разделилось на три части под командованием трех гетманов, и выступила одна часть пополудни, а две к полуночи[xxvii].

Те, которые вышли пополудни, приплыли к острову Роди-су (Родосу), опустошенному от вышеупомянутых сарацин[xxviii] в результате несогласия безумных греков, и нашли его вконец разоренным. Обновили его города и окрестности и, укрепив их, завладели ими вместе с теми, кто жил там. А войско, в полуночи плывущее (там были прусы), тоже захватило земли с живущими на них, а третья часть приплыла в землю, где жили жестокие и непокорные варвары, и заложили там город Ригу[xxix], потом Ревель[xxx] и бились много с теми варварами, которые жили в тех местах, и с трудом овладели ими, и немало лет прошло, прежде чем склонили их к познанию христианской веры. Когда же освоили ту землю и обратили людей в христианство, то обещали возложение во имя Господа на похвалу имени Его Богоматери. Тогда все эти рыцари пребывали в католической вере, жили воздержанно и целомудренно и Господь наш всех оборонял от врагов, помогая нам всем, защищая нас как от русских княжат, воевавших нашу землю, так и от литовских. Особенно крепкую битву имели с великим князем Литовским Витовтом, от нас тогда шесть магистров было поставлено — и один за другим были побиты, сражение было жестоким, и только ночь развела ту битву[xxxi]. Так же и в недавние годы (я думаю, вам известно об этом) князь великий Иоанн Московский, дед настоящего, захотел ту землю покорить. Мы крепко сражались с гетманом его Даниилом[xxxii], не помню, сколько битв было, но в двух мы одержали победу. Божья помощь была с праотцами нашими и они устояли в своих отчинах. Ныне, когда мы отступили от веры церковной, дерзнули отринуть Законы и Устав Святые и приняли новообретенную веру и затем невоздержанно устремились к широкому и пространному пути, ведущему к погибели, явственны грехи стали наши перед Богом, и Он, казня нас за беззакония наши, предал нас в руки наших врагов. Наши прародители соорудили нам грады высокие, окрестности укрепленные, палаты и дворы пресветлые, а мы, не потрудившись, вошли в них, садов и виноградов не насадили, а наслаждаемся плодами рук других, постаравшихся устроить такие дома, располагающие к удобной жизни. А вы думаете мечом нас покорить? Другие же и без меча в наши имения входили, не трудясь, лишь обещая нам помощь и защиту. Какова цена той помощи, смотрите сами, ибо стоим перед врагами связанные! О, как печально и скорбно мне, но вижу как перед глазами, что все несчастья случились с нами за грехи наши и милое мое отечество разорено! И не думайте, что вы силою такое с нами сотворили — все то Бог попустил за преступления наши и предал нас в руки врагов наших!»

Бее это со слезами он нам рассказывал, и даже мы все слезами исполнились, глядя на него и слыша такое. Но затем он утер слезы и с радостным лицом сказал: «Но нынче благодарю Бога и радуюсь, что пленен и стражду за любимое отечество, даже если мне за него и умереть придется, воистину дорога мне эта смерть будет и любезна». Сказавши это, он замолчал, мы же все удивились его разуму и словам и держали его в почести под стражей, потом послали его к царю нашему со всеми прочими пленными властителями Лифляндской земли в Москву и просили царя, написав ему послание, чтобы не приказал погубить его. Если бы царь послушал нас, то он мог бы всю землю Лифляндскую иметь с его помощью, потому что почитали его лифляндцы как отца. Но когда он был приведен к царю и спрошен жестоко, то ответил он царю: «Неправдой и кровопийством посягаешь ты на наше отечество, а не как достойно царю христианскому!» Царь же разгорелся гневом и повелел погубить его, поскольку он уже стал лют и бесчеловечен[xxxiii].

Тогда я стоял под Феллином, помнится, три недели, соорудили мы шанцы и били по городу из орудий великих. И еще тогда ходил к Кеси и имел три битвы и победил их нового полководца, который был избран вместо старого под Больмаром; когда же пришли под Кесь, то ротмистры, направленные против нас от Еронима Хоткевича, побеждены были и поспали в Ригу воина с известием, и Ероним, услышав о поражении своем, ужаснулся и ушел из земель лифляндских за Двину, великую реку, но оставлю об этом писать ради краткости и возвращусь к феллинской победе. Когда были разбиты стены городские, немцы стали еще ожесточеннее сопротивляться, мы тогда ночью стреляли огненными ядрами, и одно ядро упало в церковное яблоко, так как великие их церкви на возвышении стояли и ядра попадали в них, и начался пожар в городе. Тогда магистр просил дать ему время и обещал сдать город, требуя разрешить ему свободный проезд со всеми бывшими в городе и предоставить возможность вывезти имущество. Мы на такие условия не соглашались. Решили так: жалнеров[xxxiv] всех выпустить свободно и жителей тоже, если они пожелают, а магистра с его имуществом задержать. Ему пообещали милость от царя, который даст ему город на Москве для проживания до его смерти, а имущество будет ему возвращено потом. И так взяли город и окрестности его и огонь погасили. А затем взяли еще два или три города, где были наместники того магистра Фюрстенберга. Когда же вошли в Феллин, то увидели еще три крепости, которые были укреплены и сооружены из твердых камней, рвы у них глубокие и камнями гладкими и тесаными выложены, и на них увидели стенобитные орудия числом в восемнадцать, а в городе еще двадцать пять великих и малых и множество всяких припасов, а в самом верхнем городе не только церковь и палаты, но и кухня и станы покрыты толстыми оловянными листами. Князь великий повелел эту кровлю снять, а сделать в то место другую, из дерева.



[i] В 1487—1497, а также 1500—1503 гг. были русско-литовские войны, причины которых заключались в переходе черниговско-северских князей со своими владениями к князю Московскому. В те годы к Русскому государству отошел целый ряд городов с прилегающими к ним землями: Чернигов, Новгород-Северский, Гомель, Брянск и др. Воспользовавшись ситуацией, в 1500 г. литовские войска вторглись в псковские земли, однако потерпели сокрушительное поражение вблизи г. Юрьева (Дерпта). В 1503 г. Иван Ш заключил шестилетнее перемирие с великим князем Литовским, по которому союзник Литвы — Ливонский орден— обязывался в дальнейшем не чинить препятствий торговле России с Западом и за владение Юрьевской землей, принадлежавшей ранее киевским князьям (Юрьев был построен Ярославом Мудрым в 1030 г. и назван в честь его христианского имени), платить Московскому государству вечную дань. Поводом объявления войны Иван IV посчитал именно несоблюдение условий договора 1503 г. Литовские власти препятствовали западноевропейской торговле Русского государства, всячески задерживая проезд через их территорию приглашенных в Москву мастеров и купцов. Переговоры Ивана IV об уплате дани (она называлась юрьевской данью) успеха не имели. Ливонские представители явились в Москву без дани и не обнаружили намерения ни погашать долг, ни уплачивать его в дальнейшем. Иван IV посчитал последующие переговоры бесполезными и, воспользовавшись ситуацией, объявил войну. В январе 1558 г. русские войска перешли границу и началась длительная Ливонская война (1558—1583). Военные действия открылись с захвата территорий государств Ливонской конфедерации (Ливонский орден, Рижское архиепископство, Дерпт-ское, Эзельское, Викское и Курляндское епископства). С 1558 г. Российское государство воюет с Ливонией, с 1561 г. с Польско-Литовским государством и Швецией (земли Ливонии представляли большой интерес для всех соседей этих территорий). В 1558 г. русские войска захватили Нарву и Дерпт. В 1559 г. по настоянию А.Ф. Адашева было достигнуто перемирие, во время которого Ливония заключила соглашение с польским королем Сигизмундом Ш. По этому соглашению Ливонский орден и Рижское архиепископство попали под протекторат Польши (1559). В том же году магистр Ордена (В. Фюрстенберг) был смещен и заменен новым магистром пропольской ориентации Т. Кетлером (он впоследствии перешел в лютеранство и стал первым герцогом Курляндского герцогства). В 1560 г. русские войска одержали ряд крупных побед, были взяты г. Мариенбург (Алускне), Феллин, где хранилась казна Ордена. Преграждавшая путь к Феллину орденская армия была разбита под Эрмесом (Эргемс), а бывший магистр Фюрстенберг пленен. Орден прекратил существование (1560), часть его земель (северная Эстония) отошла Швеции, остальные земли—Польше (Виленский договор 28.11.1561).

В 1563 г. русские войска взяли Полоцк, а в следующем году князь Курбский бежал в Литву (апрель 1564 г.). В 1569 г. произошло объединение Королевства Польского и Великого княжества Литовского в Речь Посполитую (по Люблинской унии). В период с 1573 по 1577 г. русские войска одержали ряд крупных побед, ими были взяты г. Вейсенштейн (Пайду), крепость Пернов (Пярну), сильно укрепленный замок Венден (Цесис) — бывшая резиденция магистра Ливонского ордена.

Однако далее ситуация для России сложилась крайне неблагоприятно, особенно с приходом к власти в Польше нового короля СтефанаБатория (1576). Уже в 1579 г. его агрессивная политика по отношению к России проявилась в полной мере — им были захвачены ряд исконно русских городов (Полоцк, Великие Луки и т.д.). В 1581—1582 гг. Баторий предпринял попытку взять Псков, но неудачно.

В этот же период активизировала свою деятельность Швеция — ей удалось захватить Нарву и Корелу. Московское государство, переживавшее опричнину, что сильно сказалось на его обороноспособности, не смогло организовать достойный отпор, и правительство сочло необходимым прекратить войну.

Были подписаны перемирия на крайне невыгодных условиях: в 1582 г. — перемирие в Яме Запольском с Польшей, по которому Россия признавала Полоцк и все ливонские земли за Польшей; в 1583 г. — Плюсское перемирие со Швецией, по которому г. Ям, Копорье, Нарва, Ивангород отходили Швеции. Россия потеряла эти территории на много десятилетий. Ливонская война закончилась полным ее военным поражением.

[ii] Летопись свидетельствует, что князь Андрей действительно с первых дней войны был на театре военных действий. Так, в начале войны Иван IV поручил «воеводам Шуйским и князю Ондрею Михайловичу Курбскому промышлять над иными немецкими городами» и затем более подробно: князю Петру Ивановичу Шуйскому и боярину Василию Семеновичу Серебряному «велел быти на пять полков: в большом полку князь Иван Петрович Шуйский, да воевода князь Федор Иванович Троекуров, да в большом полку с князем Петром Ивановичем воевода Ондрей Иванович Шеин; в передовом полку боярин князь Ондрей Михайлович Курбский да воевода Данило Федорович Адашев...» Так что здесь сведения Курбского документально точны. (См.: ПСРЛ. Т. 7. С. 299—300.)

[iii] «В лето 7085 года (1577) ходи государь и великий князь Иван Васильевич всея Руси со многою силою в Немецкую землю и взял по Двине многие городы Кукноси Кесь и Владимирец, и иные городы многие... (См.: ПСРЛ. Т. 7. С. 302.)

[iv] Антипат — наместник магистра.

[v] Административно-территориальное устройство Новгородской республики и управление Новгородом и его землями было построено таким образом: рекой Волховом город делится на две половины — Софийскую и Торговую (Ярославово дворище), а вся его территория на пять концов (Плотницкий, Словенский, Загородский, Неревский и Гончарный). Концы делились на сотни, сотни на улицы. Каждый конец выбирал свое кончанское вече с кончанским старостой во главе. Другие административные единицы также имели свое выборное самоуправление. В свою очередь вся территория Новгородской республики делилась на пять пятин, каждая из которых управлялась одним из пяти концов города.

[vi] Южики — родственники. (См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 3. Стб. 1626.)

[vii] Икономах — иконоборец.

[viii] Эти события также нашли отражение в летописи. Сыренск пал 6 июня 1558 г.В мае под Сыренск «пришли воеводы: Данило Федорович Адашев, да Павел Петрович Заболоцкий, да Иван Шарапов Замыцкий, да дьяк Шестак Воронин с нарядом... пришли к Данилу с товарищи голова из Новгорода с людьми Борис Колычев,да Василий Розладин Квашнин». 6 июня «...князец сыренский воеводам добил челом и из города выпросился не со многими людьми». (См.: ПСРЛ. Т. 7. С. 297—298.)

[ix] Кесь — название г. Цесис (до 1917 г. — Венден).

[x] Эти сведения также полностью подтверждаются. Летописец подробно описал указанное событие. Всего на Русь, пишет он, двинулось «всех крымских людей и ногайских сто тысяч. И приказал Крымский царь сыну своему и всем с ним княземи мурзам ига таяси от станичников и от сторожей. И через Донец перевезлися низко да х Дону пришли, да шли Доном вверх, и прити было царевичу на Рязань, А к магометю-улану на Тулу, а Ногайским мурзам и Ширинским князем на Коширу, ивоевати разделяся. И как пришли на речку на Мечю за два дня да украйни и тут поймали рыболовей пяти человек и те рыболови сказали, что царь и великий князь на Москве, а в немцы послал. И спрашивал царевич о Вышневецком князе да о Иване Шереметеве в немцах ли, и рыболове сказали Ивана на Рязани, а Вышневецкого на Туле, а князя Михаила Воротынского в Колуге. И Божьим милосердием и Пречистые его Богоматери и великих чудотворцев молитвами приде в них страх и трепет, вскоре воротяся назад на бегство устремится». (См.: ПСРЛ. Т. 8. С. 314—315.)

[xi] Летопись подтверждает, что в марте месяце 1558 г. царь Иван IV получил известие от своих бояр и воевод «из немец, что ходили в Немецкую землю воевать поего государскому приказу к Риге. И шли в Немецкую землю к Алысту немецкому городку и к Глотину и к Чесвину и воевали поперек верстах на семьдесят, инде насто...» (См.: ПСРЛ. Т. 8. С. 317.)

[xii] Прещение — запрещение.

[xiii] Мартин Лютер (1483—1546) — теоретик немецкого протестантизма. Настаивал на реформации католической церкви. Основные положения своего учения изложил в 95 тезисах, которые прибил на дверях церкви в Виттенберге. Отвергал претензии католической церкви на господствующее положение в христианском мире утверждая, что церковь не является посредником между Богом и людьми, а спасение каждого человека индивидуально достигается при помощи веры и личного общения с Богом (идея о «всеобщем священстве»). Лютер отвергал также авторитет папских посланий, декретов и т.д., противопоставляя им авторитет Священного Писания. Проповедь Мартина Лютера вдохновила общественное движение против католической церкви, в котором приняли участие широкие слои населения. Папской буллой Лютер был отлучен от церкви. Основные положения его учения изложены в трактатах «К христианскому дворянству немецкой нации» (1520), «О рабской воле» (1525), «О светской власти» (1523). Реформатор перевел также Библию на немецкий язык.

[xiv] Здесь имеется в виду, вероятнее всего, побросали в воду. У Курбского: «а других пометали».

[xv] Константин Константинович Острожский, сын князя Константина Ивановича Острожского. Оба князя прославили себя в воинском искусстве и были известны как непобедимые полководцы. Князь К.К. Острожский был воеводой в Киеве. В г. Остроге он открыл славянскую типографию, в которой работал первопечатник Иван Федоров. В 1581 г. там была напечатана Библия на славянском языке, известная как Острожская Библия. Константин Острожский был очень богат, он владел 100 городами и замками, одной тысячей тремястами деревень. Ежегодный доход его составлял свыше одного миллиона злотых. (См.: История южных и западных славян. М., 1979. С. 157.)

[xvi] См.: Мф 18:20. «Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я среди них».

[xvii] Оглашенные — объявленные в храме идолопоклонники, принимающие христианство. «Оглашенные, изыдите!» — возглашение священника во время литургии; нехристиане обязаны на это время покидать храм. (См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т. 2. С. 643.)

[xviii] Клирик — всякий священно- и церковнослужитель. (Там же. Т. 2. С. 119.)

[xix] Феллин — официальное название г. Вильянди (до 1917 г.), где хранилась вся казна Ливонского ордена.

[xx] См.: ПСРЛ. Т. 8. С. 330. См. также: Древняя российская вивлиофика. Т. 13. С. 310.Разряд 7068 года (1560). «Посланы были под Феллин воеводы: В Большом полкуИван Федорович Мстиславский, Михаиле Яковлевич Морозов, А. Адашев; в правой руке князь Петр Иванович Шуйский и Алексей Данилович Басманов; в Передовом полку князь Андрей Михайлович Курбский и князь Петр Иванович Горенский-Оболенский;   в   Сторожевом  полку  князь  Андрей  Иванович   Ногтев-Суздальский и Бутурлин; в левой руке Боярин Яковля Хирон и Мещерский; а также Данило Федорович Адашев». (См. также: Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. Т. 1. С. 255.)

[xxi] Кнехт (нем.) — вооруженный солдат, подчиненный члену Ордена.

[xxii] Лк 12:7. «А у вас и волосы все на голове сочтены...»; Мф 10:30. «У вас же и волосы все на голове сочтены».

[xxiii] Гапсал (Гапсаль) — официальное название г. Хаапсалу до 1917 г., к России былприсоединен в 1710 г.

[xxiv] Ландмаршал — военачальник.

[xxv] Рейтар (от нем. Reiter — всадник) — вид тяжелой кавалерии в европейских армиях в XVI—ХVII вв., состоявший преимущественно из наемников-немцев.

[xxvi] Курбский имеет в виду направление походов войск крестоносцев — на юг и на север, следуя традиции греческих историков называть полуночными землями европейскую, а также азиатскую часть России, т.е. северные территории, а полуденными — южные земли (греки использовали общее собирательное название — Эфиопия). Из русских историков на это впервые обратил внимание еще Н.М. Карамзин. (См.: Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. 3. Т. 9. С. 5.)

[xxvii] Речь идет о вторжении войск крестоносцев в Прибалтику в конце ХП—началеXIII в. В 1184 г. бременский архиепископ Гартвик П попытался учредить на прибалтийских землях архиепископство. Однако местные жители (ливы, куры, эсты)отказались от крещения, и тогда папа Целестин Ш провозгласил крестовый поход,»дав отпущение грехов тем, кто пойдет на восстановление первой церкви в Ливонии». Его инициативу поддержали германский император и датский король, однако истинным вдохновителем крестового похода на восток стал новый папа Иннокентий Ш (Innocentius) (1161—1216, папа с 1198). Обладая сильным желанием расширить свое влияние и практически установив теократию в Европе, заставив английского короля и некоторых других монархов признать себя вассалами Святой Церкви, папа организовал мощный поход на Прибалтику в 1200 г. Его возглавил бременский каноник, будущий епископ Рижский Альберт I фон Буксгевен. (См.: Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1992. С. 332,490.)

[xxviii] Сарацины — у античных писателей так называлось арабское население северозападной Аравии; в средневековой Европе это название распространилось на всех арабов и некоторые другие народы Ближнего Востока. (См.: Словарь иностранных слов. М., 1982. С. 44-2.)

[xxix] Рига основана в 1201 г. (по некоторым данным, есть упоминания начиная с 1198 г.) епископом Альбертом I фон Буксгевеном.

[xxx] Ревель — современный Таллин — основан после датского завоевания северной Эстонии ок. 1219г.

[xxxi] В 1409 г. началась Великая война Королевства Польского и Великого княжества Литовского против Тевтонского ордена. Решающая битва произошла 15 июля1410г. возле селения Грюнвальд на севере Польши. С двух сторон в сражении участвовало около 60 тысяч человек. Польскую часть войска возглавлял Владислав Ягайло, осуществлявший общее командование. Предводителем литовско-русских войск был Витовт, в состав рати которого входили и смоленские полки, сыгравшие важную роль в битве. Силы Ордена были разгромлены, большинство рыцарей погибли либо попали в плен. В числе убитых был великий магистр фон Юнинген.(См.: Павленко Н.И., Кобрин В.Б. История СССР с древнейших времен до 1861 г.М., 1989. С. 113—114.)

[xxxii] Полководец Даниил Щеня проиграл битву в сражении под Псковом 13 сентября 1502 г. Победу одержало войско под командованием магистра Ливонскогоордена Плеттенберга. (См.: Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. Т. 1. С. 257.)

[xxxiii] В Псковском летописце сказано, что «царь приказал отсечь ему голову за противное слово». (См.: Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. Т. 1. С. 257.)

[xxxiv] Жалнер (фр.) — солдат. (См.: Словарь иностранных слов. М., 1982. С. 179.)

Оцифровка и вычитка -  Константин Дегтярев, 2003

Публикуется по изданию: А. М. Курбский «История о великом князе Московском» // УРАО, 2001
© Золотухина Н.М., составление, вступительная статья, комментарии
© УРАО, издание

Hosted by uCoz