I

Энтузиазм, внушаемый Императором Александром, достиг своего апогея. Все его друзья возвратились в Петербург или по собственному почину, или вызванные им. В столицу съезжались, тогда как в конце царствования Павла I она почти опустела от большого количества высланных, а также от боязни этого, приводившей к тому, что многие уезжали добровольно. Анархия заступила место самого строгого правления. Появились вновь всякого рода костюмы, кареты мчались во весь опор. Я сама видела гусарского офицера, скакавшего верхом по набережной тротуара с криком: «Теперь можно делать все что угодно».

Эта внезапная перемена пугала, но она была основана только на крайнем доверии, внушаемом добротою нового Императора, Съезжались со всех сторон государства, чтобы поглядеть на молодого Государя,

Стр. 256

любимого внука Екатерины II, воспоминание о которой жило во всех сердцах. Достаточно было одного этого наименования, чтобы привлечь к нему любовь всех подданных. Но все в нем способствовало доведению этой любви до восторженности и вызывало самые сладкие надежды. Восхваляли его добродетели, оправдывали то, что могло в нем не нравиться. Никогда начало царствования не было более блестящим.

Война с Англией, готовая разразиться в конце царствования Павла I, окончилась с момента вступления на престол Императора Александра. Известие об этой перемене не успело предупредить большое морское сражение у входа в Зунде между английским флотом под начальством Нельсона и датским флотом. Датчане, как верные союзники, с большим мужеством защищали вход в Балтийское море. Адмирал Чичагов1) был послан в Копенгаген, чтобы вести переговоры о примирении, чего легко было достигнуть.

Беклешов был назначен генерал-прокурором вместо Обольянинова, получившего отставку. Князь Александр Куракин остался вице-канцлером. Пален был выслан в свое имение. Князь Зубов, участвовавший в преступлении из низких целей, захотел играть роль, но это ему не удалось, и он удалился в свои богатые владения. Его оба брата остались, как и остальные участники 11 марта.

Кутайсов покинул двор и отправился в Москву. Его низкое поведение во время последних лет царствования Павла заслужило ему общее презрение. Войско было оставлено на том же положении, только переменили форму: уничтожили косы и букли.

Весной в том же году наследная принцесса Баден-ская, мать Императрицы Елизаветы, приехала в Петербург вместе с двумя своими дочерьми: принцессой Амелией и принцессой Марией. Последняя впоследствии вышла замуж за герцога Брауншвейгского и умерла через несколько лет. Двор жил в Каменно-

Стр. 257

Островском дворце, а я на даче напротив дворца. Все представлялись принцессе Баденской, но я не имела этой чести. Я полагала, что всякая моя попытка, наименее подозрительная, может обратиться в таковую и что было лучше хранить молчание и оставаться в совершенном уединении.

В это время всякое отношение между мною и Императрицей было порвано, и я была в абсолютном неведении относительно всего, что ее касалось. То, что говорили в свете, не внушало мне никакого доверия, и я решилась ждать более счастливого момента, чтобы узнать то, что было для меня дороже моего счастья. Отныне я буду говорить о событиях, свидетельницей которых я была до того момента, когда, приближенная к Императрице, я вновь нашла в ее доверии воспоминание о многих счастливых минутах и забвение многих горестей. Тогда я расскажу то, что она пожелала мне передать о событиях, происшедших за этот долгий период.

Дом графини Строгановой стал одним из наиболее близких графу Толстому, который близко подружился в это время с князем Чарторижским и Новосильцевым2). Их называли: Триумвират. Император особенно покровительствовал Строгановым и часто посещал их. Граф Толстой рассказывал там про меня самые оскорбительные и дурные вещи: я отняла у него жену, я старалась омрачить репутацию Императрицы Елизаветы... Все слушали его, одни по легковерию, другие из низости.

Признаюсь, что часто мое терпение готово было истощиться, но принцесса ободряла меня, смягчая горечь моих страданий и разделяя их.

Стр. 258

Торжество графа Толстого достигло своей вершины, когда Императрица Елизавета написала его жене, чтобы она вернулась к ней. Графиня отправилась по приказанию Ее Величества и известила меня о своем возвращении, сообщая мне, что былр его причиной и что она ответила. Она приехала незадолго до отъезда принцессы Тарант, покинувшей Петербург в августе месяце. Я написала Толстой, чтобы она приезжала ко мне, только после того как она побывает при дворе, на случай, если там у нее что-нибудь вырвется по поводу меня, никто не мог бы подумать, что это продиктовано мною.

С крыльца моего дома был виден дворец и окна апартаментов Императрицы. Я знала, что там находится Толстая, и смотрела туда со смешанными чувствами, которые я не сумею объяснить.

Наконец, .графиня приехала ко мне, но счастье видеть ее было отравлено тем, что она рассказала мне про Императрицу.

Когда Толстая попросила позволения оставить ее, чтобы поехать ко мне, Ее Величество удивилась, что Толстой пришла в голову эта мысль.

— Как, — сказала она, — вы отправляетесь к графине Головиной?

— Да, Ваше Величество; она осталась моей подругой; никогда я не забуду того, что она для меня сделала и сколько вытерпела из-за меня. Признаюсь, я очень удивлена переменою Вашего Величества к ней.

— Ну вот, — возразила Императрица, — разве вы забыли историю с Ростопчиным?

Эта история была для меня тогда загадкой, объяснившейся много лет спустя. Нет ничего проще не знать о том, чего никогда и не думал совершать.

Графиня Толстая употребила все средства, чтобы ее муж опять стал бывать у нас, но это ей не удалось. Он отвечал ей, что Императрица Елизавета ему особенно запретила это.

Стр. 259

Однажды вечером, в девятом часу, я была одна у себя в большой гостиной, дверь которой была открыта на перрон. Я видела между колонн перрона, как спокойно текла река. Вокруг меня царило молчание, но мое сердце страдало и находило мрачный оттенок в этом покое, слишком противоречившем моим чувствам. Мой муж и г-жа де Тарант гуляли; дети собирались спать; я была в глубоком одиночестве. Вдруг я услыхала топот лошадей. Я вышла на перрон и увидала Императрицу, ехавшую верхом, в сопровождении нескольких всадников. Она, заметив меня, пустила лошадь галопом и отвернула голову. У меня упало сердце. Я прислонилась к колонне и следила за ней взором, пока она не скрылась из виду. «Тебя презирают, обвиняют, быть может, ненавидят, — говорила я себе, — и все-таки ты любишь по-прежнему, как если бы ты была любима». Я смотрела на небо, прося Бога сжалиться надо мной. Слезы текли у меня из глаз и облегчали подавленное состояние моего сердца.

Двор отправился для коронации в Москву, Толстая последовала за ним. Согласно желанию своей матери, г-жа де Тарант обратилась за разрешением съездить в Париж, чтобы повидаться с матерью, и получила его.

Расставаясь с г-жой де Тарант, я живее, чем обыкновенно, чувствовала всю величину моих страданий. Она уехала 5 сентября, взяв с моего мужа торжественное обещание, что он привезет меня во Францию. Он согласился без труда. Его здоровье требовало особенного лечения, и воды ему были необходимы. Я тоже страдала от особых болей, постоянно возобновляющихся. Нервные припадки моей бедной матери окончательно расстроили мое здоровье. Это путешествие было необходимо. Но мысль расстаться с матерью была слишком тяжелой для меня и не позволяла мне думать об отъезде. Муж, к которому она питала материнскую любовь и который заслужил это своей

Стр. 260

заботой о ней и преданностью, преодолел все эти препятствия, убедил ее поехать вместе с нами. Она согласилась, и было решено, что в начале лета 1802 года мы уедем из России. Уверенность в этом возвратила мне мужество. Я чувствовала необходимость покинуть места моих страданий.

Я вернулась в город. Отсутствие г-жи де Тарант вызывало у меня чувство ужасной пустоты. Двор возвратился, и также Толстая. Однажды вечером она явилась ко мне как снег на голову; я была очень удивлена и в то же время довольна видеть ее. Поведение ее мужа нарушило наши обычные отношения. Она уже не бывала у меня каждый день. Он пожелал, чтобы она делала приемы и устраивала балы. Он предложил ей пригласить меня, но Толстая, зная меня хорошо, ответила, что я не соглашусь.

Она на некоторое время отдалась светской жизни. Но такое положение вещей не могло продолжаться долго, ее прекрасная душа чувствовала потребность в занятии, более достойном ее. Однажды вечером она пришла ко мне и сказала, что хочет поговорить со мной и желает быть уверенной, что нам не помешают. Мы условились, что на следующий день после обеда я закрою свою дверь для всех. Она пришла. Мы уединились в моем кабинете; и там она сделала мне самое искреннее признание о состоянии своего сердца, об его муках и минувших ошибках. Она прибавила:

— Вы знаете, что ваша нежная заботливость обо мне и искренняя дружба не могли развязать цепей, которыми опутала меня страсть. Но Бог сжалился надо мной. Когда я достигла вершины ослепления, тот, кто был его предметом, сам разрушил его. Известие об его браке открыло передо мною пропасть, в которую я собиралась бросаться. Я была в отчаянии и обратилась за помощью к духовному отцу: он очистил мое сердце, и я испытывала только любовь и благодар-

Стр. 261

ность к нему за то, что он для меня сделал. Я прошу у вас прощения, что обманула вас. Я сказала, расставаясь с вами, что я излечилась от своей страсти, на самом же деле я только и думала, чтобы удалиться от вас и последовать за тем, кого я не имела права любить. Пусть это признание возвратит мне ваше доверие, и наша дружба будет основана только на религии; она будет чистой и вечной, и Бог сам благословит ее.

Легко понять, что я была глубоко тронута. Торжество добродетели дает испытывать истинное успокоение счастья. Восторженность и мечтание могут создать только химерическое положение. Одно является образом нетленной истины, другое же представляет собой тревожный сон, смущает наш покой. Победа над собою есть самая прекрасная изо всех побед; она уничтожает в нашей душе лживые стремления, которые мы стремимся осуществить, заполняя прошлое опасными воспоминаниями, опьяняющими нас и заглушающими рассудок. Мы должны их вызывать в себе только с целью упрека, вместо того чтобы лелеять их. Нельзя считать себя вылеченным, пока воспоминание об ошибке не доставляет муки. Мысли, как растения, посаженные в различные времена года: с постоянной заботой надо следить за их ростом и удалять сорные травы.

Мой муж, рассчитывая уехать на семь лет, просил Государя купить наше имение против Каменного Острова. Государь очень милостиво согласился на это, и имение было продано. Если бы у меня был решающий голос в семейных делах, мы не продали бы его. Но муж был так несчастен, так возмущен всем происшедшим, что он готов был развязаться со всем своим имуществом.

Я аккуратно получала известия от г-жи де Тарант. Она писала ежедневно, в то время как меняли лошадей, и не переставала заниматься мной. С тех пор, как

Стр. 262

Толстая призналась мне во всем, я чувствовала себя легче с нею, и она возвратила мне свою прежнюю любовь. Я была также счастлива от мысли, что вновь нашла свою старинную подругу.

Наконец наступил май месяц. Мы должны были уехать в начале июня. За две недели перед нашим отъездом у португальского посланника был бал. Там должен был присутствовать двор. Муж сказал Толстой, тоже приглашенной туда, чтобы, если представится благоприятный случай, она попросила для него у Государя особой аудиенции, чтобы проститься с ним и поблагодарить его за все милости.

Толстая с готовностью взялась за это поручение. Танцуя полонез с Государем, она сказала ему:

— Ваше Величество, я обращаюсь к вам с просьбой о милости: граф Головин желал бы представиться Вам в особой аудиенции, чтобы поблагодарить Вас и проститься с Вами. Разрешит ли это Ваше Величество?

— Пусть приходит, — отвечал Государь, — с удовольствием; пусть приходит завтра в двенадцать часов дня ко мне в кабинет.

Толстая с радостью сообщила нам этот ответ. Муж отправился к Государю в назначенное время. У них было объяснение так же интересное, как и трогательное. Муж просил прощения у него, что так резко покинул двор, просил судить о нем не по словам его, а по поступкам, и особенно не считать дурными причины его действий в различных случаях. Государь обвинял себя в том, что он тоже был не прав. И все кончилось между ними наилучшим образом.

Стр. 263

Выйдя из кабинета Государя, муж встретился с Толстым, который ничего не знал о происшедшем и был крайне удивлен. Он спросил у Государя, по какому случаю был у него граф Головин. Государь, не желая вовлечь графиню Толстую в какую-нибудь историю, ответил, что он встретил мужа на прогулке и предложил ему зайти. В тот же вечер Государь рассказал об этом Толстой, но она ответила, что предосторожность его Величества была бесполезной, что она не скрывает от мужа чувств, которые она сохранила к своим друзьям, и что если граф Толстой был неблагодарен и несправедлив, то это не причина, чтобы и она была такой же.

Я поручила тоже Толстой заявить о моем прощальном представлении ко двору. Императрица Елизавета выразила желание принять меня вместе со всеми, но графиня Толстая сказала ей, что было бы справедливым принять меня в особой аудиенции. Ее Величество согласилась под условием, что Толстая также приедет со мной.

Я отправилась в кабинет Ее Величества в семь часов вечера. Я была взволнована до глубины души. Нет ничего ужасней, как носить маску, когда совсем не заслужил этого. Рядом с Государыней была ее сестра принцесса Амелия, которую принцесса-мать оставила в Петербурге. Разговор был незначительным и носил оттенок стеснения. Эта сцена, очень тяжелая для меня, продолжалась около получаса. Я сказала Толстой, что довольно было злоупотреблять позволением Императрицы и что мне пора уходить. Ее Величество сказала мне несколько слов относительно моих проектов путешествия. Я простилась с ней и ушла, чувствуя себя более несчастной, чем когда я пришла. Если бы она могла прочесть в моей душе, она пожалела бы о совершенной ею несправедливости.

Но оставим это тяжелое время, которое я должна вспоминать с благодарностью. Оно показало мне всю

Стр. 264

величину моей привязанности к Императрице, и я узнала, как много может вынести преданное сердце. Было бы трудно мне перемениться. Я слишком хорошо узнала Императрицу, чтобы разлюбить ее. Я лучше согласилась бы вдвойне страдать, чем потерять чувство, которое я к ней питала. Оно было необходимо моему сердцу. Ее обманули, все обстоятельства, казалось, содействовали тому, чтобы приписать-мне самую ужасную вину. Государыню окружили мои враги, и мое добровольное и одновременно вынужденное молчание предоставляло свободное поле действий моим недоброжелателям.

Надо было отправиться в Павловск, чтобы проститься с Императрицей-матерью. Я обедала там, как это было принято. Во время приема Императрица Елизавета подошла ко мне с холодным видом и сказала мне:

— Мне кажется, что графиня чувствует себя хорошо сегодня.

Ее вид оскорбил меня.

— Действительно, — отвечала я, — я чувствую себя гораздо лучше с того момента, как у меня явилась уверенность в том, что я уеду отсюда.

Так мы простились.

Накануне моего отъезда графиня Строганова заехала проститься со мной.

Я проводила ее после визита, и мы остановились у окна. Улица была наполнена всякого рода экипажами. Направлялись в театр, находившийся против моего дома. В то же время следовало похоронное шествие, среди четырех рядов карет, спешивших и старавшихся разъехаться. Это была поразительная картина: нетерпеливое стремление наслаждаться и неизбежный конец.

В то время как мы наблюдали этот контраст, до нас долетели звуки священных песнопений из домовой церкви моей матери, где служили напутственный молебен.

Стр. 265

Все это могло навести на размышления и расположило графиню Строганову сообщить мне свои мысли и горячо уверять меня в том, что она жалеет о моем отъезде и будет вспоминать меня.

— Я буду говорить с вами, г- ответила я, — с откровенностью умирающей. Разлука во многом походит на смерть. Можно ли знать наперед, удастся ли увидаться? У себя в доме вы позволяли моим врагам рассказывать несправедливые вещи про меня. Вы не можете этого отрицать.

— Но я ничего не говорила про вас.

— Вы терпели эти оскорбительные для меня речи и никогда не защищали меня, тогда как вы вполне уверены, что я их не заслуживаю. Я не питала к вам злого чувства за это и не платила тем же. Визиты Государя к вам доставили повод многим разговорам. Я защищала вас и заставляла молчать всех, кто мне говорил об этом.

IV

Мы уехали из Петербурга восьмого июня 1802 года после обедни. Все наши люди плакали. Я старалась, насколько возможно, скрыть это от матери. Толстая провожала нас до Ропши, Императорского имения, где мы провели целые сутки. На следующий день, рано, мы отправились в путь, нежно простившись с Толстой.. Я ехала в карете вместе с матерью, с моей младшей дочерью шести лет и сестрой, ее гувернанткой Генриеттой, которую моя мать очень любила. В другой карете был мой муж со старшей дочерью, гувернанткой и хирургом. Потом ехали две горничных и двое слуг.

Я не буду говорить об Эстонии, ни об ее диких жителях, говорящих на непонятном языке и не имеющих

Стр. 266

облика человеческого. Мы провели тридцать шесть часов в Нарве, чтобы дать отдохнуть моей матери. Все мои заботы были отданы ей, и я очень боялась, как бы ее нервные припадки не повторились в дороге. Иногда мы продолжали наше путешествие и ночью, останавливаясь только в больших городах. Я вспоминаю, что, проезжая через маленький городок в Ливонии, я услыхала похоронный звон. Я увидала готическую церковь в виде башни, вырисовывавшуюся в туманном небе. Ветер громоздил облака; все в природе говорило о смерти. Немного далее я увидала печальную процессию, медленно шествовавшую с гробом к кладбищу, чтобы положить покойника в его последнее жилище. Я старалась скрыть это печальное зрелище от моей матери и успокоилась только тогда, когда мы выехали на большую дорогу.

Мы остались на два дня в Риге, погода была великолепной, и я осматривала город вместе с г-жой Больвилье, дочерью г-жи Убриль, старой знакомой моей матери, которая с удовольствием увиделась с ней. Г-жа Убриль занимала мать «о время моего отсутствия. Я выстояла обедню для матери, потом срисовала великолепный вид с моста, и, увидев на обратном пути в гостиницу католическую Церковь, я спросила у моей спутницы, можно ли туда войти сейчас.

— Всегда, — ответила она, — её никогда не запирают.

Я была поражена бедной простотой этой церкви. Священник стоял на коленях, погруженный в умственную молитву. Невольно я тоже опустилась на колени, устремив взор на большой крест, стоявший на алтаре. Тишина и спокойствие, окружавшие меня, наполнили мою душу небесным чувством. С сожалением я встала, чтобы уходить. Священник также встал. Я спросила у него, нельзя ли получить маленьких образков. Он принес мне их. Я предложила ему деньги, от которых

Стр. 267

он отказался, и я опустила их в церковную кружку. Я возвратилась домой с внутренним спокойствием, которого я давно не испытывала.

Я никогда не забуду этой церкви.

В Кенигсберге мы остановились в гостинице Золотого Орла. Я увидала слуг, одетых в траур, и узнала,-что португальский посланник де Низа, уехавший из Петербурга на несколько дней раньше нас, остановившись в этой гостинице, заболел оспой и умер. Возвращались с его похорон. Мы ночевали в комнате, находящейся рядом с помещением, которое он занимал. К счастью, никто из нас не боялся ни оспы, ни привидений.

Я спала в кабинете вместе с младшей дочерью, рядом с комнатой моей матери. На стенах нашей комнаты было два больших портрета во весь рост и в натуральную величину: Фридриха II и его отца. Моя крошка не могла заснуть, беспрестанно повторяя:

— Мама, я не могу закрыть глаз: у этих двух королей такие большие глаза, и они все смотрят на меня.

Железная доска, в которую в Кенигсберге ударяют для обозначения часов, совершенно лишила меня сна; но моя мать спала, и этого было достаточно для меня, чтобы быть покойной. На следующий день мы уехали после обеда, и среди великолепной ночи мы проезжали через прекрасные леса Пруссии. Луна чудно светила, и на этот раз мне не так докучала медленность прусских почтарей. Прислонясь к окну кареты, я дышала чистым воздухом и смотрела на длинные тени дерев и любовалась мягким светом луны, отражавшимся в чаще дубов. Дорога была песчаной, и почтари шли пешком; по временам они трубили в рог, и звуки вызывали далекое протяжное эхо; вокруг меня все спало, и я бодрствовала наедине с моим сердцем.

Как ни чувствуешь себя несчастным в своей стране, нельзя равнодушно покинуть ее. Оттуда вырываешь себя, а не уезжаешь, и всегда чего-то не хватает

Стр. 268

счастью, которым наслаждаешься вне ее: родных могил, родины и отечества, так близкого сердцу.

За два дня до приезда в Берлин моя старшая дочь захворала. Прибыв туда, мы ее уложили в постель. Горячка проявлялась в тоске: все предвещало тяжелую болезнь. Пригласили доктора Гуффеланда; его лечение и наши заботы помогли больной, и она, казалось, стала поправляться. Но все-таки невозможно было оставаться в гостинице, где постоянный шум табльдота, приезжавших и уезжавших, а также пение, продолжавшееся до поздней ночи, совершенно не давали нам покоя. Мы искали помещения и нашли его в частном доме, на Липовой Аллее. Мою дочь пришлось перенести туда на носилках, и, так как она чувствовала себя лучше, то эта переправа очень забавляла ее. Но через два или три дня она захворала еще сильнее. У нее открылась нервная горячка самого острого характера. Мое беспокойство достигло крайней степени, муж был в отчаянии, и я старалась, насколько возможно, скрыть опасность, которую я так ясно видела. Понимая в пульсе, я отдавала точный отчет Гуффеланду в переменах болезни. Пульс стал перемежающимся; беспокойный бред возобновлялся каждый вечер. Я пррводила ночи около дочери, и душа моя страдала больше, чем мое бедное тело. Нравственная боль заглушает физическую, но, что меня особенно утомляло, это дыхание моей дочери. Я дышала так же, как она, не будучи в состоянии воспрепятствовать этому.

Я просила доктора признаться мне, насколько велика опасность. Он сказал, что она была очень сильно больна и что он видит только одно средство: ванну. Если она вынесет ее без конвульсий, то есть надежда, но при малейших нервных судорогах все будет кончено.

Я скрыла это печальное и тягостное опасение от матери и мужа, и мы условились с Гуффеландом, что ванна будет приготовлена без промедления.

Стр. 269

— Я отправляюсь сейчас к королеве, — сказал он, — от нее я приеду прямо к вам.

Я предложила матери прогуляться с моей младшей дочерью и Генриеттой. Я села у письменного стола перед постелью моей дочери, в то время как гувернантка и обе горничные готовили ванну. Я подперла лицо руками, не имея мужества повернуть голову в сторону дочери. Мой взгляд упал на «День Христианина», книгу, которую учитель моих детей, аббат Шанк-ло, подарил мне на память при отъезде. Я открыла ее и увидала следующие строки:

«Боже, я хочу того, что Вы хотите, потому что Вы этого хотите и так же, как Вы этого хотите».

Эти слова были для меня Божественным светом и приказанием покорности. Я повторяла эту молитву несколько раз со все возрастающей горячностью и достигла такой силы в принесении Богу этой внутренней жертвы, что упала на колени. Холодный пот выступил у меня на лбу.

Когда принесли ванну, я встала и бросилась в другую комнату; рыдания душили меня. Дрожа, я закрыла дверь и приложила глаз к замочной скважине. Я видела, как опускали мою дочь в ванну: ее спутанные волосы и открытый рот еще более увеличивали ее худобу. Внутри меня все упало.

Едва она села в воду, как я услыхала ее слова:

— Боже, как хорошо я себя чувствую. Можно мне остаться в воде?

Эти слова произвели на меня невыразимое действие. Я была вне себя и выбежала навстречу подходившему Гуффеланду. У него вырвалось радостное восклицание, когда он услыхал меня.

— Это чудо! — сказал он.

В это тяжелое для меня время я каждый вечер садилась у окна, чтобы дышать тихим и чистым воздухом ночи. В темноте я слышала шаги гуляющих и зву-

Стр. 270

«и шарманки, сопровождаемые чистым звучным голосом. Скорбь сердца так безусловна, что все не относящееся к ней делает ее еще более острой и мучительной.

Наконец моя дочь совершенно выздоровела, и радость заступила на место самой жестокой тоски.

V

Я отправилась на чай к баронессе Крюденер3), жене нашего поверенного в делах, доброй и превосходной женщине, засвидетельствовавшей мне трогательное участие. При втором моем визите к ней я застала у нее гостей: пожилую особу, добрую и любезную баронессу Лефорт, мать г-жи де Серторис, камер-фрау княгини Луизы Радзивилл4), графиню де Неаль с дочерью, первая была дама свиты принцессы Прусской, супруги Фердинанда Прусского, вторая — дама свиты княгини Луизы. Они все были очень предупредительны со мной. Баронесса Крюденер была подругой княгини Барятинской, матери графини Толстой. Она подошла ко мне и много говорила со мной о семействе моей подруги, об ее истории с мужем и о письме, которое ей написала Императрица, приглашая вернуться в Россию. Она пыталась заставить меня разговориться, стараясь узнать, действительно ли я была причиной разлада семейства Толстых и в полной ли я немилости у Императрицы. Я не удовлетворила ее любопытства ни в чем. Я слушала ее, но с таким видом, чтобы дать понять ей, что я не дарю своего доверия первому встречному в городах, через которые я проезжаю.

Графиня де Неаль заехала ко мне пригласить меня прогуляться в Бельвю, имение и замок, в котором жила

Стр. 271

принцесса Прусская с дочерью и двором. Я приняла это предложение и поехала туда к ней. Мы гуляли в довольно красивом саду, но в котором нет ничего замечательного, кроме цветов, которые разводит сама принцесса. Когда проходили мимо дворца, на балконе я увидала принцессу, она сошла вниз и очень любезно пригласила меня зайти к ней. Я познакомилась с княгиней Луизой, милой, умной женщиной, полной прелести. Я видела также ее брата принца Луи. Принцесса провела меня в апартаменты ее сына, он с замечательным талантом играл на клавесине. Через некоторое время я простилась с Их Высочествами. Я ничего не говорю про самого принца Фердинанда, чтобы избежать смешных и глупых подробностей. У его младшего сына довольно красивое лицо, но он неприятен и пошл.

Княгиня Луиза сама зашла ко мне на другой день, чтобы спросить меня про здоровье дочери и пригласить к себе на вечер следующего дня. Когда я пришла к ней, она сидела одна в очень маленьком кабинете и вышивала на пяльцах. Мы много и очень приятно разговаривали. Разговор, не основанный ни на доверии, ни на особом интересе, должен носить отпечаток естественности и известной непринужденности. Княгиня Луиза располагает этими качествами. Она ведет разговор с деликатностью и тактом, придающими ему приятность и прелесть: милые пустяки, составляющие достояние хорошего общества.

Во время нашего разговора я заметила, что княгиня иногда тревожно прислушивалась к какому-то шуму, который был слышен по временам. Я узнала потом, что ее мать постоянно находилась на стороне. Эта принцесса была очень требовательна и ревновала к знакам уважения, которое оказывали ее дочери. Княгиня Луиза боялась, чтобы она не пришла нас прервать. Ее дети прелестны, в особенности маленькая девочка по имени Пулу, впоследствии умершая.

Стр. 272

Выздоровление моей дочери шло долго. Мы пробыли около двух месяцев в Берлине. Я часто виделась с княгиней Луизой за это время, а у ее матери была только перед отъездом, чтобы проститься. Я не хотела представляться ко двору, не чувствуя склонности к туалету и к стеснениям.

VI

Сезон вод уже прошел, и мы решили прямо отправиться в Париж. Мы провели три дня в Лейпциге во время ярмарки. У нас было прелестное помещение, где моя мать чувствовала себя хорошо. К моей дочери заметно возвращались силы. Я осматривала гулянья и лавки вместе с мужем и младшей дочерью, приберегая на следующее утро прогулку, особенно интересную для меня. На другой день я встала рано утром, взяла с собой альбом для эскизов и отправилась вместе с Генриеттой и слугой, бывшим при квартире, на розыски дома, где умерла г-жа де Шенбург. Накануне своей смерти она приказала отнести себя на террасу, покрытую цветами, которые она велела собрать для своей матери.

Я видела эту террасу и цветы: это были уже другие, но, быть может, они расцвели на тех же стеблях. Они привлекли мое особое внимание, и я не могла оторвать от них глаз. Я чувствовала, что моя душа совершенно переполнена. Смерть может похитить у нас, кого мы любим, но выражение чувства угаснет только вместе с нами.

Я с трудом оторвалась от этой террасы и пошла срисовать вид с моста, перекинутого через ров, которым окружен город. Зубчатая стена была великолепна освещена. Облокотясь на перила, я пыталась сри-

Стр. 273

совать ее, когда незнакомый голос, обращаясь ко мне, сказал:

— Сударыня знает по-французски?

Я обернулась и увидела человека, повторившего тот же вопрос. Я ответила утвердительно.

— Позвольте вас предупредить, — продолжал он, — что часовой и солдат, которые стоят там, принимают вас за французского шпиона и постараются ознакомиться с планом, который вы снимаете.

Я поблагодарила незнакомца, уверяя его, что я ничего не боюсь. Я спокойно продолжала свою работу, из предосторожности только подошла к часовому, чтобы он мог удостовериться, что мне нечего было скрывать. Действительно, по моему спокойному виду он убедился, что я не делаю ничего подозрительного, и меня больше не беспокоили.

Мы проезжали по Верхней Саксонии в прекрасную погоду. Эта страна великолепна. Пройдя целую ночь, почтари остановились около красивого домика, помещавшегося на фаю большого леса. Мы вошли в этот дом, состоявший из трех или четырех комнат и владельцем которого был один крестьянин. Гостиная была украшена несколькими портретами, так странно нарисованными, что они вызывали удивление. Каждое лицо было изображено только с одним глазом, господин смотрел в зрительную трубу, дама держала перед собою попугая так, что он заслонял ей глаз, у другой то же самое производила ветка розы, наконец, третья закрывала глаз лимоном. Это была семья кривых.

Мебель была обита ковровой материей, на которой был изображен брак Товия. Наружная стена дома была покрыта шпалерами персиков и винограда. Я пошла прогуляться в лес с мужем и младшей дочерью; желая пройти часть пути пешком, мы приказали, чтобы экипажи нагнали нас, когда они будут готовы. Едва мы прошли сто шагов, нам попался огромный

Стр. 274

дуб с необычайно толстым стволом. Вокруг него была устроена скамья, предназначенная, вероятно, для отдыха путешественников. Над скамьей кора дуба была покрыта надписями на всех европейских языках. Сколько имел и различных мыслей начертано там; какие различные намерения внушили здесь оставить воспоминание лицам, которые никогда не видели друг друга и, вероятно, никогда не увидятся. Этот лес привел меня в восхищение. Я видела, как солнце поднималось из-за гор и его блестящие лучи обливали их всеми цветами опала.

Красоты природы имеют огромную власть над нами; надо быть лишенным их, чтобы оценить, какое он для нас имеет значение. Восхищаясь чудесами творения, трудно забыть о Творце, и все, что может привести нас к Нему, есть главное из благ.

Тюрингия — красивая страна, хорошо обработанная. Проехав через нее, мы отправились во Франкфурт, куда и приехали вечером. Мы остановились в большом павильоне, окруженном садами. Ярмарка только что началась, и.нас предупредили, что мы не получим лошадей ранее, как через три дня, ввиду большого стечения народа, наполнявшего в это время город. Старый граф Нессельроде5) тотчас же сделал нам визит, рассказал нам массу новостей, предложил мне свои услуги и вызвался сводить меня на ярмарку. Мы все отправились туда на следующий день.

Лавки устроены внизу квадратной площади, окруженной многоэтажными домами. Туда входят через особую калитку. Магазины прекрасны и в изобилии снабжены парижскими товарами. Я купила книг и альбом оригинальных рисунков в магазине Артария. Я не буду подробно говорить ни о Дармштадте, ни о прекрасном местоположении Гейдельберга, ни о других городах, которые я лучше видела на обратном пути, и между ними Раштадт. Уезжая из последнего, я с жи-

Стр. 275

вейшим интересом посмотрела на дорогу, ведущую в Карлсруэ, постоянную.резиденцию вдовствующей принцессы Баденской. Я избегала ее из чистой скромности, боясь, что, если я буду представлена ей, это повлечет за собой различные предположения. Я также не хотела, чтобы Императрица Елизавета могла подумать, что я желала объясниться с ее матерью.

Также вечером мы приехали в Страсбург. Въехав во двор отеля Духа, где мы должны были остановиться, я увидела, как какая-то дама поспешно подошла к моей карете и открыла дверцу. Каково же было мое удивление, когда я узнала г-жу Кушелеву6), интересную особу, которую я нежно любила. Я стремительно бросилась в ее объятия в восхищении, что вижу ее. Всегда испытываешь удовольствие, встречая соотечественников за границей.

Мы провели.вместе четыре дня. Наши помещения были разделены только запертой дверью, и мы открыли ее с общего согласия. Вместе с г-жой Кушелевой был ее сын. Тогда он был прекрасным молодым человеком. Он служил мне как чичероне и показал мне город, собор, памятник маршалу Саксонскому и рыцаря вместе с его дамой в гробах, наполненных винным спиртом. К несчастью, с тех пор молодой Кушелев очень переменился. Он ускорил смерть своей матери бесчисленными огорчениями.

Рядом с нашим помещением, с другой стороны, жила герцогиня д'Эсклиньяк, побочная дочь принца Ксавье и сестра шевалье де Сакса, убитого на дуэли князем Щербатовым. Я слышала, как она спорила со своей горничной тоном маркизы из комедии, а та отвечала ей, как настоящая субретка:

— Mademoiselle, вы не правы!

— Герцогиня ошибается, и т. д....

Я рассталась с г-жой Кушелевой, надеясь с ней увидеться в Париже. Мы в течение часа поднимались

Стр. 276

на прекрасную Савернскую гору, очень разнообразную в отношении природы. Вид, открывающейся с ее вершины, очень богат.

VII

Как только я въехала во Францию, желание видеть г-жу де Тарант стало чувствоваться живее. Мы ехали теперь гораздо скорее. Езда на почтовых во Франции превосходна, почтари услужливы и аккуратны. Я находила гостиницы превосходными: хорошие обеды, хорошие вина, проворные слуги, добрые и веселые люди. Только в Нанси или в Мо я заметила проявление революционного духа. Прогуливаясь в одном из этих городов, пока меняли лошадей, я встретила двух или трех молодых людей, которые закричали мне:

— Ай, ай, теперь больше не носят шлейфов, потому что больше не существует пажей, чтобы носить их!

— Вы ошибаетесь, господа, я не француженка, я — русская; мы не проливали кровь своих монархов.

Они замолчали и поспешили удалиться.

Мы подъехали к заставе Парижа в два часа ночи. В то время как осматривали наш паспорт; я услыхала прелестную музыку: на лужайке танцевали контрданс. Я попросила у моей матери позволения пересесть в карету мужа, а на мое место посадить старшую дочь. Мою душу осаждала толпа различных чувств. Сердце радостно билось при мысли, что я увижу г-жу де Тарант, и от волнения перед этим великим городом.

Ворота Сен-Мартен всколыхнули много мыслей и воспоминаний в моей душе. Я вспомнила все то, что слышала от моего дяди, который провел столько лет в этом огромном городе. Идея революции, шум, крики, грохот телег, бубенчики лошадей, бродячие музыкан-

Стр. 277

ты, эта масса народа, который не идет, а бежит, стремится, крики разносчиков и совокупность тысячи вещей, очень незначительных в отдельности, произвели на меня совершенно особенное впечатление.

Только там действительно видишь суету и волнение мира. Мы проехали через-мост Рояль в Сен-Жерменское предместье, особый квартал, где находятся старинные дома дворянских семейств. Въехали на улицу дю-Бак, не зная, куда направиться. Какая-то добрая женщина указала нам дом Кассини на улице де Бабилон. Мы постучались в большие ворота под домом, они открылись, и мы увидали красивый квадратный двор, украшенный шпалерами винограда. Мы увидели освещенное помещение. Камердинер и два лакея вышли нам навстречу с фонарями. Муж с детьми и с моей матерью направились в дом. Я осталась на дворе, ожидая г-жу де Тарант, находившуюся в двух шагах у г-жи де Люксембург. Ее пошли известить.

Это было 3 октября. Была темная и теплая ночь. Ворота открылись, г-жа де Тарант поспешно вошла, и мы бросились в объятия друг друга.

— Что вы делаете здесь? — спросила она.

— Дожидаюсь вас, — отвечала я, — чтобы вы сами показали мне, как позаботилась о нас ваша дружба. Я буду наслаждаться вдвойне.

Ужин был сервирован с изящной простотой. Помещение матери было в нижнем этаже, и она казалась довольной. Мое помещение, а также мужа и детей было на антресолях, очень красиво устроенное. Мы были очень довольны, что всем обязаны нашему превосходному другу. Только она одна не находила все достаточно удобным.

Стр. 278

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация внизу страницы.
Текст приводится по изданию: Мемуары / В.Н. Головина. — М.: ACT: Астрель: Люкс, 2005. — 402 с.
© «Издательство Астрель», 2005
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев (guy_caesar@mail.ru)